И вдруг — война. В первой же бомбежке погибла мать. Побежала к какой-то своей клиентке забрать оставленную у нее на ночь швейную машину и не вернулась. О том, что с ней случилось, Костя узнал только на следующий день. Он так ее и не увидел больше — дом, где ее настигла смерть, превратился в обгорелый каменный курган. В страхе и растерянности; не зная, что делать, он побежал к Гале, но застал там все вверх дном: семья уезжала на восток. Перед домом стоял грузовик-трехтонка, и в него беспорядочно наваливали узлы и чемоданы. Костя рассказал о гибели матери. Они жалели его, но не переставали бегать из дома к машине и обратно.
— Куда вы едете? — спросил он Галю.
— Боже мой, ну что ты спрашиваешь? — крикнула она, таща узел. — Помоги лучше.
— Все кругом горит, а ты…
Он стоял возле грузовика, пока тот не уехал. Галя помахала ему рукой на прощанье — будто на дачу уезжала…
Потом пришли немцы.
Костя и его приятель Генка Кузакин поселились вместе в доме Кости и вскоре выяснили, что жить можно, и даже совсем неплохо. Немцы оказались отпетыми барахольщиками. Ребята занялись спекуляцией: выменивали у немцев продукты, табак, лекарства на вещи, которые им давали оставшиеся в городе жители. В доме у них образовалась настоящая меняльная контора, которую посещали солдаты и господа офицеры доблестной германской армии. Но однажды — это было в конце августа — к ним явился офицер, хорошо говоривший по-русски. Ему товар не был нужен. Его интересовали сами торговцы. Он подробно расспрашивал их о прошлой жизни, о настроениях и планах на будущее. А затем сказал:
— Торговля — не дело для таких парней, как вы. Кроме того, вы не учитываете, что по возрасту подлежите увозу в Германию, чтобы работать там батраками. Но зачем вам и это? Вы же умные парни, и я могу вам предложить увлекательную и выгодную работу.
Вот так Костя Леонов и его друг Генка Кузакин оказались в агентурной школе «Сатурна».
Генка погиб во время тренировочного прыжка с парашютом. А Костя Леонов лежал сейчас в постели и мучился от страшной мысли, что его парашют не раскроется, когда их сегодня ночью выбросят с самолета где-то между Тулой и Москвой.
По-немецки точно в двадцать два ноль-ноль Зилова и Леонова вызвали к заместителю начальника «Сатурна» подполковнику Мюллеру. Для них это был невыразимо большой начальник; до сих пор они видели его только издали и лишь один раз поближе — на проверочной беседе. Вместе с ними в просторный кабинет вошел и старший лейтенант Фогель. Мюллер встал из-за стола и вышел им навстречу.
— Прошу, прошу, — он показал им на кресла, окружавшие низкий столик, на котором стояли бутылка коньяку и высокие дорогие рюмки. Показав Фогелю на бутылку, он сказал: — Распорядитесь.
Пока Фогель откупоривал бутылку и разливал коньяк, Мюллер бесцеремонно рассматривал агентов. Потом он взял рюмку и сказал:
— Школа характеризует вас хорошо. Я хочу выпить с вами за то, чтобы сказанное в характеристике было подтверждено вашей смелой работой во имя великой Германии. Хох! — Мюллер стремительно поднял рюмку, но отпил из нее лишь маленький глоток.
Леонов «по-честному» хватанул всю рюмку. Зилов свою только пригубил.
Мюллер мельком глянул на Леонова и потом, пристально смотря на Зилова, сказал, улыбаясь:
— Всему необходимому вас научили, теперь вы знаете даже цену черного и белого хлеба в Москве. Мне остается сказать вам несколько напутственных слов. Вы — солдаты Германии. А для нас солдат — самая почетная фигура. Наш великий вождь Адольф Гитлер сказал недавно: «Каждый мой солдат, исполнивший долг, получит все что захочет. Ему будет принадлежать не только Германия, но и весь мир с его неисчерпаемыми богатствами». — Мюллер многозначительно посмотрел каждому в глаза и продолжал: — Это касается и вас, я хочу, чтобы вы это знали. Выполнив задание, вы вернетесь и получите жизнь, какую захотите. Больше подвергать вас риску мы не будем. Герои должны жить, и так жить, чтобы их счастливая жизнь была завидным примером для других. — Мюллер кивнул через плечо. — Мы не русские, которые только и знают, что кричат своим солдатам: «Умри за Родину! Умри за Родину!» Нет, ты соверши подвиг и живи в свое удовольствие, говорим мы своему солдату. Я хочу, чтобы вы помнили об этом каждый час, совершая свое храброе дело. Какие у вас есть желания?
— Выполнить задание и благополучно вернуться, — твердо ответил Зилов.
— Прекрасно. А у вас? — Мюллер повернулся к Леонову.
— То же самое.
— Прекрасно, прекрасно, — сказал Мюллер, чуть задержав взгляд на Леонове. — Тогда у меня все. — Он встал, а за ним встали все. — Счастливого пути, желаю удачи.
Зилов и Леонов ушли. Фогель остался в кабинете. Мюллер сел за свой стол, закурил сигарету и сказал:
— Этот, с синими глазами…
— Зилов, — подсказал Фогель.
— Зилов… — повторил Мюллер, смотря перед собой. — Этот мне нравится, у него есть характер и явная заинтересованность, он знает, на что идет, и будет проявлять хитрость, чтобы все сошло благополучно.
— А второй, по-моему, пустышка.
— Абсолютно точно, — подтвердил Фогель. — Леонов по всем своим данным, конечно, слабее Зилова, но у него есть одна очень полезная черта: если над ним висит сильный кулак, он с голыми руками, не задумываясь, пойдет на стенку. И Зилов будет для него этим кулаком. И, наконец, его главное дело — рация.
— Жаль, что ни один из них не знает достаточно хорошо Москвы, — помолчав, сказал Мюллер.
— Это и хорошо, и плохо, — заметил Фогель. — По крайней мере исключена опасность их опознания.
— Все, что касается Москвы, вбили им в голову крепко?
— К этому и сводилась вся подготовка. Во всяком случае, по плану Москвы они ходили с завязанными глазами.
— Ну хорошо, идите проводите их в полет…
Самолет летел на большой высоте. Зилов и Леонов дышали широко открытыми ртами. В летнем солдатском обмундировании Советской Армии им было чертовски холодно. В иллюминаторы ничего не видно. И вверху, и внизу черным-черно.
Но вот дышать стало легче. Вскоре из кабины летчиков вышел инструктор по парашютным прыжкам, которого все курсанты школы за глаза звали Палачом. Он и впрямь был похож на палача — мордастый детина огромного роста, с длинными узловатыми руками, на которых волосы росли даже на пальцах. Глядя на него, Леонов вспомнил, как Палач, подойдя к трупу Кузакина, пошевелил его ногой и сказал: «Одним трусом меньше!» И плюнул на труп.
— Фронт уже позади! — прокричал Палач, и на лице его шевельнулось нечто вроде улыбки, его маленькие глазки почти скрылись в щеках. — Приготовьтесь!
Зилов встал и начал внимательно проверять парашютное снаряжение. Леонов продолжал сидеть, ощущая противную слабость в ногах и щекотную дрожь в животе.
— Проверяй! — крикнул ему Зилов.
Леонов встал и, держась одной рукой за кресло, принялся беспорядочно дергать лямки парашюта. Зилов подошел к нему и сам проверил подгонку лямок.
— Что, уже навалил в штаны? — зло спросил Зилов.
Палач в это время подтаскивал к дверям самолета контейнер со снаряжением. Замигала лампочка над дверью в пилотскую кабину. Палач неторопливо и без особых усилий снял с петель дверь, в самолет ворвались рев моторов и пронзительный холод.
Зилов встал у двери, за его спиной — Леонов. Над дверью в кабину летчиков зажглась зеленая лампочка. Палач махнул рукой. Зилов оперся правой ногой на ребристый порог, наклонился вперед, резко оттолкнулся и исчез в черной пучине. Леонов хотел сделать все точно так же, но у него не получилось, и он застрял в дверях. Сильный удар в спину вышиб его как пробку…
Они приземлились точно по расчету, метрах в двухстах друг от друга. Вокруг был густой кустарник, под ногами чавкала мокрая земля. Они зарыли парашюты и начали искать контейнер со снаряжением. Часа два безрезультатно бродили по кустам. Зилов на чем свет стоит ругал Палача. Леонов ходил за ним как тень и молчал. Чувствовалось приближение рассвета. Уставшие, взмокшие, они остановились на окраине кустарника. Их окружала глухая тишина, только где-то далеко-далеко слышались летучие гудки паровозов.
— Прямо не знаю, что делать! — сказал Зилов.
— Слушай, — взял его за руку Леонов. — А что, если нам рвануть куда-нибудь подальше? Да спрятаться там ото всех.
Зилов молча повернулся и наотмашь ударил его по лицу.
— Сука!
Леонов вытер рукавом лицо и с этой минуты беспрекословно и молча делал все, что приказывал ему Зилов.
Они нашли контейнер, когда уже рассвело. Оказалось, что в темноте они дважды проходили мимо него и не заметили.
Тщательно зарыв контейнер на приметной маленькой полянке, они привели в порядок свою одежду и пошли на север. Там должна быть железная дорога и маленькая станция.
Дальше им везло, как во сне. Они точно пришли к той станции, какая была указана в плане. И на путях стоял готовый к отправке на Москву воинский эшелон. Зилов поговорил с комендантом эшелона, и им разрешили устроиться на площадке вагона с лошадьми. Их накормили солдаты, сопровождавшие лошадей. За трапезой они получили первую информацию. Оказывается, они попали в замыкающий эшелон сто четырнадцатой дивизии, которая перебрасывалась из-под Тулы на Центральный фронт. Леонов и восхищался, и удивлялся, как ловко и уверенно вел себя Зилов. Рассказывал веселые байки про госпиталь, в котором будто бы они с Леоновым лежали после ранения, и про то, как они лихо проведут в Москве отпуск, положенный им после лечения. Леонов решил про себя: «С ним не пропадешь, надо его слушаться».
Эшелон остановился на станции Москва-Товарная. Зилов и Леонов сердечно распрощались со своими попутчиками и направились в город.
Везение продолжалось. Они благополучно проехали через всю Москву и, продолжая подчиняться плану, на Казанском вокзале сели в электричку. Еще засветло они сошли на станции Сорок второй километр и вскоре уже беседовали с хозяином скромной дачки. Это был пожилой человек в очках с очень толстыми стеклами, за ними невозможно было разглядеть его глаз.
— Мы в деньгах не стесняемся, заплатим, сколько вы положите, — уже второй раз говорил Зилов. — И затрудним мы вас самое большее на месяц. Проведем положенный после госпиталя отдых и обратно на фронт.
Хозяин явно хотел сдать комнату, но его, видимо, смущало, что он возьмет деньги с солдат. Сдавать же комнату бесплатно ему не хотелось.
— Может, вы думаете, что мы какие-нибудь бандиты с большой дороги? — заискивающе улыбаясь, спросил Зилов. — Так вот наши документы, пожалуйста, поглядите.
— При чем тут бандиты? — вяло отозвался хозяин и документы смотреть не стал.
— А в смысле оплаты не стесняйтесь, — снова сказал Зилов. — Мы при деньгах. Как говорится, солдат спит, а харч ему идет, поднакопили мало-мало.
— Месяц, говорите, жить будете? — спросил хозяин.
— Самое большее месяц, — подтвердил Зилов.
— Триста рублей имеете?
Зилов молча вынул из кармана сотенные бумажки и, отсчитав три, положил их на стол.
— Прошу!
Хозяин отвел им уютную комнатку с выходом на кухню. Из окна комнаты сквозь голый сад была видна железная дорога. Она была так близко, что, когда проходили поезда, на кухне позвякивала посуда.