Повернулся к Алексею и спросил:
– Значит, главное – готовить в разной посуде?
– Да, а потом съесть несколько ложек отравленного бульона. Нам надо срочно найти и допросить кухарку. Бурмистрова сказала, что отпустила ее на три дня в деревню сразу после того, как та приготовила ужин. Подозрительно!
– Кухарку мы, конечно, найдем, но, если твоя версия верна, ее подкупили и на время от нас спрятали. Деньги там большие, дать могли столько, что мы ничего от этой бабы не узнаем. Я с подобным сталкивался. Маклер хлебной биржи Иван Лельков убил свою супругу, чтобы жениться на ее сестре. Все знаю: как, когда, кто помогал. Доказать ничего не могу… Пусть Титус завтра из-под земли достанет эту кухарку, а ты займись поручиком. Служил на Кавказе, значит, имел возможность слышать твою историю. Птиц привез оттуда в начале зимы. Мог он купить у какого-нибудь недоброго человека ядовитую перепелку? По особому заказу…
– Мог. И головой об косяк Гаранжи бился ненатурально. Надо покопаться в его прошлом. Как он оказался в Нижнем Новгороде, на какие средства живет, что о нем думают в полку. И особенно: какова его роль в доме Бурмистровых? Красавец, а муж стар и занят делами. Совместные ужины, он «друг семьи»… Дурно попахивает.
– Чтобы навести справки, надо посылать агента к месту его службы. На письменный запрос мы получим отписку. Сам знаешь. Готовь Фороскова в командировку.
– Слушаюсь. Завтра изучим формуляр поручика, выясним, где служил. Кавказ большой!
Подъехали к моргу. Милотворский в кожаном забрызганном кровью фартуке раскладывал в стеклянные банки фрагменты внутренних органов несчастного купца, отдельно упаковывал содержимое его желудка и кишечника.
– Иван Александрович, – сказал ему Благово с привычным равнодушием опытного полицейского, – не забудьте про птиц. Постарайтесь «привязать» каждую и к кастрюле, и к тарелке. У Алексея Николаевича есть удивительная, но очень правдоподобная версия. Для ее проверки нам очень важно понять: перепелов готовили в одной посуде или в разных?
– Это лучше спрашивать у повара, а не у патологоанатома.
– Спросим в свое время. Когда найдем… Лакей и посудомойка на месте, а кухарку отпустили в деревню. Совсем за дураков нас держат, что ли? Ну, не будем мешать; помните мою просьбу насчет посуды. Вы давеча говорили про реактивы, что их надо заказывать в Москве. Напишите прямо сейчас, что и в каких количествах вам необходимо, и утром мой человек отправится в Москву.
– А я, батенька, все уже написал. Вот: три реактива. Рене, Фреде и Манделена, по двадцать золотников каждого. Проверим все возможные варианты. Я погорячился тогда насчет кониина. У стрихнина – алкалоида рвотного ореха и дигиталина – алкалоида красной наперстянки схожие с ним симптомы.
– Послезавтра утром все будет у вас на столе. Засим – откланиваемся!
Алексей оказался дома в половине третьего ночи, а в девять утра, не выспавшийся и хмурый, уже изучал указ об отставке поручика Василия Гаранжи. Сам поручик в это время в приемной ожидал вызова на допрос.
Лыков внимательно читал строки указа, изучал почерки, чернила, характерные служебные обороты. Потом занялся печатью, которая заверяла в самом конце документа подпись командира полка и скрепу адъютанта. Лизнул палец, приложил к оттиску, и на его коже остался едва заметный черный след.
– Есть, Павел Афанасьевич! Это не мастика, а сажа. Переводили с копченого стекла.
– А в записях как?
– Указ пишется на основе послужного списка, форма которого строго определена. В списке ставятся жалованье и два вида дополнительного довольствия: столовые и квартирные деньги. А здесь записаны также и порционные. Это нарушение. И еще: по окончании Елисаветградского юнкерского училища Гаранжи был выпущен в 16-й Мингрельский гренадерский полк. Хороший, кстати сказать, полк… В 13-ю роту!
– Ну и что?
– Правильное название – не 13-я, а 1-я стрелковая. В пехотных полках по случаю войны ввели четвертые батальоны, но сделали их четырехротными. А раньше было три батальона по пять рот в каждом. Из них четыре роты линейные, а одна – стрелковая, с тем же номером, что и батальон. То есть линейные роты имели номера с 1 по 12, а стрелковые – с 1 по 3. Когда Гаранжи вышел в полк, война уже закончилась, и снова вернулись к прежним наименованиям. Тот, кто подделывал формуляр, этого не знал. И вообще, указ писал не офицер. Человек, имеющий некоторое представление о воинском документообороте, но не офицер.
– Юнкер?
– Может быть. Тогда этот юнкер, скорее всего, наш Гаранжи, выдающий себя за отставного поручика. Но подделка мастерская: четыре разных почерка. У Василия талант!
– Не будем сейчас тыкать его в ошибки формуляра, сделаем вид, что мы этого не заметили. Пошлем формальный запрос в полк, а Форосков произведет настоящую проверку на месте. Зови нашего красавца.
Гаранжи сегодня действительно оказался еще великолепнее, чем вчера. Зелень со щек исчезла, так же как и суетливость. В модном переходном костюме, безукоризненно вежливый, но преисполненный достоинства, Василий Георгиевич охотно ответил на все заданные сыщиками вопросы. Рассказал он при этом следующее.
В конце ноября прошлого, 1879 года, когда Гаранжи служил подпоручиком в Мингрельском полку, у него вышло столкновение с батальонным командиром майором Риппсом. Тот стал навязчиво ухаживать за его единственной и любимой сестрой Еленой. А когда получил отпор, принялся распускать в отношении барышни грязные, оскорбительные слухи. Подпоручик потребовал от майора объяснений, Риппс ответил грубостью и угрозой военного суда. Ну и получил по морде…
– Понимаете, господа, – объяснял Гаранжи, – он старше меня на три чина. Стало быть, дуэль между нами невозможна, вот майор и счел себя в безопасности. Общество это сознавало и было на моей стороне. Поэтому удалиться из полка предложили нам обоим. Когда мы оказались на положении статских, я тут же прислал Риппсу форменный вызов. Так он сбежал из Тифлиса менее чем за сутки! Чем доказал свою трусость. А мне, в знак косвенного признания моей правоты, даже присвоили при отставке следующий чин поручика.
Оказавшись без службы, Василий Георгиевич приехал в Нижний Новгород к полковому другу Ивану Турусову, служащему лесничим Шуваловской дачи. Четвертый месяц он живет на служебной квартире лесничего в селе Молитовка и ищет места. Ведет весьма скромный образ жизни на те средства, что достались от умерших родителей – они с Еленой сироты. Денег хватит еще примерно на год. Но ему уже обещана хорошая должность на железной дороге, которая освободится к осени!
– Где мы можем получить подтверждение вашей истории?
– В полку. Но там, скорее всего, ответят отпиской: вышел в отставку по семейным обстоятельствам. Не станут же они рассказывать про драку между офицерами… Лучше запросить мужа моей сестры, статского советника де Рошефора. Елена недавно вышла замуж… Де Рошефор – серьезный человек, занимающий ответственную должность в канцелярии кавказского наместника. Он врать не станет! Проживают супруги в Тифлисе, на Головинском проспекте, в собственном доме.
– Как и когда вы познакомились с Бурмистровыми?
– В декабре прошлого года, вскоре после приезда, в той же Молитовке. У них там хорошая дача, на которой можно жить даже зимой. Стоит она через дорогу от квартиры Турусова. Как раз случилось Рождество, нас по-соседски позвали в гости, завязалось знакомство. Иван Михайлович сразу проявил ко мне участие; именно он, царствие ему небесное, и приискал мне место на дороге. Как теперь будет с этим местом? Обманут ведь…
– Отношения стали близкими?
– А что вы имеете в виду? – вскинулся Гаранжи.
– Положение друга семейства – это отношения достаточно интимного свойства. Вы – молодой интересный мужчина – оказались вхожи в дом, где муж старше своей жены на тридцать пять лет. Согласитесь, это вызывает вопросы.
– Наверное, вы правы – подобные вопросы неизбежны. Но это были чисто дружеские отношения, честное слово! Иван Михайлович любил давать советы, а я любил их слушать и принимал с благодарностью. Поэтому, думаю, он мне и помогал столь охотно. Некоторым он, я знаю, своими советами надоедал, а мне нет.
– Анастасия Павловна тоже советы давала?
Гаранжи замялся, потом, смущаясь, сказал:
– Анастасия Павловна очень добрая и порядочная женщина. Я, конечно, общался много и с ней тоже, и… у меня сложилось впечатление, что Иван Михалыч не против этих наших бесед. Он же неглупый был человек и понимал… У него возраст, и дела времени много отнимали… А тут молодая женщина, живая, ей развлечения необходимы! И уж лучше это буду я, человек воспитанный, не испорченный, и – назовем вещи своими именами – зависимый, ожидающий по его милости места. Я это чувствовал и ничего плохого в том не видел! Бурмистров и деньгами меня иногда выручал. Немного и не часто; часто я не позволял, но случалось. Я остался должен ему сто семьдесят рублей. Вообще же, поймите: трудно в чужом городе одному, без знакомств, без уголка, где тебе рады. И дом Бурмистровых стал для меня таким уголком! Понимаю, что злые языки все могут переврать, и даже неизбежно переврут. Возможно, уже и переврали. Но вы разберитесь, господа, разберитесь!
– Мы разберемся. Что за «злые языки» вы имели в виду?
– У Ивана Михайловича есть брат, Дмитрий Михайлович. Эдакий патриций купецкого розлива: властный, себялюбивый, почитающий свою персону выше других. А у него имеется жена, столь же эгоцентричная особа, да еще и из рода Рукавишниковых. Вот им я точно не нравился!
– Почему же?
– Да в рот патрицию не смотрел. А главное, к Ивану Михайловичу с уважением относился, а они его за дурачка считают. Считали… А он был порядочный и сериозный человек, отнюдь не расположенный дозволять кому бы то ни было резвиться за его спиной и дурачить.
– Хорошо. Перейдем к перепелам. Откуда они взялись?
– Я привез, из Тифлиса. Купил их дюжину перед отъездом, уже забитых и замороженных, кое-как доставил в Нижний, положил Ивану на ледник. Турусов большой их любитель. Мы с ним штук шесть за зиму истребили, и ничего с нами не случилось; перепела как перепела. Я поэтому и не опасался… Вчера днем привез три тушки из Молитовки в дом к Бурмистровым, еще несколько осталось. Возьмите их, кстати, для анализа!
– Возьмем. У кого именно вы купили птиц?
– Бог его знает, не помню. На базаре, у какого-то аджарца, там их много и все с перепелами.
– Последний вопрос на сегодня, Василий Георгиевич. Вы не знаете, как было составлено завещание Бурмистрова?
– Хгм… Об этом лучше спрашивать Анастасию Павловну. Я не посвящен в детали, но знаю, что до последнего времени завещания не было вообще. И ее это беспокоило. Упоминаемый мною Дмитрий Михайлович Бурмистров хоть и младший брат, но семейное дело держит в кулаке; Иван Михайлович был у него на подхвате. Отношения между деверем и снохой не заладились с самого начала, он считал ее выскочкой и не ровней их фамилии. Жена его, Варвара, урожденная Рукавишникова, и вовсе ее ненавидела. Случись что, они раздели бы вдову как липку – все концы у них! Я дважды был свидетелем того, как Анастасия Павловна говорила об этом с Иваном Михайловичем. В первый раз муж осерчал, даже запретил жене заикаться на эту тему, сказал, что помирать не собирается. Но, как говорится, ночная кукушка дневную перекукует, и вторая при мне беседа была уже другой. Из нее я догадался, что завещание господин Бурмистров составил и права супруги там должным образом защищены. Анастасия Павловна при мне лобызала Ивана Михайловича, благодарила, и он также был, видимо, доволен восстановлением семейного мира. Но все равно лучше прочих об этом расскажет сама вдова. Какое ужасное слово, бр-р…