- Ах ты, паскуда! - раздался возмущенный крик длинноусого, которого диверсант назвал "Лукичом".
Снова громыхнуло. Слились два голоса - один застонал, второй взвизгнул.
Эраст Петрович подполз к краю штабеля, выглянул.
Дело приняло совсем скверный оборот.
Матвей засел в углу, выставив вперед руку с револьвером. Лукич лежал на полу, шаря по груди окровавленными пальцами. Владимирский почтовик визжал, закрыв лицо руками.
В мертвенном свете электрической лампы покачивался сизоватый пороховой дым.
Из позиции, которую занимал Фандорин, подстрелить мерзавца было проще простого, но он нужен был живой и желательно малопомятый. Поэтому Эраст Петрович высунул руку с "браунингом" и послал две пули в стенку, поправее объекта.
Тот, как и следовало, ретировался из угла за штабель картонных коробок.
Не переставая стрелять (три, четыре, пять, шесть, семь), инженер вскочил, с разбегу налетел всем корпусом на коробки - те обрушились, завалив спрятавшегося за ними человека.
Дальнейшее было делом двух секунд.
Эраст Петрович схватил торчащую ногу в яловом сапоге, выдернул диверсанта на Божий (то бишь, электрический) свет и стукнул ребром ладони повыше ключицы.
Один есть.
Теперь нужно было добыть второго, очкастого, что забрал бумажные свертки.
Только вот как его найти? И вообще, в поезде ли он?
***
Но искать очкастого не пришлось - нашелся сам.
Когда Эраст Петрович откинул засов и распахнул тяжелую дверь вагона, первое, что он увидел - бегущих по платформе людей, услышал испуганные крики, женский визг.
Возле почтового вагона стоял бледный ротмистр Ленц и вел себя странно: вместо того чтоб смотреть на инженера, только что подвергшегося смертельной опасности, жандарм то и дело косился куда-то вбок.
- Принимайте, - сказал Фандорин, подтаскивая к краю еще не очухавшегося диверсанта. - И носилки сюда, здесь раненый. - Кивнул на мечущуюся публику. - Из-за пальбы переполошились?
- Никак нет. Беда, господин инженер. Едва выстрелы послышались, я со своими на перрон выскочил, думал вам на помощь... Как вдруг вон из того вагона (Ленц показал в сторону) вопль, бешеный: "Живым не дамся!" И началось...
Двое жандармов поволокли арестованного Матвея, а Эраст Петрович спрыгнул на перрон и посмотрел в указанном направлении.
Увидел зеленый, третьеклассный вагон, возле которого не было ни души - лишь за опущенными стеклами мелькали белые лица с разинутыми ртами.
- У него револьвер. И бомба, - торопливо рапортовал Ленц. - Верно, подумал, что это мы его брать выскочили... Отобрал у кондуктора ключи, запер вагон с обеих сторон. Там внутри человек сорок. Кричит: "Только суньтесь - всех подорву!"
И в самом деле, из вагона донесся истошный крик:
- Назад!!! Кто шевельнется - взрываю всех к черрртовой матери!
- Однако до сих пор не взорвал, - задумчиво произнес инженер. - Хотя возможность имел. Вот что, ротмистр: срочно все ящики из почтового вагона вынести. После разберемся, какие из них наши. Нести с соблюдением всех мер осторожности. Если сдетонирует, будете после новый вокзал строить. То есть уже не вы, конечно, - д-другие. За мной не соваться. Я сам.
Пригнувшись, Эраст Петрович побежал вдоль состава. Остановился у окна, из которого давеча грозились "взорвать всех к чертовой матери". Оно, единственное, было до половины открыто.
Инженер деликатно постучал по стенке: тук-тук-тук.
- Кто там? - откликнулся удивленный голос.
- Инженер Фандорин. Позволите войти?
- Зачем это?
- Хотелось бы п-поговорить.
- Так я же сейчас тут всё подорву, - недоуменно сказал голос. - Вы что, не слышали? И потом, как вы войдете? Дверь я ни за что не открою.
- Это ничего, не беспокойтесь. Я через окошко, вы только не стреляйте.
Ловко подтянувшись, Эраст Петрович просунулся в окно до плеч, немного обождал, чтобы бомбист получше рассмотрел его почтенные седины, и лишь после этого медленно, очень медленно забрался в вагон.
Дело было швах: револьвер очкастый сунул за пояс, а в руках держал черный сверток, причем пальцы запустил внутрь - надо думать, сжимал стеклянный взрыватель. Чуть надавит - и мина жахнет, а от нее взорвутся остальные семь. Вон они, на верхней полке, под мешковиной.
- Вы не похожи на инженера, - сказал бледный как смерть юноша, разглядывая пыльную одежду мнимого грузчика.
- Вы тоже не похожи на п-пролетария, - парировал Эраст Петрович.
Вагон был бескупейный, он представлял собой длинный проход с деревянными скамейками по обе стороны. В отличие от галдящей перронной публики, заложники сидели тихо - чувствовали близость смерти. Лишь откуда-то донесся женский голос, слезливо бормочущий молитву.
- Тихо ты, идиотка, сейчас подорву! - крикнул юноша страшным басом, и молитва оборвалась.
Опасен, крайне опасен, определил Фандорин, заглянув в расширенные глаза террориста. Не красуется, не истерику закатывает - в самом деле взорвет.
- Из-за чего задержка? - спросил Эраст Петрович.
- А?
- Я же вижу: вы смерти не боитесь. Тогда чего тянете? Почему не раздавите взрыватель? Что-то держит вас. Что?
- Вы странный. - Очкастый облизнул белые губы. - Но вы правы... Всё не так. Всё должно было не так... Задешево пропадаю. Обидно. И она десять тысяч не получит...
- Кто, ваша мать? От кого не получит, от японцев?
- Да какая мать! - сердито дернулся юноша. - Ах, как славно было придумано! Она бы ломала голову: кто, откуда? А потом догадалась бы и благословила мою память. Россия прокляла бы, а она бы благословила!
- Та, которую вы любите? - кивнул Фандорин, начиная догадываться. - Она несчастна, несвободна, эти деньги спасли бы ее, позволили начать новую жизнь?
- Да! Вы не представляете, какая мерзость эта Самара! А ее родители, братья! Скоты, сущие скоты! Пускай она меня не любит, пускай! Да и зачем любить живой труп, выхаркивающий собственные легкие? Но я и с того света протяну ей руку, я вытащу ее из трясины... То есть вытащил бы...
Молодой человек простонал и затрясся так, что черная бумага зашуршала у него в руках.
- Она не получит деньги, потому что вы не сумели взорвать мост? Или туннель? - быстро спросил Эраст Петрович, не сводя глаз со смертоносного свертка.
- Мост, Александровский. Откуда вы знаете? Хотя какая разница... Да, самурай не заплатит. Я погибаю зря.
- Значит, вы всё это из-за неё, из-за десяти тысяч?
Очкастый мотнул головой:
- Не только. Я хочу России отомстить. Гнусная страна, гнусная!
Фандорин опустился на скамейку, закинул ногу на ногу и пожал плечами:
- Большого вреда России вы теперь нанести не сможете. Ну, подорвете вагон. Убьете и покалечите сорок бедных пассажиров третьего класса, а ваша дама сердца останется чахнуть в Самаре. - Он помолчал, чтобы молодой человек как следует вдумался, и энергично произнес. - У меня есть идея получше. Вы отдаете мне взрывчатку, и тогда девушка, которую вы любите, получит десять тысяч. А уж Россию предоставьте ее собственной судьбе.
- Вы меня обманете, - прошептал чахоточный.
- Нет. Даю слово чести, - сказал Эраст Петрович, и таким тоном, что не поверить было нельзя. На щеках бомбиста выступили пятна румянца.
- Не хочу умирать в тюремной больнице. Лучше здесь, сейчас.
- Это как вам угодно, - тихо сказал Фандорин.
- Хорошо. Я напишу ей записку...
Юноша вытащил из кармана блокнот, лихорадочно застрочил в нем карандашом. Сверток с бомбой лежал на скамейке, теперь Фандорину ничего не стоило им завладеть, но инженер не тронулся с места.
- Только, пожалуйста, коротко, - попросил он. - Пассажиров жалко. Ведь для них каждая секунда мучительна. Не дай Бог, кого удар хватит.
- Да-да, я сейчас...
Дописал, аккуратно сложил, отдал.
- Там имя и адрес...
Лишь теперь Фандорин взял мину и передал ее в окно, подозвав жандармов. За ней последовали и остальные семь: очкастый осторожно брал их, подавал Эрасту Петровичу, тот спускал вниз.