– Ты во второго попал? – ответил вопросом на вопрос резидент.
– Думаль нет. Чут-чут попаль, но думаль не отшень. Он голова повернуль.
– Тогда нет смысла князя Тараканова по кустам искать. Еще на пулю нарвемся. А время дорого. Второй наверняка дунул за подмогой.
Долговязый поплевал на платок, прижал к оцарапанному уху.
– Что есть «дунуль»?
Но блондин ему объяснять не стал.
– Жалко, – сказал он. – Теперь на поезд нельзя. Догадаются. В пути перехватят.
Говорил он негромко, будто сам с собой, однако Романову было слышно каждое слово.
– Мать твою кочергой! – причудливо выругался резидент и яростно пнул ни в чем не повинную сосну, и без того окарябанную штабс-ротмистровыми выстрелами.
– Первое: уносить отсюда ноги. – Теперь светловолосый шпион уже не рассуждал вслух, а отдавал приказы. – Второе: как можно быстрей и дальше, чтоб не попасть в кольцо оцепления. Вперед, Тимо, мы отправляемся на пикник!
Он побежал рысцой наискось от тропы, прямо через лес. Его подручный подобрал корзину с лямками, надел на спину и понесся догонять.
Лишь теперь Алеша получил возможность броситься на поиски тяжело раненного, а может быть, уже мертвого Козловского.
Князя он нашел в полусотне шагов от поляны. Скрюченный пополам, бывший лейб-кирасир рвал на полосы рубашку и пытался перевязать живот, но белая ткань моментально темнела от крови.
– Дайте я! – закричал Алеша. – Нет, я побегу на станцию! Врача! Носилки!
– Я тебе дам «станцию»! – просипел белый, как снег, Козловский. – Мальчишка! За ними! Марш! … План! …К немцам! …Попасть! …Не должен!
В промежутках между обычными словами штабсротмистр вставлял по целой матерной фразе – почему-то они проще выговаривались и словно давали энергетический толчок договорить до конца.
Студент попробовал спорить.
– Я вас не брошу! Вы умрете!
Князь говорить уже не мог – хрипел.
– Слюнтяй! Я сдохну, ты сдохнешь – плевать… Не стой, беги! Оторвутся – всё пропало!
Из последних сил он ткнул Алешу кулаком в скулу и не сдержался, охнул от боли.
Отброшенный ударом, Романов вскочил и, посекундно оглядываясь, побежал по усыпанной хвоей, пружинящей под ногами земле.
Хорошо, что жирафоподобный помощник резидента топал своими ножищами, будто целый взвод солдат.
Не оторвались шпионы, не успели. Алеша пристроился сзади. Пригнувшись, перебегал от дерева к дереву. Не отставал.
На поле, покрытом стожками скошенной травы, заморосил дождь. По краю неба раздалось сердитое урчание. Гроза, весь день подбиравшаяся с Балтики, наконец, накрыла землю.
В лицо Алеше полетели холодные капли. Сначала редкие и мелкие, потом всё чаще, всё крупнее.
Дождь усиливался…
На краю скошенного поля стояла заброшенная и полуразвалившаяся лачуга. Может, когда-то здесь была сторожка или пастушья хижина.
Впервые за всё время марша-броска фон Теофельс остановился.
От места перестрелки удалились достаточно. Подстраховочная эстафета ждала в Гатчине. Время встречи – половина пятого утра. Значит, можно минут сто пятьдесят отдохнуть: перекусить, поспать. Если повезет, переждать грозу.
Запасной вариант предусматривал изменение внешности и маршрут с двумя пересадками. Менее удобно и не так быстро, но задержка выйдет небольшой. Папка прибудет в Берлин послезавтра во второй половине дня.
Это бы ладно. Скверно другое. Худшие опасения подтвердились. Теперь русские знают не предположительно, а наверняка, что план развертывания в руках германского командования. Плод, добытый таким трудом, оказался с гнильцой. Скорей бы уж объявляли мобилизацию. Тогда у русского генштаба не останется времени на изменения…
Хибара, где господину капитану предстояло скоротать ночь, внутри выглядела еще менее презентабельно, чем снаружи.
Соломенная крыша посередине зияла прорехой, сквозь которую беспрепятственно лился дождь. Прямо под дырой на земляном полу – самодельный очаг из камней. Окна выбиты. Вместо мебели несколько пуков сена, пустой ящик да пачка старых газет. В качестве декора – пустые бутылки и пара ржавых жестянок. Очевидно, здесь частенько останавливались на ночлег нищие и бродяги.
– Романтично, – резюмировал Зепп, осмотревшись. – К тому же здесь явно квартировали интеллигентные люди. Газета – двигатель прогресса. И почитать, и накрыться, и огонь разжечь…
Он пододвинул ногой пачку, сел на нее и блаженно потянулся.
– Ну, добрый гений, давай свою пулярку и что там у тебя еще.
И еще гроза, будь она неладна.
Если прижиматься к стене вплотную, можно было не только подсматривать в окно, но и кое-как укрываться от дождя под свесом крыши. Минус один: при дуновении ветра траектория стекающей по стрехе воды менялась, и холодные струи попадали прямиком за шиворот.
В общем, голодно, холодно, мокро, противно.
Но все эти мелкие неприятности были ерундой по сравнению с главным: желтая папка с похищенным планом находилась здесь, в пяти шагах от окна. Она лежала на земле, рядом со стопкой старых газет, на которой устроился резидент. А значит, еще не все было потеряно. Мэтч продолжался.
Скорей бы уж немцы сожрали свои припасы и улеглись спать. Долговязый Тимо сложил в углу два ложа – одно попышнее, из сена, второе тощенькое, из соломы, – но черт их знает, намерены ли они заночевать или просто передохнут немножко и дальше пойдут.
Романов уже знал, как поступит, если шпионы завалятся дрыхнуть.
Совсем будет хорошо, коли уснут оба. Тогда пробраться в дом, взять папку – и со всех ног отсюда.
Но надеяться на такой исход нечего. Не дураки они, своё дело знают. Будут спать по очереди.
В этом случае действовать надо вот как. Едва станет ясно, что немцы расположились в этой развалюхе надолго, нужно найти ближайший населенный пункт. Если там есть полицейский участок или телефон, задача облегчается. Если нет – схватить за грудки старосту. Пусть поднимает мужиков. Речь идет о судьбе отчизны!
Отчизна отчизной, но есть все-таки хотелось ужасно. Особенно тяжело было наблюдать, как резидент взял с бутерброда одну ветчину, а хлеб бросил.
И чай не допил, сволочь.
Прошло еще несколько минут
Пока Тимо догрызал то, что осталось от цыпленка, фон Теофельс лежал на сене, курил папиросу и благосклонно взирал на своего верного Санчо Пансу, который внешностью, впрочем, скорей напоминал дон Кихота.
Небо треснуло напополам прямо над избушкой. Вспыхнула молния, и ночь на мгновение из черной стала белой.
Сытость, пламя костра и неопасное буйство стихии настроили Зеппа на сентиментальный лад.
– Подруга дней моих суровых, голубка дряхлая моя, – ласково сказал он. – Как по-твоему, дядька Савельич, долго ль продлится сей буран?
Из всего сказанного Тимо понял только одно слово:
– Почему дядька? Дядька – это Onkel, да?
– Дядька – самое точное название твоей должности. Ты состоишь при мне с детства. Куда я, туда и ты. Так кто ж ты мне? Слуга? Денщик? Нет, Тимо, ты мой дядька. Мы с тобой идеальная пара. Даже курицу едим гармонично. Ты любишь ножку, я грудку.
– Грудка тоже могу, – возразил Тимо.
– Да ты всё слопаешь, что ни дай. Помнишь, как в Каракумской пустыне кобру стрескал? Сырую.
– Что есть «трескал»? Убиваль?
Но Зеппу прискучила праздная болтовня. Он опять помрачнел. Мысль о том, что победа вышла подмоченной, терзала заядлому перфекционисту душу.
Вздохнув, швырнул недокуренную папиросу в огонь. Поднялся.
– Ладно, что уж теперь… Как сказал мудрец: если не можешь облегчить душу, облегчи мочевой пузырь.
Он поднял повыше воротник и вышел наружу.
Далеко отходить не стал. Во-первых, не перед кем церемонничать. Во-вторых, вышло бы глупо: герр фон
Теофельс мочится на землю, а небо мочится на герра фон Теофельса. Круговорот воды в природе.