Дед Сашкам говорил всё это в каком-то трансе, но сейчас все слова записывались на магнитофон, и потом будут подвергаться тщательному анализу. Мне уже пришлось слушать некоторые записи. Особенно запомнилась одна из сопенья деда Сашки и стонов экономки. Сорок пять минут непрерывного сопенья и стонов. То-то она его и не называет иначе, как герр Александер, потчует вкусненьким и учится варить борщ.
– Что-то я ничего не понимаю, – признался Мюллер.
– Речь идёт о генерал-фельдмаршале Фёдоре фон Боке, – сказал я. – У русских есть похожая фамилия – Боков, а имя Фёдор считается русским, но греческого происхождения и обозначает «Божий дар» или «долгожданный». Европейский аналог имени – Теодор. Имя Фёдор носили великий писатель Достоевский, певец Шаляпин и сын Фёдора великий адмирал Ушаков. Старик предрекает фон Боку великие победы в войне, если ему не будут мешать. Вероятно, что главное весеннее наступление русских будет на южном направлении и, если фон Бок снова будет во главе большой группы войск, то он использует наступление русских для их поражения. А потом силы фон Бока, как и при наступлении на Москву снова разделят на две части. Кто из генералов фон Бока был разработчиком плана нападения на Россию?
– Так, – Мюллер на некоторое время задумался, – кто же был разработчиком этого плана? Доннерветтер (черт подери), командующий 6-й армией, сын счетовода Паулюс, будучи заместителем начальника генерального штаба разрабатывал план нападения на СССР, который назвали планом «Барбаросса». И этот генерал попадёт в плен вместе со своей армией? Бред. Не верю. Всё враньё. А что такое синий цвет? При чём здесь какой-то блауфарбен (синий цвет)? Что бы вы сделали на моём месте, коллега Казен? Пойдёмте, переговорим тет а тет.
Мы вышли на улицу.
– У вас есть схема расположения микрофонов? – спросил шёпотом шеф.
Я кивнул и жестом пригласил его в отдалённый угол сада, где была вырыта яма для установки столба электроосвещения.
– Информация о контрнаступлении под Москвой не ушла дальше Гейдриха. После дел на Фрича (главнокомандующий сухопутными войсками генерал-полковник Вернер фон Фрич был обвинён в гомосексуализме и отдан под суд, суд его оправдал, но Гейдрих передал копии материалов Герингу и дело снова возобновили, после чего генерала отправили в отставку) и Бломберга (министр обороны Вернер фон Бломберг был отправлен в отставку по компрометирующим данным его жены) рейхсфюрер стал опасаться меня и наши контакты с ним осуществляются через Гейдриха, который сам не прочь вышибить стул из-под Гиммлера и стать ближе к фюреру. А фюрер благоволит придурку Гейдриху, который как офицер запаса ВВС принимал участие в боевых действиях во Франции, Норвегии и России то стрелком-радистом на бомбардировщике, то пилотом на «штукасе». Восточнее реки Березина самолёт Гейдриха был сбит и его чудом спасли наши солдаты. Гиммлер лично запретил ему совершать боевые вылеты на фронте. Мы с вами между двух огней. Если все, что мы сегодня услышали, передадим Гейдриху, то я не знаю, что будет со мной, а вашей судьбе я совсем не завидую. Старика у нас заберут и в лучшем случае уничтожат, потому что, как я понимаю, он работает с нами только из-за вас, а старик – это золотое дно, из которого мы можем извлекать невиданные дивиденды.
– А если информация будет сильно отрицательная? – спросил я.
– А мы на что? – улыбнулся Мюллер. – Неужели вы докладываете мне всё, что знаете и всё, как оно было на самом деле, не боясь оказаться в невыигрышном положении? Знаю я вас, к какой-нибудь зацепочке добавляете справочную информацию, привязываете её к какому-нибудь событию, делаете выводы и предположения и получилась такая информация, которую читаешь как увлекательную любовную историю или приключения барона Мюнхгаузена. А старику Мюллеру приходится фильтровать поток вашей писанины, чтобы выбрать из неё то, что можно докладывать наверх как важнейшие сведения о государственной безопасности. Так и мы будем давать выборочную информацию, а не все то, что нам выложит герр Александер.
– Резонно, – согласился я, – давайте сначала мы ему дадим фотографии членов военного и партийного руководства, что о них скажет, а потом будем решать о способах доставки нашей информации наверх.
– Согласен, – сказан Мюллер, – в следующий раз так и сделаем.
– Слушаюсь, – сказал я, – может, посмотрите сейчас комплект открыток самых влиятельных людей Рейха, подготовленный ведомством доктора Геббельса?
Мюллер карточным способом пролистнул подготовленную мною подборку и сказал:
– Мне кажется, коллега Казен, что вы воспитывались у иезуитских монахов и способны любого человека заставить плясать под вашу дудку.
– Что вы шеф, – улыбнулся я, – только врагов государства.
– Вот-вот, – сказал Мюллер, направляясь в сторону дома, – пошевеливайтесь, господин штурмбанфюрер, а то не доживёте до следующего чина.
Глава 19
– Герр Александер, – окликнул Мюллер деда Сашку, который о чем-то секретничал с экономкой. Экономка упорхнула как бабочка, а дед был в полной готовности внимать, – что вы можете сказать вот об этом, – и положил перед стариком веер фотографий людей в форме, потому что людей не в форме в Германии практически не было.
Дед стал внимательно смотреть на отпечатанные в типографии снимки, как будто это популярные киноактёры и их нужно любить и уважать.
– О-о-о, а вот этот не жилец, прости мя Господи, недолго осталось, с полгода, не больше, – крестясь сказал герр Александер, указывая на фотографию Гейдриха. – А мущщина видный, генерал, похоже, только опасный очень. Многие люди вздохнут, когда он умрёт. Княжеская корона над ним, то ли царь, то ли властитель какой-то (Гитлер назначил его исполняющим обязанности рейхспротектора, можно сказать – владетельного князя – Богемии и Моравии). С неба ангелы спустятся и с ними смерть его придёт.
– А вот он, генерал, который войну эту придумал, и он в плен попадёт вместе со своей армией, – торжествующе сказал дед Сашка, указывая на фотографию Фридриха Паулюса. – Его наградами осыплют с головы до ног, а у него глаз будет дёргаться, и морозы его и всю армию донимать будут. Он и сдастся, чтобы людей своих спасти. А этот вот не генерал, хотя в форме, – указал дед на фотографию Мартина Бормана, – хитрый как змей и не дурак выпить, по бабам ходок большой, хотя и семья есть. Власть у него немеряная. Всё исподтишка делает, через других, может стать хорошим другом, если ему будет выгодно, так же легко и раздружится, если надобность в этом отпадёт. Вхож в самые высокие кабинеты и как тень за самым большим ходит. В первые лица не лезет, все за спиной держится. С ним можно любые фигуры валить. Он из любой истории вывернется. Долго жить будет.
– А это вот тот, что Москву мог захватить, – сказал дед, показывая на фотографию фон Бока, – вишь, лицо какое вострое, видит, куда нужно идти и идёт туда скоро. По всем статьям победитель, да только не дадут ему победы. Потом вообще в отставку отправят. Как война закончится, так он и умрёт.
– А этот как? – спросил Мюллер, указав на фотографию руководителя гитлерюгенда Бальдура фон Шираха.
– Этот? – переспросил дед. – Да всё у него будет в порядке. Не военный человек, хотя и форма на нем почти что военная. С детишками будет работать, для войны их готовить. Проживёт ещё немало. За войну в тюрьме придётся посидеть.
– Ну, а я как? – спросил Мюллер, указывая большим пальцем себе в грудь.
– А ты, мил человек, – дед оценивающе поглядел на моего шефа, – тоже не из простых будешь. Ты любому Богу служить будешь, потому что служба твоя любому Богу угодна, да только не каждый Бог тебе прежнюю службу простит. Могилы твои разрывать будут, да только тебя никак не найдут. И ты нужен тому хитрому, и он нужен тебе. Вдвоём вы не потеряетесь. А поодиночке канете в безвестности.
– А как ты докажешь, что это всё не ложь, герр Александер? – спросил Мюллер.
– А вот как хочешь, так и верь, – сказал просто дед Сашка, – если хочешь, то давай вместе и сходим, посмотрим.
– Куда? – удивился шеф гестапо.
– А куда хочешь, – так же просто сказал дед, – куда захочешь, туда и сходим. Хочешь на могилу свою посмотреть? Давай сходим. Только знаешь ли ты, где могила твоя? Как там тебя встретят те, кого ты знал, и кто знали тебя? Если не боишься, то вот работник твой подтвердить может, как туда ходят.
– Ты хочешь сказать, что я не умру своей смертью? – начал заводиться Мюллер.
– Ты, мил человек, умрёшь своей смертью, да вот только могил у тебя будет две, – засмеялся дед Сашка, – и в каждой могиле тебя не будет.
– Если ты не перестанешь говорить загадками, – выходил из себя шеф, – то все разгадки из тебя вытрясут мои лоботрясы во внутренней тюрьме.
– Да ты, мил человек, ну настоящий русский, – улыбался дед, прекрасно зная, что ничего с ним не будет, ну, побушует генерал, норов свой покажет, а потом ведь снова в человека превратится, снова выпытывать будет, – тот тоже взял и зарезал курочку, которая золотые яички несёт, хотел сразу всё заполучить. А не получится, и я сразу всё не знаю, не пришло это ещё ко мне, и лоботрясы твои только мозги себе набекрень сдвинут, а толку не получат никакого.
– Так что вы конкретно предлагаете, герр Александер? – Мюллер уже снова вернулся в своё я и стал тем же самым Мюллером, каким мы знали его.
– А я ничего не предлагаю, – сказал дед, – предлагаешь ты, а я тебе говорю, могу я это сделать или нет. Ты вот помощника своего расспроси, где мы с ним были и что видели. Мы бы подольше там погуляли, если бы одни были, и никто нам не мешал.
– Какая есть гарантия, что я снова вернусь назад, – спросил Мюллер, – что моё тело не предадут земле как безвременно умершего на своём посту?
– А никакой гарантии и нет, – сказал герр Александер, – захочешь – вернёшься, не захочешь – не вернёшься. Если захочешь посмотреть, что там впереди, то возьми отпуск дней на несколько, а уж я либо с тобой пойду, либо помощника своего возьми, а я за вами здесь послежу.
Мюллер смотрел на нас и верил, и не верил ни единому нашему слову. Это путешествие равносильно самоубийству. Выпиваешь яд, и душа отправляется в путешествие, а тело лежит там же с рюмкой в руке.
– А вдруг они возьмут и сожгут моё тело, – думал он, – и мне некуда будет вернуться. А вдруг меня кто-то схватит там, в будущем, и я не смогу вернуться назад, ведь гестапо – это не пансион благородных девиц и все страны, куда ступил сапог немецкого солдата, знают о моей организации. Поймают и повесят. И не просто так, а за ноги. И верить никому нельзя. А что эти типы скажут моей семье, если яд окажется ядом? А, может фанатики, тоже пьют такой же яд, потому что они не боятся пыток и умирают с именем своего фюрера на своих устах. Как большевики, которых расстрелял Сталин, кричали перед смертью: «Да здравствует вождь и учитель мирового пролетариата, товарищ Сталин!». Все это ложь и позёрство. А кому я вообще могу довериться? Гейдриху, что ли? Уж этому я доверяться не буду и полгода я проваландаюсь, если старик прав, а уж ангелов этих я найду. Это не ангелы, это парашютисты, ангелов не бывает, это сказки для детей, а я пожил на свете немало и людей повидал всяких, и ангелов, и демонов, и никому из них доверять нельзя.
– Ладно, старик, – сказал устало Мюллер, – подумаем над этим и потом переговорим. Пойдёмте, коллега, – сказал он мне и тяжело поднялся со стула.