Разговоры об этом шли уже несколько дней, и теперь, когда они были почти готовы к выходу, все пришло в полный беспорядок. Мистер Велш сердился, потому что собирался надеть белый галстук и фрак и не мог ничего найти — запонок и тому подобного. Из чистки не успели вовремя принести платье миссис Велш, поэтому все находилось в полном расстройстве. Когда они наконец уехали в совершенно раздрызганном состоянии, Гарриет уже была рада, что их нет. Обычно в такие вечера Оле-Голли развлекала саму себя приготовлением новых невиданных блюд типа «Омара по-королевски» или «Солянки по-креольски», такого, чего ни она, ни Гарриет еще не пробовали. Сегодня она, однако, была в странном настроении.
Гарриет сунулась в кухню спросить, что будет сегодня новенького, но Оле-Голли посмотрела на нее, как будто в жизни не готовила новых блюд.
— Я сделала отбивные, спаржу и печеный картофель. Ты ведь любишь спаржу? — проговорила она, как будто не слыша саму себя.
Все это было очень странно. Гарриет заволновалась. Оле-Голли прекрасно знала, что Гарриет любит, а что нет. Впрочем, спаржу она любила. Она села за стол и уставилась на Оле-Голли, даже не ответив на вопрос о спарже, отвечать не было нужды. Оле-Голли проверяла, испекся ли картофель в духовке.
— Что мы сегодня будем делать? — осторожно спросила она.
— А? — отозвалась Оле-Голли.
— Оле-Голли, что с тобой происходит? Я спросила, чем мы сегодня займемся?
— Прости, Гарриет, не расслышала. Думала о другом.
Гарриет видела, как Оле-Голли нарочно весело улыбается, чтобы ее не спросили, в чем дело.
— Давай посидим на кухне и поиграем в шашки.
— На кухне? Но мы всегда смотрим телевизор, когда играем в шашки. Ты говорила, что оба эти занятия сами по себе довольно скучные, но если их совместить, они могут слегка занять ум.
— Да, — отозвалась Оле-Голли, вынимая спаржу из холодильника.
— Что ты тогда имеешь в виду под «посидим здесь и поиграем в шашки»? Тут же нет телевизора, — Гарриет начало казаться, будто она разговаривает с маленьким ребенком.
— Я просто подумала, — мы можем посидеть здесь ради разнообразия, — Оле-Голли повернулась к девочке спиной.
Вдруг в заднюю дверь позвонили.
— Кто бы это мог быть? — спросила Оле-Голли странным высоким голосом и, заторопившись к двери, чуть не опрокинула стул.
Гарриет с изумлением увидела, как Оле-Голли отворяет дверь и впускает мистера Вальденштейна, в добротном костюме, с букетом роз в руках.
— Ну, мистер Вальденштейн, — сказала Оле-Голли.
«Она знала, — подумала Гарриет, — с самого начала знала».
— Добрый вечер, мисс Голли, так мило с вашей стороны пригласить меня поужинать с вами и… — он взглянул на Гарриет, которая пронзила его возмущенным взором, — и с вашей очаровательной питомицей. — Он явно собирался сказать больше, но умолк и смешался под градом гневных взглядов, которые бросала на него Гарриет.
Оле-Голли взяла его под руку и подвела к столу.
— Гарриет, — начала она тем же напряженным голосом, — это мистер Джордж Вальденштейн. Мистер Вальденштейн, это мисс Гарриет М. Велш.
«Ну хорошо, наконец она запомнила М.», — подумала Гарриет. Девочка автоматически встала и подала руку мистеру Вальденштейну, который просто сиял от радости. Лицо его было невероятно чистое, усики поблескивали, а воротник рубашки светился такой белизной, что прямо ослеплял.
— Пора садиться, — объявила Оле-Голли.
Гарриет и мистер Вальденштейн сели. Никто не знал, что делать. Гарриет смотрела в потолок. Мистер Вальденштейн улыбался Оле-Голли, а та нервно суетилась у плиты.
— Мистер Вальденштейн, — начала Оле-Голли, но тот протестующе поднял руку:
— Джордж, пожалуйста.
— Ну хорошо, — хихикнула Оле-Голли. Гарриет никогда раньше не слышала, чтобы она так хихикала, и сразу же возненавидела эту манеру.
— Джордж, хотите что-нибудь выпить?
— Нет, я никогда не пью. Тем не менее, большое спасибо, Катерина.
Похоже, Оле-Голли понравился его ответ. Гарриет перестала пялиться в потолок и посмотрела на няню. «Интересно, — подумала она, — почему эта старая толстая миссис Голли назвала ее Катериной? Никогда не думала о том, что ее зовут Катериной и она была маленькой девочкой и ходила в школу. Интересно, как она выглядела, когда была маленькой?» Сколько Гарриет ни пыталась, она не могла вообразить этот огромный нос на лице маленькой девочки.
Гарриет внезапно обнаружила, что мистер Вальденштейн уже давно неотступно глядит на нее. Ну хорошо, решила она, сыграем в гляделки, посмотрим, кто кого. Но его взгляд выражал невинное удовольствие, и она была разочарована. Казалось, он действительно думает о ней. Как ни сопротивлялась Гарриет этой мысли, ей пришлось признать, что в глазах его светится недюжинный ум. Он наклонился к девочке:
— Знаешь, Гарриет, у нас с тобой есть общий друг.
«Ну вот, — подумала Гарриет, — хочет со мной подружиться».
— Кто это? — как бы совершенно между прочим спросила она.
— Малыш Джо Карри, — просто ответил мистер Вальденштейн и весь просиял, как будто подвиг совершил.
— Правда? — Гарриет несказанно удивилась.
— Да, мы оба. Малыш Джо и я, заняты примерно тем же самым делом. Однажды мы разговорились и обнаружили, что знакомы с одной весьма симпатичной молодой особой.
«Если бы только взрослые знали, как глупо звучит то, что они говорят», — подумала девочка.
— Он сказал, что много раз видел тебя, когда развозил продукты, — продолжал мистер Вальденштейн.
— Он невероятно много ест.
— Неужели? Вполне возможно, он ведь еще растет.
— А ни в каком другом месте он меня не видел?
— Что ты имеешь в виду?
— Любое другое место, вот и все.
— Он всегда видит тебя, когда ты возвращаешься из школы.
— Ага, — с облегчением выдохнула Гарриет. Она уставилась в стол. Каким-то образом она теперь чувствовала себя ответственной за этот прихрамывающий разговор, и это ее весьма раздражало.
— Малыш Джо Карри — абсолютная загадка для меня, Катерина, — мистер Вальденштейн облегченно откинулся назад, чувствуя, что уже покорил врага и теперь может немножко расслабиться. — Он ничего от жизни не хочет — только быть разносчиком. Мне кажется, это не имеет ни малейшего смысла.
— Вы знали другую жизнь, — улыбнулась в ответ Оле-Голли.
Гарриет стало интересно, какую другую жизнь знал мистер Вальденштейн.
— Да, — сказал он, поворачиваясь к Гарриет, — одно дело — прийти к этому так, как я, чтобы дать себе время немножко подумать, а другое дело — быть разносчиком всю свою жизнь и ничего больше не хотеть. Знаешь, Гарриет, у меня было большое дело. Давным-давно у меня было свое дело, я был ювелиром. Зарабатывал немало денег. У меня были жена и сын. Жена ездила с сыном на курорт во Флориду каждый год. У меня была куча денег, и я был самым несчастным человеком на свете. — Он взглянул на Гарриет, как будто ожидал получить отпущение грехов. Она промолчала, только посмотрела ему в глаза. — У меня была ужасная язва, страшные боли каждый раз, как что-нибудь съем или выпью. Жизнь не стоила ни гроша. Все как будто пошло прахом. А затем… — Мистер Вальденштейн смотрел в пространство, словно забыв, о чем хотел сказать.
— Жизнь — странная штука, — мягко произнесла Оле-Голли. Это было одно из ее самых любимых выражений, и, услышав его, Гарриет как-то приободрилась.
— Да, — откликнулся мистер Вальденштейн и, собравшись с духом, продолжал. — Я видел, что жизнь полностью пойдет прахом, если все останется по-прежнему. Тогда я сказал жене, что оставляю ей все деньги и сына. Я сказал, если она хочет, она может остаться со мной и начать все сначала, но она не захотела.