– Пойдём поищем её там, – предложил я. Вечноголодный согласился. Мы бегом помчались по ступенькам наверх и вскоре увидели нашу Марию Павловну. Она спорила с каким-то маленьким, тщедушным человечком. У него был громкий, грубый голос.
– Да что они там, в области, совсем голову потеряли?! – кричал он. – Своих сирот не знаем куда девать, а они!.. Ну, я с ними ещё поговорю! Где ваши дети?
– Внизу ждут.
Мы бросились вниз, чтобы не столкнуться с этим крикуном. Следом за нами выскочил тщедушный человечек. Он некоторое время пристально разглядывал нас.
– Добро пожаловать, дорогие гости! – произнёс потом вроде как бы с ехидством.
«Дорогие гости» не ответили, стояли хмурые, печальные.
– Устали, видать, с дороги, а? – спросил человечек.
Он исчез за высоким домом. Немного погодя из-за дома выехала полуторка. «Садитесь», – сделал знак наш знакомый, восседая на мягком сиденье и не открывая дверцу, видно, боялся, как бы кто-нибудь не занял его место.
После встречи с весёлым дядей-солдатом мы позабыли было о своих горестях и печалях, готовы были даже запеть. А теперь, увидев, как неприветливо встретили нас здесь, мы опять почувствовали себя очень худо. Будто на свете хороших людей нету, неужто Мария Павловна оставит нас у такого противного человека?
– Карабай, это не ты говорил, что нас будут встречать с музыкой? – толкнул я тихонько друга в бок.
– Инструменты у них, видно, на ремонте, – нехотя отозвался Карабай.
Машина долго петляла по кривым улочкам, наконец остановилась у ворот, возле которых рос громадный тутовник. Человечек и Мария Павловна вошли в ворота, из-за которых доносились звонкие девчачьи голоса. Немного спустя одна створка медленно отошла, и её место целиком заняла женщина. Живот её был как бочка, голова не меньше ведра, ноги и руки точно колодки. Ходила она переваливаясь, как гусыня. Следом появилась расстроенная Мария Павловна.
– Девочки, сходите, – сказала она дрожащим голосом.
Рабия спала у меня на коленях, проснувшись, она громко заплакала. К ней присоединились другие девочки. Мы все уже поняли, что нам придётся расстаться, хотя об этом никто ничего нам не говорил. Мальчишки-то держались, крепко стиснув зубы, но вот девчонки… Мы, лишившиеся своих родителей и близких, настолько свыклись друг с другом, служили опорой друг другу, что уже много дней наши сердца грыз ужас разлуки, и вот теперь вся эта боль пробилась наружу горькими слезами, окрестности потрясали рыдания, каких ещё не слыхивали человеческие уши.
– Акаджан! – рвала на себе волосы Зулейха.
– Не бросайте нас, брат! – кричала Дильбар.
– Самарджан!
– Прощай, Карабай!
– Не забывайте нас, проведывайте, Арифджан-ака! – плакали на девять ладов девять девочек, которые должны были остаться здесь. Мария Павловна тоже не выдержала, из глаз её брызнули слёзы…
С тех самых пор, как мы попали в детдом, я такого горя не видал. Что верно, то верно, иногда мы ссорились, ругались, девчонки ябедничали, а ребята дёргали их за волосы, отбирали мячи, доводя до слёз. Но, оказывается, сами того не зная, мы успели полюбить друг друга как родные. Какие-то незримые нити накрепко связали нас воедино.
Плакали мы, плакали горько…
Из ворот вышел, прихрамывая, человек в старой шинели, в старой будёновке, сунул что-то в рот и заливисто засвистел.
– Прекратить ор, не то всех посажу в темницу! – закричал он, топая хромою ногой. Точно шлюзом перекрыли воды анхора, слёзы иссякли вмиг.
Когда девочек увели за ворота, мы отправились дальше. Мальчиков до двенадцати лет выгрузили ещё в одном детдоме.
Мальчиков до двенадцати лет выгрузили ещё в одном детдоме. Видно, оставляя сестёр, мы все слёзы израсходовали: прощаясь с нами, ни Султан, ни Усман, ни Аман не плакали. Только глядели на нас провалившимися, печальными глазами… Я уж было обрадовался, но, лишь только полуторка тронулась, Аман вырвался из рук воспитательницы и побежал за машиной:
– Акаджан!!
Бедный мой братик так пронзительно кричал, так горько, с такой болью, что казалось, сердце у меня разорвётся, а он всё бежал за машиной, бежал, ах, если б она остановилась и я прижал к груди бедного Амана!
– Акаджан, стойте! – крикнул он ещё раз, споткнулся и врезался лицом в землю… К нему подбежала запыхавшаяся воспитательница, подняла на руки. Аман вырывался, дрыгал ногами, царапался.
– Не плачь, – повернул меня к себе Карабай, – постепенно он свыкнется.
Через полчаса меня, Самара, Карабая, Вечноголодного и ещё троих ребят сдали в ремесленное училище при городской железнодорожной станции.
Мария Павловна вечером навестила нас. Принесла шесть свежеиспечённых лепёшек, полную до краёв банку сметаны, килограмма два зрелого-презрелого урюка. Мы все расселись на травке в саду училища. Глаза нашего директора распухли, покраснели, ей, бедняжке, видно, не раз пришлось сегодня поплакать.
– Ну как, познакомились с ребятами? – тихо спросила тётя Русская.
– Все похожи на дикарей, – сморщился Карабай, точно съел что-то кислое.
– Это вам только показалось. Вы с ними ещё подружитесь.
– Вы останетесь здесь? – спросил я.
– Нет, наверное, нет. Но я буду часто навещать вас. Только, дети мои, об одном хочу просить: учитесь хорошо. Если постараетесь, то станете машинистами, будете водить поезда. Или мастерами в цеху… В общем, старайтесь, чтоб мне за вас не, было стыдно. Будьте дружны… Слушайтесь воспитателей…
Каждую неделю навещайте наших младших, ладно?
– Хорошо, – пообещали мы.
– Держитесь всегда вместе. В город тоже ходите вместе. Самарджан, я тебя назначаю старшим среди ребят.
– Нет, пусть будет Арифджан.
– Арифджан, сдаю тогда ребят тебе.
– Ладно.
– Ну-ка давайте вставайте, попрощаемся. – Мария Павловна обняла каждого, поцеловала в лоб. – Вытрите слёзы, улыбнитесь, ну-ка, ну-ка, вот так, молодцы! Живите всегда с улыбкой на лице, весело и радостно. Арифджан, почаще рассказывай товарищам афанди, смеши их… Прощайте, дети… На меня не обижайтесь, я буду навещать вас…
Султан потерялся
Всё шло хорошо, всё было как надо, и вдруг… это свалилось неожиданно на голову. Как и наказывала директор, мы каждую неделю навещали младших. Они уже свыклись с новой обстановкой, сдружились с ребятами. В училище тоже дела шли неплохо. Мы ходили по цехам, учились держать инструменты. Дважды проехались на паровозе до ближайшей станции. Да, всё шло нормально, как вдруг…
Навстречу мне с плачем выбежали Усман с Аманом.
– Кто вас обидел?
– Нет, ака, никто нас не обижал. Султан пропал!
Услышав эту весть, я стремглав бросился к директору. Это был человек неопределенного возраста: он выглядел то глубоким стариком, то по-молодецки подтянутым джигитом. К счастью, он был один и не удивился моему появлению.
– А, это ты, кокандец, – сказал он.
– Где мой брат? – Голос мой хрипел, дрожал. – Ведь мама… что я скажу отцу?
– Послушай, а не рванул ли твой братец на фронт, к отцу? Такое ведь бывает…
– Нет, не рванул.
– Послушай меня, кокандец.