Я ж только того и хочу. Короче, мы – вы правы, мы это мы, госбезопасность, – мы спустили в озеро водолазов, и те обнаружили на дне самолет. Военный. Истребитель сверхзвуковой.
– Упал, значит, – задумчиво огорчился Ильин.
– Значит, упал, – ласково согласился гебист.
– А я здесь при чем?
– Не знаю. Но хотел бы знать.
– Слушайте, – Ильин начал злиться, потому что пришла пора злиться, обижаться, показывать зубы, – сколько можно меня мучить? Ну, нашли меня возле Черного озера. Ну, не помню я ничего, амнезия, так ведь врачи диагноз поставили – не сам придумал. Ну, прилетел я на этом самолете, допустим. Прилетел, сломался, упал, обгорел, потерял память. Логично. Так поднимите самолет – есть же у него бортовой номер! – пошарьте в своих компьютерах, найдите концы – аэродром приписки, часть, полк и скажите мне наконец, кто я! Если это мой самолет, значит, я – летчик, так? А если так, значит, я не толькоесть , но ибыл ! Кем? Где? С кем?.. Это же шанс! Я от вас не вопросов жду, а ответов. Я устал быть Маугли…
– Неплохо, – прокомментировал спич Ангел. – В меру страстно, в меру взвешенно. Убеждает. Если б я не знал, что ты – летун, принял бы за актера… Ну и каких же ты ответов ждешь, Станиславский?
– Развернутых, – туманно сказал Ильин, сам довольный монологом.
И получил один – вполне развернутый:
– К великому моему сожалению, ваши вопросы останутся без ответов. Пока… – Гебист был – само сочувствие. Фигура горя. Тоже, кстати, актер несостоявшийся… – В памяти наших компьютеров нет бортового номера самолета, а значит, нет части, полка и нет вас. Вы, конечно, были, это факт, но вот где, кем, с кем?..
– Не понял, – настороженно сказал Ильин.
– Объясняю. Самолет, который мы, естественно, подняли, сделан не в России, не в Германии и даже не в Америке.
– На Марсе он, что ли, сделан? Или, может, в Южной Африке?
– А-а-а! – надрывно завыл Ангел, и Ильин всерьез взволновался. Похоже, вышла промашка. Похоже, исправлять ее поздно. Ангел всегда выл, когда было поздно, когда он, Ангел, не успевал заткнуть рот Ильину. – Фигец котенку. – Ангел оборвал фермату и деловито сообщил: – Сам подставился, сам и выбирайся.
– В самую точку! – торжествующе сказал Олег Николаевич. – Именно в Южной Африке. Скорее всего в Южной Африке. Иначе почему он маркирован знаком конструкторского бюро Микояна? А? Как вы сей факт объясните, Иван Петрович?
– А никак, – заявил малость припупевший Ильин. – Никак не объясню.
Да и как, в самом деле, мог он что-либо объяснить, если даже сам Ангел воскликнул ошарашенно:
– Вот тебе и раз! Кто ж знал, что Артем Иваныч и в Этой жизни выберет социализм?
Самолет, на котором Ильин чего-то там прорвал в пространстве-времени и сверзился в Черную лужу, и впрямь сделан был в знаменитом бюро Героя и лауреата Микояна Артема Ивановича, сделан был его наследниками и учениками, поскольку сам конструктор в Той жизни почил в бозе аж в семидесятом, Ильин его уж и не застал.
А в Этой тоже почил? Или не почил?..
– Знал бы, где упасть, соломки подстелил бы, – оригинально заявил Ильин Ангелу. – Чего будем делать? Уйдем в несознанку?
– Из любой ситуации, даже самой безвыходной… – наставительно начал Ангел, но закончить тоже оригинальную мысль не успел.
С тяжким грохотом раскололось задымленное оконное стекло, осколки посыпались на пол, на столы, прямо в супы, жульены и иные герихты, в бокалы и стаканы, на головы вкушающих, на плечи и за шивороты, за декольте, на брюки и на юбки, и вот уже кто-то крикнул от боли, а кто-то от страха, и вот уже чья-то кровь красиво обагрила накрахмаленную скатерть, и боковым зрением Ильин поймал какое-то скоростное движение в ресторанном пространстве-времени, будто рассек его немедленный самолет конструкции Героя и лауреата.
Но то был не самолет.
– Ложись! – гаркнул Ангел.
И Ильин бросился на пол, на осколки, подобрал под себя колени и закрыл голову руками.
Тут как раз раздался взрыв.
Ильин естественно и вмиг исчез из Этой жизни, но в Ту, к сожалению, не попал, а через малое мгновение вернулся назад, в ресторан, и увидел разбитое окно, перевернутые столы, панически орущих мужчин и женщин, развороченный взрывом паркет. А еще он увидел Олега Николаевича, неудобно, с подвернутой ногой, лежащего поодаль и, по-видимому, тоже исчезнувшего из Этой жизни. На время исчезнувшего или навсегда – Ильин проверить не успел. Сверху, может быть даже с неба, стремительно падал какой-то блестящий неопознанный объект. Ильин понял, что бомбежка не закончилась, только и смог резко откатиться в сторону. Объект бухнулся рядом, но не взорвался, а из него плеснулась черная страшная начинка, мгновенно и больно обожгла щеку. «Кислота!» – панически подумал Ильин. «Размечтался», – ернически подумал Ангел. И Ильин увидел рядом мельхиоровый кофейник, вокруг которого разливалась горячая густая жижица. Стало смешно, но щека горела. Откуда-то издалека слышались сирены то ли полиции, то ли пожарных машин, они явственно приближались, и Ангел, совсем от взрыва не пострадавший, не преминул вставить свое:
– Так я не закончил. Из любой ситуации, даже самой безвыходной, умный человек всегда найдет один-два выхода. Два есть: окно и дверь. Вали отсюда, пока можно.
– Куда? – спросил Ильин.
– Куда глаза глядят, – философски заметил Ангел. И Ильин недрогнувшей ногой перешагнул через несчастного гебиста и пошел к одному из двух выходов. Почему не к оконному пролому, который был куда ближе? Да потому, что, зорко увидел Ильин, к пролому через Тверскую неслись давешние крутые качки, а в гардеробе висела куртка Ильина, а идти куда глаза глядят без теплой одежды было вредно для здоровья.
– Помнишь, о чем я утром предупреждал? – скромно спросил Ангел. – О том, что ошпаришься. Вот и ошпарился, поздравляю.
Версия
Пришла пора поговорить о той малопонятной роли, которую играет в жизни этой России (вообще) и в жизниэтого Ильина (в частности) серьезная организация с несерьезным названием «гебе».
Хотя почемуэтого Ильина? Россия – да, иная. Политика, экономика, быт – все иное. Мир – не тот, к которому Ильин привык за почти сорок лет нормальной (до мига с «МИГом») жизни. Но Ильин-то, Ильин, извините, тот же самый! А что ему, высококлассному инженеру-испытателю, почему-то удобно прикидываться здесь чуркой-слесарем – так это, опять же извините, его личное дело. Его и, естественно, гебе…
Как ясно показывает история нашего века, любая диктатура может держаться и тем более процветать, если опорой для нее служит либо сильная армия, либо сильная партия. Причем партия, как опять-таки не скрывает честная дама История, для диктатуры надежнее армии. Но ни диктатура партии, ни диктатура армии (Личность внутри диктатуры подразумевается…) не может существовать без системы тотального сыска, пронизывающей как партию и армию, так и нацию в целом, не исключая старцев и младенцев. То есть без вульгарного животного страха, который вселенский сыск, иначе – подозрение всех и вся во всем, рождает у любого нормального гражданина, не выдюжит никакая уважающая себя диктатура. Помянутая в скобках.
Личность, руководящая страной, партией, армией, должна вызывать у народа любовь, круто замешенную на страхе. Причем страх этот не обязательно должен быть страхом перед физической расправой. Куда эффективнее страх перед потерей житейских благ! Так сказать, перед отлучением от Общенародного Корыта.