- Не спускайте глаз с пленных!
Рыбаков выключил радио и проговорил:
- Хорошо бы передачу из Москвы послушать.
Спирин нахмурил брови и посмотрел на товарищей, однако чувствовалось, что ему тоже очень хотелось послушать Москву.
- Радио, - не успокаивался Рыбаков, - это очень важное средство политической борьбы. По радио мы можем ловить сводки Совинформбюро и говорить людям правду о положении на фронтах. Тогда нам не придется пользоваться бог знает какими слухами. Виктор, подумай о Тихомирове, для него этот приемник будет дороже всего!
Спирин почесал затылок и спросил:
- А можно вообще поймать Москву?
- Все зависит от батарей, - объяснил Шменкель. - Если они еще не разряжены, наверняка можно.
- Если ты долго будешь говорить, мы сегодня вообще ничего не сделаем, - съехидничал Рыбаков.
- Ну давайте, снимайте, только быстро...
- Приемник очень хороший, - заметил Кубат. - Аккумулятор есть. Если хотите, я помогу вам снять радио, вынуть инструмент из багажника, предложил свои услуги солдат.
Шменкель обошел машину и открыл багажник. Там были самые различные инструменты.
Рыбаков, глядя на Кубата, начал нервничать:
- Что он еще хочет? Если он не замолчит, я его быстро успокою...
- Оставь его. Он говорит, что в машине есть небольшое динамо. С его помощью мы сможем заряжать аккумулятор.
Движением головы Шменкель приказал Кубату подойти к нему.
- Оружие есть?
- Господин говорит по-немецки? Я почему-то сразу так и подумал.
- Я хочу знать, оружие у тебя есть? - еще раз спросил Шменкель.
Пленный показал на машину. Там стоял карабин.
- Помоги мне, но не вздумай попытаться удрать, а то дам очередь из автомата вдогонку, и все. - С этими словами Шменкель развязал пленного. Ну, неси сюда ящик с инструментами.
Рыбаков нахмурился, Фриц же только махнул на него рукой.
- Парень, кажется, не торопится попасть в свою часть, - заметил Фриц и, повернувшись к пленному солдату, сказал: - Ну а где же ваша батарея?
- И думаю, вот тут. Пожалуйста. Я не очень-то разбираюсь в технике.
Солдат стал помогать Шменкелю снимать радиоприемник.
- Ты кто по профессии? - спросил его Шменкель.
- Официант... Работал в отеле "Европа" в Брюнне.
- Убери-ка пальцы. Так... а теперь тяни. А как ты попал в Россию? Уж не собирался ли разбогатеть и завести собственную гостиницу?
Кубат вытер мокрый от пота лоб:
- Неужели я похож на завоевателя? Никто не спрашивал меня, согласен я сюда ехать или нет.
- Так, теперь держи приемник!
Спирин тем временем поднялся на высотку и оттуда дал знак, что пока все спокойно. Через четверть часа приемник и аккумуляторные батареи были сняты с машины. Бензин партизаны слили, а машину подожгли.
Ящик с инструментами и приемник взвалили на Кубата, которого Рыбаков то и дело подгонял возгласами "давай, давай!".
Добрались до лагеря. Впереди шел пыхтевший от тяжелой ноши Кубат, за ним врач, красный как рак и ужасно злой: он был недоволен, что его, лейтенанта, привязали к какому-то водителю.
За несколько дней лагерь нельзя было узнать. И не потому, что зазеленела трава, а на кустах появились клейкие листочки. Просто в нем уже не было загородок и заборов между отрядами. Это был партизанский лагерь, в котором вся караульная служба подчинялась единой комендатуре, хотя внутренний распорядок в каждом партизанском отряде оставался свой. Как и раньше, у каждого отряда были своя собственная кухня, свои продукты, бани, конюшни.
Все новшества исходили от Николая Афанасьевича Морозова, старшего лейтенанта-артиллериста, командира отряда имени Котовского. Все наболевшие вопросы партизаны обсуждали на общих собраниях.
Определив пленных в одну из землянок (возле нее сразу же выставили часового), Спирин пошел к Морозову доложить о своем возвращении. Николай Афанасьевич, невысокий, очень подвижный мужчина, уже шел ему навстречу.
Он был подстрижен ежиком, отчего лицо его казалось скуластым. Морозов поздоровался с разведчиками, задержав долгий, изучающий взгляд на Шменкеле. Фриц уже привык к такого рода взглядам.
Спирин коротко доложил командиру о результатах разведки. После этого разведчики пошли мыться. Мылись они не торопясь, с явным удовольствием. Командир отряда Васильев после бани вызвал Шменкеля к себе.
Командир был чисто выбрит, на нем была свежая рубашка. Здесь же сидел и Тихомиров.
- Я слышал, вы захватили штабные документы? Ты их просмотрел? спросил Тихомиров.
- Нет, товарищ комиссар.
Портфель сразу же забрал Спирин.
- Знаю. Просмотри документы, да поскорее. И коротко доложи мне о самом главном.
- Слушаюсь.
Шменкель направился было к выходу, но Васильев задержал его:
- Подожди, сейчас мы будем допрашивать пленных, а ты переведешь. Собственно говоря, что это за птицы?
- Один из них бывший официант... комичный парень, добряк.
Васильев рассмеялся и, похлопав Шменкеля по плечу, проговорил:
- Ну ладно, начинай с документов.
В портфеле майора оказались карты, донесения из частей 7-й танковой дивизии и закодированные радиограммы. Документов, которые могли бы заинтересовать партизан, не нашлось. Поэтому Шменкель стал читать донесения, которые интересовали прежде всего его самого. Однако почти все донесения, к большому удивлению Шменкеля, были написаны в оптимистических тонах, и только несколько гитлеровских командиров сообщали, что последствия зимнего периода, кажется, уже ликвидированы и что разговоры о потерях в частях уже не являются темой номер один. Расшифровать радиограммы, в которых, по-видимому, содержались ценные сведения, Шменкелю не удалось.
Два часа спустя Шменкель докладывал Васильеву о характере документов. В землянке находился и Морозов. Он забрал портфель с документами, сказав:
- Мои разведчики передадут все эти бумаги в штаб армии.
Васильев и Тихомиров сидели на нарах, устланных еловыми ветками. Они предложили сесть и Шменкелю. Вскоре в землянку ввели первого пленного для допроса.
Это был лейтенант, врач. Держался он вызывающе.
- Садитесь! - по-немецки приказал Шменкель лейтенанту.
Офицер, услышав безукоризненный немецкий язык, старался ничем не выдать своего удивления. Лишь уголки губ чуть заметно дрогнули.
- Спасибо. Я лучше постою.
- Как хотите. Ваши документы?
Шменкель стал рассматривать пленного. Лейтенант был среднего роста, худощав, русые волосы зачесаны назад. Он имел Железный крест второго класса. Внешне пленный ничем не выдавал волнения. Вот только пальцы дрожали.
Шменкель усмехнулся при мысли, что и этот тип, может быть, тоже принимает партизан за бандитов, которых просто-напросто боится. В соответствии с приказом Тихомирова Шменкель должен был вести допрос самостоятельно.
Взяв у пленного удостоверение и полистав его, Шменкель сказал:
- Значит, вы врач Пауль Панзген, тридцати пяти лет, женаты, имеете двух детей, военнослужащий седьмой немецкой танковой дивизии?
- Да, я хирург.
- В организации немецкой армии я как-нибудь разбираюсь. - Шменкель усмехнулся. - Офицер резерва?
- Так точно.
- Давно на фронте?
- Год.
Шменкель перевел все это Тихомирову и снова обратился к пленному:
- Второй офицер, который с вами ехал, майор Вальдоф? Куда вы ехали?
- В Смоленск.
- Зачем? Может быть, вы сами все расскажете, господин доктор, или мне придется вытягивать из вас слова силой?
- Майор Вальдоф ехал в Смоленск для улаживания транспортных вопросов, насколько мне известно. Вообще, я не буду давать никаких показаний по военным вопросам... Я врач, хирург. Понимаете?
- Уж не хотите ли вы этим сказать, что ничего не понимаете в политике?
- Если хотите знать... именно так.