Не помню точно, на какие по счету- сутки плавания выпало мне нести ходовую вахту. Кстати, сегодня на некоторых кораблях штурманы освобождены от этого. А, думается, зря. Именно вахта вырабатывает у офицера командирское мышление, командирские навыки. Она приучает его к большой ответственности за корабль и за людей. А ведь вахту обычно и несут потенциальные командиры. Вахта - лучшая школа управления маневрами корабля, особенно подводной лодки...
Итак, было раннее утро. За исключением смены, которая несла вахту, весь экипаж отдыхал. Находился в своей крохотной и единственной на лодке каюте и командир корабля.
Около шести утра, в соответствии с графиком, я приказал подвсплыть на глубину 8 метров и поднял перископ. Взору открылась благодатная картина. Всходило яркое июньское солнце. Море отливало червонным золотом. В бездонном небе застыли крутобокими островами ослепительно белые облака.
Я медленно обвел перископ по всему горизонту. (Кстати, "перископ" - слово греческое. Оно означает "смотрю кругом".) Горизонт, как мне показалось, был чистым: в поле зрения не наблюдалось ни одного судна. И я уже собирался вновь уйти на глубину. Как вдруг вдали, словно на проявляемом фотоснимке, появились две тонкие мачты какого-то транспорта.
- Лево руля, курс 210 градусов,- незамедлительно объявил я.
Прибыл в центральный пост и Ярошевич.
- Транспорт водоизмещением 6-8 тысяч тонн. Ход 12 узлов. Курс 35 градусов. Дистанция около 70 кабельтовых,- доложил я.
- Как пеленг? - спросил командир.
- Пеленг медленно меняется на нос, транспорт уходит.
Ярошевич подошел к перископу, какое-то время вел наблюдение, затем направился к карте, где к этому моменту кроме прокладки нашего пути я нанес и курс встречного транспорта. Изучив карту, Ярошевич с одобрением взглянул на меня:
- Неплохо. Будем всплывать. Командуйте.
- По местам стоять к всплытию! - тотчас откликнулся я на отданное приказание.- Подготовить дизеля на продувание балласта, электромоторам полный ход!
Мы всплыли на безопасном удалении от транспорта. Это было немецкое судно. В корме, на флагштоке, лениво трепыхалось большое красное полотнище с фашистской свастикой в белом кругу.
Поднявшись наверх, мы с командиром наблюдали за транспортом. На палубе ни души. Зато вся она была заставлена какими-то предметами, тщательно укрытыми брезентом.
- Уверен, что это танки,- произнес Ярошевич.- А все нутро транспорта, как арбуз семечками, набито солдатней. Как, по-вашему, штурман, куда он держит путь?
- В Финляндию,- ответил я. Между тем нас тоже увидели на транспорте: резко изменился его курс, увеличился ход, из трубы посыпались искры.
- Да, - задумчиво произнес Ярошевич. - Транспорт, несомненно, идет из Германии в Финляндию. И, конечно, на нем переправляют военную технику и войска... Не помните, сколько таких транспортов мы встречали pа последние дни?
- По пять-шесть в сутки,- ответил я.- Но надо заглянуть в вахтенный журнал.
- Проверьте точно, - приказал Ярошевич, - и подготовьте радиограмму в штаб флота.
Ответа на эту радиограмму мы не получили. Да, собственно говоря, в этом и не было необходимости. По радио поступило приказание: "Следовать в Рижский залив для производства учебных торпедных стрельб".
Мы круто изменили курс и направились в Ирбенский пролив.
Время больших испытаний
Кроме нашей "Щ-310" в Рижский залив для выполнения учебных торпедных атак прибыли и другие корабли дивизиона: "Щ-309" капитана 3 ранга Исаака Соломоновича Кабо и "Щ-311" капитан-лейтенанта Петра Антоновича Сидоренко.
Кораблем-целью служил эскадренный миноносец "Энгельс". Лодки, поочередно погружаясь, выходили на него в атаки.
Торпедный выстрел имитировали так называемым пузырем: по команде "Пли" в незаряженный торпедный аппарат подавался сжатый воздух, он на поверхности вспучивал воду и тем самым немедленно обозначал точку выстрела.
Предварительную оценку успешности атаки определяли следующим образом. Лодка доносила на корабль-цель выработанные исходные данные: курс, скорость цели и залповый пеленг. Если данные были верными, на эсминце поднимался желтый флаг - "Добро".
Окончательные оценки давались в базе после тщательного сличения килек маневрирования корабля-цели и подводной лодки.
Упрощенчество, которое допускалось в учебных торпедных атаках, было вызвано, вероятно, экономией учебных торпед. И все же стрельба "пузырем" отнюдь не заменяла полностью стрельбу торпедами. При этом способе из комплекса коллективных действий (командир, старпом, штурман, рулевой, механики) практически исключались торпедисты. Они не готовили торпеды к использованию (а дело это требует основательных навыков и мастерства) и не выполняли необходимых действий, которые требовались при фактическом пуске. И если задержка "выстрела" сжатым воздухом на три-четыре секунды вряд ли замечалась при оценке результатов учебных торпедных атак, то потеря этих драгоценных секунд во время фактической стрельбы могла привести к тому, что торпеда, при всех прочих безупречных показателях, прошла бы мимо цели.
Теперь я понимаю, что были в нашей боевой подготовке и кое-какие другие недостатки. Например, все учебные атаки мы производили в дневное время из-под воды. В войну приходилось атаковать ночью и из надводного (позиционного) положения. Эти издержки отрицательно влияли на подготовленность подводников к ведению боевых действий. Однако они в определенной мере компенсировались интенсивностью боевой подготовки, крепким моральным духом личного состава, нашей преданностью подводному флоту, страстным желанием стать мастерами своего дела. А в учебных атаках "пузырем" все же шлифовалось и проверялось мастерство. Особенно командиров лодок.
И еще, что не менее важно. По поведению командира, по его манере выходить в атаки экипаж мог судить, как поведет он себя в бою. Дмитрий Климентьевич Ярошевич своей сдержанностью, здравым подходом к обстановке вызывал огромное уважение экипажа, вселял в нас уверенность в своих силах, веру в технику и в своего командира. С каждым новым выходом в море, с каждой новой атакой мы все больше убеждались, что с таким командиром можно идти в боевой поход.
Следует отметить, что наш экипаж эти последние перед войной учебные атаки выполнял успешно. На мачте корабля-цели всегда поднимался с нашими позывными флаг "Добро".
Вечером 21 июня, когда были подведены итоги стрельб, дивизион лодок, выстроившись в строй кильватера, двинулся в надводном положении в Таллин. Мимо проплывали острова Моонзундского архипелага - Сааремаа (Эзель), Хиума (Даго). Не знали мы, что еще несколько суток назад фашисты выставили в районе этих островов минные заграждения. И что буквально через считанные часы здесь разыграются первые трагедии, невольными свидетелями которых мы окажемся.
22 июня около пяти утра подошли к Таллину. Не успел командир запросить "добро" на вход, как с сигнального поста поступил от оперативного дежурного штаба флота семафор: "Стать на якорь. Ожидать дальнейших распоряжений". Мы отвернули в сторону и стали на якорь к востоку от Екатерининтальского (ныне Таллинский) створа, обозначавшего главный фарватер северного направления.
Ярошевич, остававшийся на мостике, сказал, ни к кому не обращаясь:
- Опять, видно, флотское учение. А у нас и топливо и продовольствие на исходе.
- Без топлива не отправят в море,- высказал резонную мысль командир БЧ-5.
Дмитрий Климентьевич промолчал.