— Ничего, — отвечал Дима, сразу припомнив ходивший тогда анекдот про заведующего складом, который откровенно удивлялся, что ему ещё и зарплату платят, — мне подойдет. Я ведь как раз собираюсь учиться в юридическом институте.
— Приезжайте.
Дима схватил такси и рванул из Болшева в Москву. Ровно без четверти шесть он влетел в приемную прокуратуры на Пушкинской улице и на следующий день вышел на работу. Должность называлась скромно — делопроизводитель.
Конечно, в прокуратуре были более приличные ставки, за перебирание бумажек платили 120-130 рублей в месяц, по советским временам какие никакие, но деньги. Правда, эти «теплые» местечки тоже обычно приберегались для маменькиных и папенькиных деток.
Работа в отделе писем оказалась напряженной. Мало того что ежедневно приходилось прочитывать по сотне писем. Их надо было регистрировать, причем не просто по фамилии автора, а со всеми подробностями. Когда осужден? Кем? По какой статье? То есть требовалась первичная обработка информации.
Но Дима ко всему подходит творчески. Он ни на минуту не забывал о том, что скромная должность делопроизводителя лишь начало карьеры, первая ступенька, своего рода трамплин, от которого надо уверенно оттолкнуться. И здесь все было важно, даже такая, казалось бы, мелочь, как приход на работу. Чтобы попасть в отдел писем, не надо было проходить через главный вход. В Димины «апартаменты» вела боковая дверь. Но кто обратит внимание на мелкого технического служащего, незаметно проскальзывающего на работу? Дима специально приезжал пораньше, чтобы с достоинством, подавляя в себе желание перейти на строевой шаг, войти через главный вход.
Он не собирался прозябать в отделе писем. Надо было обзаводиться связями, набирать вес, становиться незаменимым. И Дима быстро сообразил, какая ниша пустует. Он явился в профком и предложил распространять театральные билеты. Состоялся такой диалог:
— Ребята, почему вы не ходите в театры?
— Нам не дают билетов.
— Как не дают?
— Ну, мы просили в кассах, а там нас вежливо посылали.
Просить надо было не в кассах. Всегда существовала такая удобная вещь, как бронь, предназначавшаяся в первую очередь для номенклатуры. Оставалось только сообразить, как обеспечить этой льготой прокурорских работников.
Не долго думая Дима позвонил прямо в приемную заместителя министра культуры Иванова. К телефону подошел помощник министра.
— Здравствуйте, здравствуйте! — начал Дима. — С вами говорит сотрудник союзной прокуратуры Якубовский. Понимаете, какая недоработка получается… Прокуратура совершенно отлучена от культурной жизни страны. У МВД есть бронь в театральных кассах, а у нас нет. Разве это справедливо?
— Готовьте письмо за подписью заместителя Генерального прокурора, и вопрос будет решен.
Подготовить такое письмо было делом чисто техническим. И вскоре, словно по мановению волшебной палочки, все театры начали давать билеты на лучшие спектакли. Дима завел специальную тетрадочку, где напротив названия театра и спектакля прокуроры писали свои фамилии. Такой лафы в прокуратуре не было никогда. Открылись двери в самые популярные театры: на Таганку, на Малую Бронную, в театр Маяковского… Чтобы оценить это по достоинству, достаточно вспомнить театральный бум тех лет. Чтобы купить билетик на Таганку, люди ночами стояли в кассу. У театральных подъездов собиралась толпа заядлых театралов, готовых выложить за билет приличную сумму.
В коридорах прокуратуры имя Якубовского становилось известным. Но надо было, чтобы его знали в лицо. Дима придумал невинный ход. Он заглядывал к прокурорам и любезно рассказывал подробности о предстоящем спектакле.
Каждому казалось, что такое уважение оказывали только ему одному, люди росли и поднимались в собственных глазах. К любому делу Дима подходил творчески.
Он работал по принципу Севы, владельца магазинчика в Торонто. Сева делал так: он выкладывал на прилавок красивые овощи и фрукты, которые манили глаз. Но на солнце дары природы периодически заветривались и теряли товарный вид. Сева убирал их в коробки и опять украшал прилавок свежайшими овощами и фруктами.
Таким образом витрина до конца дня выглядела у него превосходно, чего нельзя было сказать об остальной части товара. Но когда приходил какой-нибудь Абрам Соломонович, Сева на голубом глазу уверял, что приберег для него под прилавком самое лучшее. И счастливый Абрам Соломонович забирал свой товар, уверяя себя, что это лучше, чем на витрине. Ведь ему лично оставили.
Наши люди всегда предпочитали сидеть в партере, но Якубовскому, случалось, продавали билеты в бельэтаж либо в ложу первого яруса. С прокурорским контингентом следовало обращаться, как с избранными людьми.
— Знаете, — доверительно обращался Дима к прокурору, — в партере очень плохие места. Там ведь ничего не видно. Лучше сидеть в бельэтаже, там вы первый, перед вами ничья голова не маячит. И, поверьте, в этом театре такая акустика, что весь звук направлен именно на ваше место. Представляете, здесь сидел сам Охлопков и слушал.
Конечно, никакой Охлопков никогда там не сидел, но благодарные прокуроры верили и чувствовали себя счастливыми. Все шло как по маслу, пока не приключился скандал с Большим театром.
С Большим театром вообще всегда было напряженно. В отличие от других театров, там перед прокуратурой не трепетали и билеты давали со скрипом. Тем более что Якубовский скромностью не отличался и имел обыкновение забирать по 60-80 билетов сразу. В других театрах билетами ведал главный администратор или кассир. В Большом же был такой Левко, Герой Советского Союза, который горел над Москвой в сорок первом. Бывший летчик. Этот Левко работал заместителем заведующего кассами. Его отношения с Якубовским складывались не самым лучшим образом.
И как-то раз к Левко обратился другой Герой Советского Союза, сотрудник прокураторы, по фамилии Акуличев.
— Дай мне, брат, билет на балет «Спартак».
— Нет, брат, ничего не выйдет, потому что все билеты забирает Якубовский. И если ты этого мудака не изведешь, не видать тебе билетов.
— Изведу.
Сказано — сделано. Заместитель председателя профкома предложил Диме уволиться по собственному желанию, чтобы погасить скандал. Но Дима-то ничего предосудительного не делал. Он на этих билетах не наварил ни копейки. Если билет стоил рубль восемьдесят, то всегда давал двадцать копеек на сдачу. Придраться было не к чему, а уходить пришлось. Все понимали, что он ни в чем не виноват. Правда, чтобы немного смягчить удар, Диму дружно заверяли, что ему обязательно помогут с новым трудоустройством. Но никто, конечно, не помог.
Великий комбинатор
Оказавшись без работы, Дима опять обратился к своему верному другу — телефонному справочнику и принялся обзванивать разные организации. Теперь, представляясь, он говорил, что имеет опыт работы в союзной прокуратуре. Звучало солидно.
Труды увенчались успехом, и его приняли на центральную базу Госснаба на должность старшего инженера. А Госснаб во времена всеобщего дефицита был очень могущественной организацией, оттуда открывались неплохие перспективы. Требовалось только умение воспользоваться широкими возможностями. А этого Диме было не занимать.
В маленькой комнатке сидели человек шесть-семь во главе с начальником отдела Валей Проскурнёй. Дима был одним из сотрудников, но такое положение его не устраивало. Для солидности следовало обзавестись личным секретарем.