Какое-то время я раздумывала над этой фразой, а затем передала ее Мери, своей сестре.
– Разве принято, чтобы невеста так торговалась из-за имущества? – спросила я с недетской язвительностью, способной вывести из себя кого угодно.
Мери ответила не сразу. Хотя ей уже исполнилось двадцать, у нее не было никакого жизненного опыта, и вряд ли она знала больше моего. Однако я видела, что сестра потрясена.
– Гартред – единственная дочь, – произнесла она наконец. – Возможно, для нее важно обсудить все пункты брачного контракта.
– Интересно, знает ли Кит, – продолжала я. – Мне почему-то кажется, что ему это не должно понравиться.
Мери сказала, чтобы я помалкивала, иначе рискую превратиться в сплетницу, и это меня не украсит. Однако меня ее слова не остановили. Правда, я не осмелилась приставать с вопросами к старшим братьям, но тут же побежала к Робину, моему любимцу уже в те годы, чтобы попросить его рассказать о Гренвилях. Он как раз вернулся с соколиной охоты и стоял на конюшенном дворе, его милое лицо раскраснелось и сияло счастливой улыбкой, на руке сидел сокол, и помню, я отшатнулась, испугавшись хищных холодных глаз птицы и испачканного кровью клюва. Сокол никому не разрешал до себя дотрагиваться, кроме Робина, который сейчас нежно поглаживал его перья. Двор был полон шума и гама, конюхи скребли лошадей, а у колодца слуги кормили собак.
– Я рада, что это Кит, а не ты собираешься на ней жениться, – обратилась я к брату, в то время как птица смотрела на меня из-под выпуклых век. Робин улыбнулся и коснулся рукой моих волос. Сокол сразу же злобно распушил перья.
– Если бы я был старшим братом, – мягко произнес Робин, – то это была бы моя свадьба.
Украдкой бросив на него взгляд, я увидела, что улыбка на его лице увяла, и он помрачнел.
– Почему, разве она больше любит тебя?
Брат отвернулся и, накрыв голову птицы колпачком, передал ее сокольничему. Через секунду, подхватив меня на руки, он снова улыбался.
– Пошли собирать вишню, – предложил он, – и Бог с ней, с невестой Кита.
– Но Гренвили, – не сдавалась я, когда брат, посадив меня на плечи, понес в сад, – почему породниться с ними такое уж необыкновенное счастье?
– Бевил Гренвиль – самый лучший парень в мире, – ответил Робин. – Кит, Джо и я учились вместе с ним в Оксфорде. А его сестра очень красива.
И больше мне ничего не удалось из него вытянуть. Но мой брат Джо, проницательный и насмешливый, удивился моему невежеству, когда позже я задала ему тот же вопрос:
– Как так получилось, Онор, что ты достигла почтенного десятилетнего возраста, а до сих пор не знаешь, что в Корнуолле есть только две семьи, которые чего-то стоят? Гренвили и Арунделлы. Естественно, мы, бедные Гаррисы, лопаемся от гордости, что наш дорогой брат Кит удостоился чести вести под венец обворожительную Гартред.
И он вновь уткнул нос в книгу.
На следующей неделе вся семья уехала на свадьбу в Стоу, и мне пришлось, изнывая от любопытства, терпеливо ждать их возвращения. Однако оправдались мои худшие опасения: по приезде мать пожаловалась, что очень устала, остальные присоединились к ней. Они так напраздновались и напирова-лись, что, казалось, им было трудно ворочать языком. Лишь моя третья сестра Бриджит снизошла до разговора со мной и с упоением принялась расписывать великолепие Стоу и гостеприимство Гренвилей.
– Наш дом – просто лачуга по сравнению со Стоу, – поведала она мне. – Весь Ланрест уместится на их заднем дворе. Там за ужином мне прислуживали два лакея, а на галерее все время играли музыканты.
– А Гартред? Что же Гартред? – напомнила я.
– Подожди, я все расскажу. На свадьбу понаехало очень много гостей, больше двухсот, и мы с Мери спали вместе в большой комнате, такой в нашем доме нет ни одной.
К нам приставили горничную, которая одевала нас и причесывала, и каждый день стелила чистое надушенное белье.
– И что дальше? – спросила я, снедаемая завистью.
– Мне показалось, что отцу в Стоу было немного не по себе, – прошептала сестра. – Я видела, как несколько раз он пытался вступить в беседу с кем-то из пожилых людей, но при этом вел себя так скованно, словно у него дыхание перехватило. К тому же, все там были богато одеты, и на их фоне он казался каким-то бесцветным. Сэр Бернард – очень красивый мужчина. В день свадьбы на нем был голубой бархатный камзол с разрезами и серебристой отделкой, а на отце – его зеленый, который ему немного маловат. Он выше отца – я имею в виду сэра Бернарда, – и когда они стояли рядом, это было довольно нелепое зрелище.
– Хватит про отца, я хочу услышать про Гартред.
Бриджит улыбнулась мне с видом превосходства, гордясь своей осведомленностью.
– Больше всех мне понравился Бевил, – продолжала она, – и остальным тоже. Он всем там заправлял и следил, чтобы никто ни в чем не нуждался. Леди Гренвиль мне показалась несколько высокомерной, но Бевил, что бы ни делал, был олицетворением учтивости и любезности. – Сестра помолчала. – Знаешь, у них у всех темно-рыжие волосы, – сказала она вдруг вне всякой связи. – Если мы видели человека с рыжими волосами, то это точно был кто-то из Гренвилей. Из них только Ричард мне не понравился, – добавила она нахмурясь.
– Почему? Он что, урод?
– Нет, – возразила она удивленно, – он даже красивее Бевила. Но ты бы видела, с каким презрением он смотрел на нас, а когда в суматохе наступил мне на платье, и не подумал извиниться. Мало того, еще имел наглость заявить: «Сама виновата, нечего волочить подол по пыльному полу». Говорят, он солдат.
– Но как же Гартред? – напомнила я. – Ты ничего о ней не рассказала.
Однако к моему разочарованию, Бриджит зевнула и поднялась со стула.
– Я слишком устала, чтобы продолжать, – сказала она. – Подожди до утра. Но знаешь, все мы – и Мери, и Сесилия, и я – согласились, что Гартред – это та женщина, на которую нам бы очень хотелось походить.
Так что в конце концов мне пришлось самой делать выводы. Мы собрались в холле, чтобы приветствовать их – до этого они уже побывали в Редфорде у моего дяди; заслышав топот копыт, собаки выбежали во двор.
Нас было довольно много, потому что Поллексефены тоже приехали. Сесилия держала на руках малышку Джоанну – первую крестницу (я так этим гордилась!), – мы болтали, счастливые и веселые, ведь все это была наша семья, которую мы любили и так хорошо знали. Кит спрыгнул с лошади – оживленный, радостный, – и тут я увидела Гартред. Она шепнула ему что-то на ухо, он рассмеялся, покраснел и протянул руки, чтобы помочь ей спешиться, и меня вдруг пронзила мысль: то, что она сейчас ему сказала – это часть их жизни, и не имеет к нам, его семье, никакого отношения. Кит перестал быть одним из нас, отныне он принадлежит ей.
Я держалась в стороне, мне не хотелось, чтобы меня ей представляли, но неожиданно она оказалась рядом, и, взяв меня за подбородок холодной рукой, произнесла:
– Так ты Онор?
Ее тон ясно дал понять, что она разочарована: возможно, я показалась ей слишком маленькой для своего возраста или недостаточно красивой. Затем, опередив мою мать, она прошествовала через холл в большую гостиную, с уверенной улыбкой на губах, а все остальные следовали за ней словно зачарованные. Перси, как и все мальчики неравнодушный к красоте, тут же подошел к ней, и Гартред сунула ему в рот леденец. Должно быть, она специально запаслась ими, подумала я, чтобы привадить нас, детей, как обычно люди приваживают незнакомых собак.