Естественно, национальная принадлежность трех заговорщиков заставила встрепенуться врагов графини Кастильской.
— Эта итальянка наверняка замешана в заговоре! Да и как они могли узнать, что в эту ночь император будет на улице Монтень!
Вирджиния, узнав о ходивших слухах, была сильно напугана. Она перестала где-либо появляться. Говорила ли она обо всем происшедшем с императором? Возможно, хотя в ее дневнике об этом не сказано ни слова.
В августе начался процесс над заговорщиками. Наполеон III, опасаясь осложнений, которые могли возникнуть после показаний трех итальянцев, посоветовал Вирджинии отправиться в путешествие в Англию.
Обвиняемые ни разу не упомянули имени графини Кастильской, и Вирджиния, успев соблазнить в Лондоне герцога Омаль, вернулась в Париж, взбодрившаяся и веселая.
Была ли она замешана в заговоре? Вряд ли. В апреле 1857 года она была в фаворе, и трудно представить себе причины, которые могли бы толкнуть ее принять участие в покушении на императора.
Однако генерал Эстанселэн, видимо, кое-что знал об этом. В одном частном письме, опубликованном Алэном Деко, генерал пишет:
«Сообщал ли я вам о том, что некто из охраны императора пришел к одному известному мне лицу с планом покушения на Высочайшую персону и что этот тип был связан с графиней Кастильской? Писал ли я вам о том, что просочилось из этой конфиденциальной беседы?
— Что вы скажете, если император будет убит?
— Ничего!..
Нет, меня ничем не удивишь. Но ни любовью, ни местью это покушение объяснить нельзя. Следовательно, все дело в политике. Но что за этим стоит?»
И генерал Эстанселэн заключил:
«В этой истории много неясного. Да и можно ли доверять словам женщины, да еще женщины-политика?»
Тайна так и не была разгадана.
По возвращении в Париж Вирджиния возобновила близкие отношения с императором. Графу Кастильскому пришла в голову замечательная идея вернуться в Италию, так что любовникам была предоставлена полная свобода.
В октябре графиня снова была приглашена в Компьень. Прибыв туда, графиня застала императора и гостей в самом веселом расположении духа, потешавшихся над историей, которая произошла с женой доктора Корефф. лечившего Мари Дюплеси.
Послушаем знаменитого светского летописца Ламбера, считавшего себя «учеником Сен-Симона и Таллемана де Ро»:
«Мадам Корефф обладала великолепными зубами, длинной шеей и хорошо подвешенным языком. Она была особой весьма неугомонной, ее не устраивало ложе ни из ромашек, собранных весенней порой, ни из ревеня супружества.
Маркиз Гарренк де ля Сондамин, ее давний рыцарь напрасно вздыхал по ней. Ему не удалось нащупать потайную дверь, зато парадный вход был открыт для него, и его принимали с уважением, которое часто становится гонцом более нежного чувства.
Ее муж не был ревнив. Часто, уходя из дома, он оставлял ключ в двери, так что, если слуги отлучались в то же время, что и хозяин, можно было войти в дом, не привлекая к себе внимания.
Одним прекрасным утром маркиз не преминул воспользоваться этим обстоятельством. Он спешил доставить мадам Корефф рекомендательное письмо для одного из ее бесчисленных протеже, о чем она попросила его накануне. На пороге спальни он остановился, полагая, что его дама сердца спит. Но тут он услышал негромкий разговор и решился войти.
Неожиданное зрелище открылось его глазам.
Мадам Корефф, абсолютно голая, лежала на постели рядом со своим молодым протеже, всю одежду которого составляла золотая цепь и медальон святого Бонифация.
Этот медальон, — продолжает Ламбер, — если я скрадывал наготу молодого человека, то в очень незначительной степени, тем более что он для большей свободы движений и для того, чтобы не причинить неудобства мадам Корефф, держал его в зубах.
Маркиз, раздосадованный тем, что женщина, которой он добивался, «принимает от другого то, что он сам с удовольствием подарил бы ей», шагнул назад, задев трость, стоявшую у стены, которая с грохотом упала. Испуганные любовники обернулись на шум.
Видя их смущение, нежданный посетитель улизнул с благородным намерением вести себя так, словно он ничего не видел.
Но на следующий день он встретил мадам Корефф. Она стала извиняться, и он, глядя в ее покрасневшее лицо, не смог удержаться и спросил:
— Но, мадам, почему же вы отказываете мне?
И услышал в ответ:
— Потому что я очень дорожу своими друзьями…
И она потупилась.
Графиню Кастильскую недолго забавляла эта история. Спустя несколько дней совершенно неожиданно произошел ее разрыв с императором.
Вечером она пришла на улицу Бак, где была встречена императором крайне холодно. Удивленная, она потребовала объяснений произошедшей перемене. Император сухо ответил, что она «проболталась».
Наполеон III, опасаясь ревности императрицы, требовал от своих любовниц молчания и становился безжалостным к тем, кто не умел держать язык за зубами.
Графиня полагала, что эта ссора не продлится долго, но она ошиблась. Она раз и навсегда впала в немилость.
Больше месяца она ждала хоть какого-нибудь знака того, что она прощена. Напрасно. В конце концов, поняв, что император никогда больше не позовет ее, не заговорит с ней, униженная, в отчаянии от того, что не справилась с заданием, она села в поезд, доставивший ее в Италию. Ее утешало только то, что она увезла с собой воспоминания о последних ночах, проведенных с императором.
Эти воспоминания были настолько дороги ей, что спустя сорок два года при составлении завещания она, подробнейшим образом описывая туалет, в котором ее должны похоронить, распорядилась надеть на себя ночную рубашку, в которой спала в Компьене в 1857 году…
ГРАФИНЯ КАСТИЛЬСКАЯ ТОРЖЕСТВУЕТ: НАПОЛЕОН III РЕШАЕТ ВВЕСТИ СВОИ ВОЙСКА В ИТАЛИЮ
Женщины обожают войны, которые сами объявляют.
Бальзак
В Италии Вирджиния отказалась поселиться с мужем. Она сняла в окрестностях Турина виллу Глория, где и обосновалась со своим сыном Жоржем, которому было около трех лет. Ей хотелось одиночества после пережитого унижения, но Кавур прибыл к ней с визитом. Со слезами на глазах она рассказала ему о причинах своего «провала». Первый министр не скрывал разочарования и тут же откровенно выложил все свои опасения:
— Наполеон III — человек непредсказуемый. Ваше присутствие было необходимо, чтобы оградить его от влияния императрицы. Евгения боится объединения Италии. Она ревностная католичка и враждебно относится к любым изменениям, затрагивающим церковную юрисдикцию. Она благоволит к Австрии и может сильно повлиять на решения императора.
Мадам Кастильская сникла:
— Поверьте, я сделала все, что в моих силах…
Кавур снова заговорил:
— Евгения все еще ревнует к вам. Наверняка ей приходит в голову, что она одержит полную победу над вами, если заставит императора примкнуть к врагам Италии.
Вирджиния была в отчаянии. Она верила во всемогущество своей красоты, и это поражение доводило ее до умопомешательства.
— Что я должна сделать?
— Ничего. Подождем дальнейших событий.
Им не пришлось долго ждать.
16 января 1858 года Вирджиния прочла в газете, что на Наполеона III совершено покушение. Он ехал в Оперу с императрицей, когда три бомбы, брошенные Орсини, разорвались рядом с его экипажем. Император и императрица отделались испугом, но 156 человек было ранено, а 8 убито.
Это покушение могло восстановить общественное мнение Франции против Италии и заставить императора повернуться в сторону Австрии.
Графиня Кастильская была ошеломлена. Она не предполагала, что возможно столь неожиданное вмешательство.