– А если я напишу ей письмо?
– Кому, Магали? А не лучше ли с ней поговорить?
– Да нет, старик, я боюсь! Не хочу выглядеть глупо…
Ален опять расхохотался, но на этот раз Винсен чуть не обиделся.
– Да если ты ей честно скажешь, что она тебе нравится, она грохнется в обморок от счастья! – категорично заявил Ален. – Ты в зеркало смотришься? Или подходишь к нему только, чтобы побриться?
Он любовался идеальным профилем кузена: прямой нос, высокие скулы, серые, доставшиеся от отца глаза, только чуточку потемнее.
– Забавно, – с легким сожалением отметил он, – ты на него похож.
– На кого?
– На Шарля! Хотя его лагерного психоза тебе явно не хватает. Встреться с Магали, пригласи ее прогуляться. Или свози в Сен-Реми, выпейте по стаканчику. Хочешь, дам машину?
– Ты правда дашь? – Винсен даже подскочил.
– Ключи в замке зажигания, сегодня она мне не понадобится. Только смотри не разбей ее, а то до конца дней не отмоемся!
Этот неутомимый «Пежо-203» был куплен Кларой на восемнадцатилетие Алена. «Права у тебя уже есть. А предпринимателю несолидно разъезжать на велосипеде!» – год назад сказала бабушка по телефону. Потом она связалась с владельцем гаража в Кавайоне, и он продал ей отличную машину. Шарль и Мадлен узнали о покупке, когда в начале лета приехали в Валлонг и протестовать было уже поздно.
Винсен убежал, даже не попрощавшись, и Ален медленно поднялся, отряхивая пыль с холщовых штанов. Хватит валяться – его ждет работа. Ферреоль уже, наверное, у подножия ближнего холма и готов к тщательной ежедневной проверке деревьев. Урожай должен быть хорошим, но надо было работать и не терять бдительность до октября-ноября. Потом будет сбор плодов, а потом отжим масла. Ален собирался продать урожай этого года кооперативу в последний раз. На будущее он уже придумал бутылки особой формы и, главное, с особыми этикетками, на которых однажды появится имя Морванов. «Первосортное прованское оливковое масло А. Морвана, первый холодный отжим, сделано в Валлонге». Но пока он об этом молчал, сохранял задуманное в тайне, а если об этом узнает Шарль, то устроит племяннику взбучку. Но мысль связать имя великого тенора парижской адвокатуры с таким прозаичным продуктом питания, как оливковое масло, очень забавляла Алена.
Клара вертела в руках открытку. Казалось, Сильви написала несколько общих слов о Монако и Средиземноморье лишь для того, чтобы сгладить впечатление от своего спешного отъезда, но Клару не проведешь: она поняла, что эти несколько, строк были также и вызовом Шарлю.
Удивленная, она положила открытку на стол, к остальной почте. Лето заканчивалось, уже паковали вещи, в конце недели они все вернутся на авеню Малахов. Интересно, найдет ли Шарль другую, будет ли новый роман долгим? Конечно же, нет. Но в его возрасте нельзя быть одному, иначе он зачерствеет и станет совсем невыносимым. Почему он не сделал хотя бы маленького усилия, почему не удержал Сильви? Она была той самой женщиной, которая идеально ему подходила; их разрыв сделал Шарля несчастным, и Клара это прекрасно понимала. Конечно, это было несравнимо с тем, что он переживал из-за Юдифи и Бет, но, тем не менее, он ревновал, а значит, снова обрел способность чувствовать.
Выглянув в окно, она увидела, как Ален быстрым шагом пересекает двор. С тех пор как он поселился в Валлонге, не нужно было перед отъездом закрывать дом, и это было хорошо. Она проводила внука взглядом, пока он не скрылся. Он всегда был чем-то занят, всегда в движении, не исключено, что он с нетерпением ждал отъезда семьи, чтобы управлять Валлонгом самостоятельно. Летом, когда все были здесь, ему приходилось участвовать в общих застольях, жертвовать своим временем ради семьи.
Клара взяла ручку и расходную книгу: до отъезда надо было рассчитаться с Одеттой и горничной. Затем оплатить счет за стиральную машину: Клара купила ее после выставки «Салон хозяйственных услуг» в Гранд-Пале.
Все утверждали, что стиральная машина – это изобретение, без которого не сможет обойтись ни одна хозяйка. Если она оправдает ожидания в Париже, то Клара купит такую вторую для Валлонга. Ничто не радовало ее больше, чем прогресс, и она была счастлива, что родилась в век таких изменений.
Ален подавил жгучую ярость: для нее не было причины. Дядя был бы непоследователен, если бы не контролировал состояние хозяйства, значит, в этих проверках не было ничего унизительного.
– Что это такое? – указывая пальцем на сумму, спросил Шарль.
– Нейлоновые диски для пресса. Они быстро изнашиваются.
– А это?
– Каменный чан, там вращаются жернова. Он треснул, и его пришлось заменить.
Шарль кивнул и, нахмурившись, продолжил изучать счета. Наконец он снисходительно отметил:
– В этом году прибыль возросла. Это хорошо. Документы я заберу в Париж: они понадобятся для налоговой декларации.
Закрыв папку, он положил ее в кожаный портфель.
– Не ожидал от тебя похвалы, – вполголоса сказал Ален, – но, по-моему, я ее достоин.
– Да. Но тебе много помогала бабушка, это несколько меняет положение дел.
– Все, что она дает, – это выгодное вложение! Агрессивный тон тут же испортил Шарлю настроение.
– Ты думаешь? Если вычесть налоги, то, по моим оценкам, прибыль будет весьма посредственной. Та же сумма, вложенная в другое, могла бы принести больше. Ты зациклился на себе и не знаешь, что происходит в мире.
– Я мог бы увеличить прибыль, если только…
– О нет, сейчас ничего менять не надо, и не докучай мне своими бреднями! Скоро ты будешь совершеннолетним, тогда мы и обсудим твои варианты. А пока я твой опекун, нравится тебе это или нет.
Ален хотел резко ответить, но в последний момент сдержался. Сейчас спор с дядей ничего не даст.
– Ты можешь объяснить, почему так ненавидишь меня? – только и спросил Ален.
Задумчиво, без тени гнева, Шарль посмотрел на него.
– Нет… я не могу тебе этого сказать. Извини.
Ответ был таким странным, что Ален не нашел, что сказать. Они обменялись долгим взглядом, и Шарль спросил:
– Ты отдаешь себе отчет, что, родись ты в другой среде, ты стал бы самое большее сельскохозяйственным рабочим?
– А ты? Кем бы стал ты? – парировал юноша.
– Адвокатом. Диплом, знаешь ли. С деньгами или без…
– Да, но как же твоя учеба? Как бы ты ее оплатил?
Отодвинув кресло, Шарль поднялся и, обойдя стол, встал перед племянником.
– Я не позволяю тебе говорить со мной таким тоном.
В его глазах блеснула сталь, и от его слов внезапно повеяло угрозой, она прозвучала достаточно серьезно, чтобы юноша тоже встал. Шарль был выше ростом, но Алену оставалось вырасти совсем немного, чтобы сравняться с ним.
– Все эти годы я был терпим к тебе, мой маленький Ален. Слишком терпим, и теперь жалею об этом. Но ты должен кое-что усвоить: бунтуя против меня, ты не проявляешь никакой смелости, потому что ничем не рискуешь. Или почти ничем.
Ален невольно отступил на шаг, не понимая, к чему ведет дядя.
– Когда я был в плену, я восставал против чересчур ретивых немецких офицеров, а за это приходилось дорого платить. В лучшем случае ты попадал в санчасть, в худшем – расстреливали на месте. Но смириться со всем и ничего не предпринимать было невозможно. Ты же провоцируешь меня, при этом тебе ничего нe грозит. Ты так горд собой! Это же так легко.
Шарль никогда не рассказывал о времени, проведенном в плену, и никто не знал деталей. Эти воспоминания причиняли ему боль: его лицо стало жестким и устрашающим. Он добавил чуть тише:
– Если бы я хотел сломить тебя, будь уверен, я бы это сделал. Вон отсюда.
Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом Ален предпочел молча покинуть комнату.
Винсен провел рукой по ее нежному горячему бедру, сердце его было готово разорваться.