Разрушить их брак после того, что она пережила, – об этом нельзя и подумать. И все-таки иногда его тоска становилась невыносимой.
Он овладел собой.
– Ты сейчас ляжешь, Мими?
– Да, я устала.
Ее лицо как-то странно изменилось, словно она сдерживала слезы.
– Поль, мне не следовало говорить, что у меня ничего нет. Я имела в виду совсем другое.
Он видел, что она действительно страдает, и мягко сказал:
– Я понял это, когда ты говорила.
– Я знаю, что за очень многое должна быть благодарна. У меня есть ты, дом и все остальное.
– Ты в плохом настроении, это пройдет.
– Да. И еще мне очень горько, иногда я просто не могу ничего с собой поделать.
Он погладил ее по плечу:
– Забудь обо всем. Ты имеешь право быть не в настроении. Ложись спать, и к утру все пройдет.
– Ты тоже ляжешь спать?
– Мне что-то не хочется. Я, пожалуй, послушаю радио.
Фрид-Эйземан, его новая игрушка, стоял в библиотеке. Приладив наушники, Поль замер в ожидании чуда. Оно пришло: далекий, слегка металлический звук музыки, джаз-банд. Некоторое время он слушал и опять в который раз изумлялся, пытаясь постигнуть чудо звука, способного проникнуть в его комнату из внешнего мира. Как-то раз Дэн пытался объяснить ему, но он все равно не понял до конца: у Поля был не тот склад ума.
Ему быстро надоело слушать. Последнее время он слишком часто и слишком быстро стал уставать. Он мог сосредоточиться только на работе в своем офисе:
А здесь, дома, он становился беспокойным, ходил взад и вперед или бесцельно смотрел в окно. Это из-за Мариан, подумал он. Его поразило, что теперь очень часто он думал о жене как о «Мариан», а не «Мими» – имя, которое пришло из детства и относилось совсем к другому человеку. Мариан – Мими – Мариан. Все спуталось. Мими была такая доверчивая, привыкшая во всем полагаться на него. Мариан постоянно жаловалась на слуг: то повар никак не научится готовить тосты по ее вкусу, то посыльный опоздал на полчаса.
Без сомнения, у него тоже есть привычки, которые должны раздражать ее. Он знал, например, что она не выносит, когда он с хрустом ест яблоко. Он замечал, как она смотрит на него в эти моменты и поджимает губы, чтобы не сказать что-нибудь.
Но это все совершенно естественно, и у большинства пар с годами появляются подобные трения.
Если бы это было единственным, что разделяло их! Но, держись, Поль, держись! Она хорошая женщина, хорошая жена. Покладистая. Старательная. Даже в постели, с отвращением подумал он. Послушная, хотя ей это и не нравится. Она никогда не признается, что это так. Поль как-то спросил ее, и она вспыхнула, отвечая:
– Конечно! Конечно, да, Поль. Что за вопрос!
Глупый вопрос, и глупо было спрашивать, когда он уже знал ответ, когда все было так очевидно.
Он вспомнил о том внимании, которое она ему уделяла, ухаживая за ним, предупреждая все его желания; от этой заботы он начинал задыхаться, ему хотелось, чтобы она не любила его так сильно. Вся эта преданность! Она сходит за любовь, но любовь ли это? Любовь без страсти? Но может быть, это самая бескорыстная любовь? Было ли в этом противоречие? Может, она подсознательно догадывается о его настоящих чувствах? Не оттолкнул ли он ее каким-то образом?
Могла бы она быть иной с другим мужчиной? Страстной, какой была с ним Анна? Он думал, что нет.
Он сидел измученный неразрешимыми вопросами. Он устал, так устал!
Последние несколько месяцев он думал о поездке в Европу. Последний раз он был там летом 1912 года, вместе с бедным Фредди, которому показывал европейские достопримечательности. Тогда же он встретился со своим дальним родственником Йахимом. Они говорили о своих предках и понравились друг другу. Полю хотелось снова увидеть его. Йахим писал, что был ранен на войне, но теперь у него все хорошо, он женат; в письме было фото его хорошенькой жены и дочки.
Да, с ним будет интересно и приятно увидеться!
Потом Поль подумал о пароходе. Снова попасть на пароход! Еще раз услышать длинный низкий гудок, когда пароход будет спускаться по реке, через пролив Амброуз, мимо маяка, в открытый волнующий простор океана…
Вдруг он понял, что непременно должен ехать.
Мариан читала в постели.
– Тебе хотелось бы поехать в Европу? – спросил он, прекрасно зная, что ей не хочется.
Она отложила книгу:
– Зачем?
– Мне следует повидаться с людьми, которые участвовали во многих инвестициях с нами до войны. Надо собрать все.
– А отложить нельзя? В это время года я не переношу северную Атлантику.
– Мне действительно надо. С этой инфляцией в Германии все так нестабильно, а у нас там большие займы. И в Лондоне тоже. Отец считает, что мне следует поехать.
Его отец и не заикался об этом, но если узнает, то, вероятнее всего, одобрит, даже загорится этой идеей. Чем больше Поль думал об этом, сем более важной и необходимой представлялась ему будущая поездка за границу.
– Сколько времени тебе потребуется на поездку?
– Возможно, более месяца.
– О, дорогой! Мы вернемся в ноябре, и здесь будет ужасно холодно.
Поль ждал.
Мариан, наморщив лоб, жалобно смотрела на него. Потом сказала:
– О, Поль, а если ты поедешь один? Тебе действительно надо ехать прямо сейчас?
И он повторил:
– Да. Клиенты. Дела.
– Ну… Я могла бы поехать в новый дом тети Флоры во Флориде.
– Ты ведь хотела посмотреть его, правда?
– Я думала, мы поедем туда вместе зимой.
Он не любил Флориду, особенно Палм-Бич, где он чувствовал себя непрошеным гостем, несмотря на все протесты со стороны родственников и друзей Ми-ми, которые оставили Майами как «слишком еврейское место». Он признавал, что приятно проснуться после ночи в поезде и обнаружить, что ты очутился среди пальм, купающихся в лучах солнца. Но жизнь там быстро надоедала ему: гольф, коктейли и обед, и снова гольф, коктейли и обед, ну еще разве бридж через день.
– Мы поедем вместе в другой раз, – пообещал он.
– Я чувствую себя такой виноватой, – вздохнула она, умоляюще глядя на него. – Бедный Поль, из-за глупой жены, которая страдает морской болезнью и не переносит холода, ему придется ехать одному. О, я чувствую себя такой виноватой.
– Виноватой? Что ты, дорогая! – успокоил он ее.
– Поль, я тебе наговорила перед этим столько глупостей! Иногда я падаю духом, не знаю, как ты относишься к жене, которая не может дать тебе ребенка, которого ты так хочешь.
Ее молящий тон был неприятен ему.
– Ты не должна так говорить. – Он потрепал ее по щеке. – У тебя есть я, а у меня – ты, и мы вместе. Давай не будем жалеть себя. Согласна?
Она покорно улыбнулась.
– Вот так-то лучше! Это больше похоже на тебя, Мими. Вот что я скажу: ты поедешь к тете Флоре, хорошо отдохнешь на солнышке и не успеешь оглянуться, как я уже вернусь.
Он наклонился и поцеловал ее. Позже, в постели, когда Мариан уже уснула, он подумал, что в каком-то смысле это будет тоскливое путешествие. На борту нужен компаньон, чтобы погулять по палубе, подышать чистым воздухом и насладиться вкусной едой. С этой ролью неплохо бы справилась Хенни, тем более ей давно хотелось побывать в Европе, чтобы встретиться с членами Международной женской лиги, но из-за здоровья Дэна она вряд ли сможет поехать. Так что ему придется гулять по палубе одному. Однако, подумал Поль, в теперешних обстоятельствах одиночество может пойти ему на пользу.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
– Наконец я вижу американского кузена, – сказала жена Йахима Элизабет.
Она сидела, опершись подбородком о сложенные ладони, откровенно рассматривая его, несколько полноватая молодая женщина с пышными светлыми волосами, зачесанными кверху и собранными в пучок. Ее круглое привлекательное лицо заставило Поля вспомнить слово «обожаемая», хотя сам он терпеть не мог сентиментальностей.
Он прибыл в Мюнхен после полудня, и в алькове темной, в готическом стиле столовой его уже ждали кофе и множество пирожков и кексов. Сейчас они снова собрались здесь за обильно накрытым длинным столом. На обед подали овощной суп с клецками, картофель, красную капусту, солянку, репу, пикули, домашний хлеб, вино и черный вишневый пудинг. Сытная, тяжелая еда. Немцы, вспомнил Поль свое давнее наблюдение, всегда плотно едят.
– Плохо, что вы не привезли с собой жену, – заметила Элизабет.
– Мариан не очень хорошо себя чувствовала, она простудилась, а я не мог отложить поездку, – тихо сказал Поль. – Надо восстанавливать столько связей, прерванных войной.
Йахим вздохнул:
– Война разорвала много связей.
– Подумать только, что вы воевали друг с другом, – воскликнула Элизабет. – Это безумие! Вы знаете, что Йахим получил Железный крест? Он захватил десять французов. Десять бедняг, таких же, как он сам.
Йахим нежно пожурил се:
– Давайте не будем говорить об этом. Мы с Полем покончили с разговорами о войне в первые десять минут, пока ехали с вокзала. Теперь поговорим о приятном.
– Конечно, – согласилась Элизабет.
– У вас прекрасная квартира, – заметил Поль. Побывав во многих домах в Риме, Париже и других местах Европы, он знал, что увидит, как только они въехали через железные ворота во двор. Из общего холла с мраморным полом вы поднимаетесь по лестнице, покрытой красным ковром, к себе в квартиру. В этой квартире – четырнадцать комнат.
Со своего места Полю было видно за бархатными портьерами комнату, обставленную мебелью времен Французской империи; камин в гостиной был облицован дельфскими изразцами; через противоположные двери был виден музыкальный салон, в котором среди пальм и пышных папоротников стояли небольшие диваны и столики. В столовой, где они сейчас находились, каскадом свисали хрустальные подвески люстры, ярко освещавшей стол, достаточно большой, как оценил Поль, чтобы вместить две дюжины гостей.
– Квартира принадлежит родителям жены, – сказал Йахим. – Они переехали в деревню. В моем возрасте я, конечно, не смог бы позволить себе ничего подобного.
– Отец и дядя Кохен владеют тремя универмагами, но у них есть и недвижимость, – объяснила Элизабет.
– Извините меня, Элизабет, но вы еврейка? – спросил Поль.
Йахим рассмеялся:
– Я понимаю, ты считаешь ее не похожей на еврейку!
И действительно, кто сказал, что только «истинные» немцы – такие светловолосые? Если немного покопаться в истории Европы, то станет понятно, что все это бред. Римляне оставили в Англии своим потомкам темные глаза и римские носы, тевтоны в Италии – голубые глаза. Викинги оставили рыжие волосы по всей Европе от Польши до Франции. Что касается евреев через две тысячи лет после Иерусалима, то сколько связей, добровольных, а чаще насильных, создали многообразие типов?
Поездка и многочасовые усилия говорить по-немецки из-за Элизабет, не знающей английского, утомили его. Внезапно он понял, что Йахим что-то рассказывает ему.
– Если мы сможем сохранить собственность, мы переживем инфляцию. Она не может длиться вечно, просто не может.
Поль как будто проснулся. Интересно, во сколько им обошелся этот обед? В то время как он ел с большим аппетитом, они ели немного. На тарелках у них было едва ли по ложке пудинга. Он смутился, стыдясь своего легкомыслия, и отказался от добавки, предложенной горничной. Он читал в газете, что обед в ресторане стоит теперь два миллиона марок. Да, на столе прекрасно вышитая скатерть и стулья обиты атласом с вытканными золотыми пчелами, но скатерть и атлас несъедобны.
Йахим спросил, не замерз ли Поль.
– У нас не хватает угля, – спокойно пояснил он. – Мы старались натопить для тебя. Говорят, что американцы живут в парниках.
– О, ради меня не стоит беспокоиться! – взмолился Поль.
– Я могу дать тебе шаль. Вечером ставится холодно. Мы, мужчины, не стыдимся сидеть в шерстяных шалях поверх пиджаков.
– Мне хорошо, прекрасно, – настаивал Поль.
– Мы, немцы, пережили худшие времена, чем небольшой холод, – сказал Йахим. – Через что мы прошли! И мы выживем. Мы всегда выживаем.
Поль почувствовал, что от него ждут ответа.
– Да, благодаря вашему необыкновенному терпению, – сказал он. Это было банальное замечание, и он добавил: – Эта война войдет в историю, как падение Рима. Какое безумие! Впрочем, все войны – безумие!
– И безумие мира. – Тон Йахима был на удивление резок. Совершенно неожиданно исчезла легкость. Он наклонился к Полю. – Ваш президент с его четырнадцатью пунктами. Он обещал, что нас не расчленят, что нас не накажут. Он обещал справедливость. А что получилось, когда мы приехали в Версаль? Не было справедливости. Мы потеряли колонии, мы потеряли Силезию, нас разорвали. Перемирие было надувательством.
Он постукивал ложкой по тарелке.
– Но вы пожалеете об этом, когда наберется сил русский медведь! Он будет самым сильным в мире.
Убийцы! Посмотрите, что они сделали с царской семьей! И только Черчилль среди всех ваших лидеров достаточно умен, чтобы понимать это. Вам следует русских уничтожать, а не нас, немцев!
Поль поймал взгляд Элизабет. Она явно была смущена:
– Он становится таким несдержанным, бедняжка. Я пытаюсь его останавливать. Что сделано, то сделано. Не сотрясай напрасно воздух.
– Мы великая цивилизованная нация, – продолжал Йахим, словно не слышал жены. – И говорим, что договор, который нам навязали, надувательство. Это не то, что нам обещали.
Действительно, государственный секретарь сказал, что Вильсон отступил от своих принципов, вспомнил Поль. Он сам разделял некоторые сомнения Йахима – требование репараций было губительным. Но слышать такие веши от этого – этого немца – было совсем другим делом.
– Нашу экономику душат, – говорил Йахим, тяжело дыша и с укором глядя в свою пустую тарелку.
Поль спокойно возразил ему:
– Со сбалансированным бюджетом эти мучения можно было избежать. Но ваши правые промышленники не позволяют правительству поднять налоги: они богатеют на падении марки.
Йахим поднял голову:
– Извини меня, но это чепуха.
– Но я кое-что понимаю в деньгах. Я банкир.
– Поль прав, – горячо заговорила Элизабет. – Правые не хотят, чтобы сохранилась республика. Они убили Вальтера Ратенау – блестящего человека, друга моего отца, – потому что тот пытался заставить работать Веймарское правительство. И еще потому, что он еврей. Вот почему.
– Ты преувеличиваешь, – сказал Йахим. – Ты всегда преувеличиваешь опасность антисемитизма. Тебе он всюду мерещится. Это глупо и вредно для твоего здоровья, Элизабет.
Его гнев выплеснулся и прошел. Он отодвинул стул.
– Пойдемте выпьем кофе в гостиную, – и во второй раз за этот вечер добавил: – Мы должны говорить о хорошем. Это не тот случай, чтобы вести такие серьезные разговоры. Дорогая, попроси Дженни привести Регину попрощаться.
На столе стоял серебряный кофейный прибор. Элизабет разлила кофе в чашки старинного майсенского фарфора. Поль обратил на них внимание: в последнее время он изучал фарфор. Его угощали маленькими пирожками и ледяными бисквитами. Хотелось отказаться, но он не сделал этого, понимая, что их приготовили в честь его визита. Поэтому он ел, восхищаясь пирожками и старинным фарфором. Это были более безопасные темы, чем политика.
Затем привели ребенка. Двухлетняя девочка, с румяным лицом, раскрасневшимся после купания, в розовом кружевном халатике и маленьких шлепанцах, была очаровательна. Она прижимала к себе куклу вверх ногами; ей хотелось, чтобы все, включая Поля, поцеловали ее на ночь. Ее темные глаза, совсем не похожие на глаза родителей, светились умом и лукавством. Когда позвали няню, чтобы она забрала девочку, Поль понял, что родителям очень хотелось похвастаться перед ним своим ребенком, но в то же время они боялись утомить Поля чрезмерным проявлением своего обожания.