Он удивился моему звонку — ни больше ни меньше.
— Сегодня ты приедешь домой и все объяснишь, — сердито произнесла я.
— Тут нечего объяснять, — попробовал отбиться он. — Колетт говорит…
— К черту Колетт, мне насрать, что она говорит. Ты приедешь сюда и выкажешь должное уважение.
— Что за лексикон, — угрюмо проворчал он. — Ладно уж. Буду около семи.
Я положила трубку. Я чувствовала, как земля уходит из-под ног. Мой отец завел любовницу. Мой отец ушел от мамы.
Я устроилась на кровати рядом с мамой и начала читать книжку про себя.
В середине дня мама открыла один глаз.
— Что ты читаешь? — пробормотала она сонным голосом.
— Книжку.
— А-а.
4
ТО: Susan…inseattle@yahoo.com
FROM: Gemma 343@hotmail.com
SUBJECT: Что это за баба, которая крадет любимого у лучшей подруги, а потом пишет книгу и ни словом об этом не упоминает?
Новый день — новые радости.
Подоспели новые печальные известия. Вышла книжка Лили. Да, той самой Лили, которой впору бы именоваться «все мужики — мои». Нашей Лили Плешинке. Ничего более дурацкого я за последние годы не читала. Это какая-то детская книжонка, только картинок в ней нет и слова чересчур длинные. Она — про ведьму по имени Мими (ты не ослышалась: про ведьму), которая приезжает в деревню, что с одинаковым успехом может находиться где-то в Ирландии, или в Англии, или на Марсе, и начинает влезать во все дела. Налагает заклятие, произносит заклинания типа: «Возьми щепотку сострадания, горсть ума и щедро присыпь любовью». Обхохочешься. И меня в этой книге нет, тебя — тоже, даже Антона нет. Единственный персонаж, которого я вроде признала, — это противная девица с большими серьгами, под которой, мне кажется, выведен Коди.
Всю книжку я одолела за каких-то четыре часа. Но, думаю, поскольку ее купят миллионы людей, она озолотится и прославится. Что за мерзость — наша жизнь.
Едва я дошла до последней страницы, как уже пора было поднимать маму, поскольку должен был прибыть отец. Она отказалась одеваться — она как-то сжилась со своим халатом. А уж отцовскую тарелку для каши она так бережет, словно ждет, что ее заберут судмедэксперты, положат в целлофановый мешок и привесят бирку: «Вещдок №1».
И вот приходит папа, открывает дверь своим ключом, а я-то думала, отец его давно потерял, и начинается самое страшное. Двух дней не прошло, а он уже так изменился. Стал жестче, ясней, не такой размазня, как прежде, а что меня больше всего поразило — он был во всем новом, тут-то я и поняла, насколько дело серьезно. Коричневый замшевый пиджак — господи ты боже мой! Старомодные бакенбарды, все время волосы причесывает, а хуже всего — кроссовки, матерь божья! Ослепительно белые и такие вызывающие, что казалось, будто это не он их носит, а они — его.
— Так что происходит? — спросила я.
Даже не присев, он объявляет, что ему очень жаль, но он любит Колетт, а Колетт любит его.
Это было самое странное, самое ужасное. Что в этой сцене не так? Да абсолютно все, черт побери.
— А как же мы? — спросила я. — Как же мама? — Я думала, что этим я его достану: он всю жизнь был нам очень предан. Но знаешь, что он ответил? Он сказал:
— Мне жаль.
Что, конечно, означало нечто обратное. Ему наплевать, и это меня очень удивило, ведь он всегда был нежным и добрым. Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать случившееся. В конце концов, это же мой отец, понимаешь? Потом, с еще большим ужасом, я понимаю, что он, как всякий влюбленный, находится в шорах и ничего не замечает вокруг себя, кроме того, что он счастлив, и не понимает, почему остальные — нет. Вот уж не думала, что такое может случиться с пожилым человеком. Тем более с кем-то из моих собственных родителей.
Тут мама говорит еле слышным голосом:
— Ужинать останешься?
Нет, правда! Кроме шуток.
Тогда встреваю я, вся такая злющая:
— Он не может остаться.
Отец украдкой смотрит на входную дверь, меня осеняет, и я кричу:
— Она ждет на улице! Ты ее притащил сюда!
— Джемма! — кричит отец, но я его опередила и уже распахиваю дверь: так и есть, у него в «Ниссане» сидит баба. Я думала, у меня челюсть отпадет. Значит, другая женщина действительно существует, это не плод его больной фантазии.
Помнишь, в книжках всегда пишут, что женщины, которые уводят чужих мужчин, имеют суровый характер и нечего нам их жалеть. Так вот, у этой Колетт в самом деле был суровый вид. Она смерила меня с головы до ног и нагло уставилась, словно говоря: «Не шути со мной!» Я, как полная кретинка, подбегаю к машине и прижимаюсь лицом к стеклу с ее стороны, закусываю губу и выкатываю на нее глазищи, затем обзываю ее неприличным словом, а она, надо отдать ей должное, даже не шелохнется, только глядит на меня своими круглыми синими глазами.
За моей спиной возникает отец и начинает:
— Джемма, не трогай ее, она не виновата. — Потом бурчит: — Прости, дорогая, — но не мне, как ты догадываешься. Я, как спущенный мячик, возвращаюсь в дом, и знаешь, Сьюзан, о чем я думаю? Что волосы у нее смотрятся получше моих, у нее пряди высветлены.
Папа пробыл еще пять минут, потом, уже уходя, достал четыре пробных батончика «Тирамису» из кармана своего (с трудом вывела это слово) замшевого пиджака. Я чуть было не растрогалась — хоть от шоколада нас не отлучил, — но он говорит:
— Скажешь мне потом свои впечатления. Главное — не слишком ли резкий кофейный привкус?
Я швыряю в него батончиком, попадаю в щеку и говорю: «Сам проводи свои маркетинговые исследования!» — а краем глаза вижу, что мама в свою шоколадку вцепилась мертвой хваткой.
В следующее мгновение нас уже только двое, я и мама, мы сидим молча, разинув рты.
Тут у меня случился настоящий шок, все происходящее стало казаться совершенно нереальным. Я никак не могла прийти в себя.
Как это могло случиться? Но знаешь что? Хоть у меня на душе и полная неразбериха, одно я все же чувствую — смущение. Плохо, да? Нет, но ты только подумай: мой отец в постели — в постели! — с женщиной моего возраста. Думать о сексе между родителями уже неприятно, что уж говорить о чужих людях…
Вспомни, как твой отец женился на Кэрол. И как мысль о том, что они занимаются этим, нас так покоробила, что мы решили, что они сошлись, только чтобы не быть одинокими, для компании. Если бы только я могла себя убедить, что и здесь тот же случай!
И зачем все это суровой Колетт с ее мелированными волосами? Мой отец ведь даже жилетку носит. Жилетку, сечешь?
А-а! Я так и представила, как они вместе выходят в свет.
— И это после всего, что я для него сделала, — проговорила мама. — Бросить меня на закате жизни. Что я сделала не так?
Знаешь, меня всегда беспокоила перспектива обзавестись детьми, мне казалось, невыносимо будет смотреть, как разбиваются от несчастной любви их подростковые сердца. Мне и в кошмарном сне не могло привидеться, что придется переживать по тому же поводу за собственную мать.
Ты ее знаешь: образцовая жена, чудесно готовит, дом — в идеальном порядке, никогда не оборвет отца, когда он разноется про свои шоколадки, которые продаются не так хорошо, как должны. До самого климакса сохранила фигуру. Да и климакс перенесла героически, ни разу не вылетела из супермаркета с неоплаченной банкой сардин в сумке. (Почему это всегда оказываются сардины?)
Могу тебе сказать, что вся эта история очень ожесточила меня по отношению к мужчинам.