Выйдя из такси, она ему сказала:
— Ты сильный и крепкий. Тебе дома надо жениться. Зачем ты живешь недожитой жизнью?
Он опустил глаза, стал каким-то безжизненным, будто где-то давно на асфальт выпустили его силы.
— Хади-мужчины теперь в Нубии нет, — отчеканил вдруг он и сказал о себе в третьем лице. — Этот человек остался только в науке.
— Почему? — возмутилась она.
— Я не хочу больше арабскую женщину… — произнес он.
Конечно, это высказывание не относилось ко всем арабкам. Сколько их, веселых, живых, любознательных, видела Анна в университете! Но это была оценка зрелым мужчиной собственного брака, хоть и многодетного, но душою, видимо, бесплодного и бесцветного. Брака, заключенного с родственницей, по решению мамы и тетки, по впечатлениям детства, а не в итоге отношений между мужчиной и женщиной, которые случаются в более зрелом возрасте, когда чувства глубже и ярче, Когда уже иначе воспринимаешь жизнь.
Выходит, что и мужчину настигает несчастье, когда он так легко, будто птица, улетает от любимой на другой край Вселенной? Выходит, что и его сердцу невероятно холодно в той жизни, и он теряется, и ему там, вдали, без нее плохо? Значит, в глубокой лощине между скалами, где теряются люди, живущие без любви, жизнь распоряжается ими по-своему, и не всегда лучшим образом.
Но и Анна за это время познала кое-какие горькие истины. Когда один период жизни за другим долгое время на нервах, сломе, на утратах, какая-нибудь ломехуза, может, и не смертельная в данный момент, однако не дремлющая и всегда, как враждебный боец, начеку, да привяжется.
Когда она узнала о своем суровом диагнозе, конечно, хотелось уткнуться в подушку и никогда бы лица не поднимать, но в соседнюю палату поступила двенадцатилетняя девочка с таким испугом в глазах, что собственная боль улетучилась, и все время хотелось около этого ребенка сидеть, рассказывать веселые байки, приносить стакан чаю. Когда девчушке еще жить бы да жить, а злая воля норовит прервать ее невинное дыхание, что рядом с этой трагедией несчастье уже кое-что видевшего в жизни человека?
Вот и выходит, что нынче, чтобы полететь Анне к двум Нилам, надо поменять в Нубии климат или придвинуть Африку ближе к России, чтобы ее холодные ветры хоть немного остудили не в меру горячие просторы страны, в которой восемь месяцев жара, остальные — жуткая жарища. И никогда больше ей, как виделось когда-то в мечтах, не прогуляться в голубом платье около Голубого Нила, а в белом — вдоль Белого.
И вот как, над каким континентом, к какой земле спланировать, к какой ветке опуститься бы той птице, которая много лет летает в небе и почему-то каждый раз даже после долгой разлуки зовет и зовет этого черного мужчину и эту белую женщину друг к другу? Несмотря на неприязнь между расами, между респектабельным миром и не дотянувшимися до высшей планки благосостояния южными племенами. Как решить это уравнение Шредингера? Может, физики и знают, но Хади и Анне эта разгадка не далась целую жизнь. Но, может, и они уже нашли какой-то выход?
— Не переживай, мы с тобой уже не расстанемся, — произнес мужчина и добавил. — Мы теперь будем все время поддерживать друг друга. Я прилечу на следующий год. Не возражаешь?
— Виртуальная жизнь?
— Как мне тут остаться? Я не смогу заработать в России кусок хлеба. Кто мне, иностранцу, это позволит? И в нашем возрасте…
Далее оба по умолчанию не проговорили вслух то, что было обоим понятно: ломехуза не отпустит Анну в жаркую страну. Сразу поднимет голову и оживится… Возможно, пригласит и на… погост.
— Не будем об этом, — поморщился он. — Поэтому я предлагаю не виртуальную жизнь, а реальные встречи.
— Опять лишь у Венеры под боком?
— Зато как день и ночь… Непременно.
— Да уж…
Как день и ночь. Встретились и расстались. Опять встретились… Как неизбежность этого странного мира, в котором не всегда и не всем выпадает обычное счастье жить около друг друга. Однако в век с его огромными скоростями, шикарными лайнерами, роскошными виллами самым ценным осталось все же то, что никакими деньгами не купишь, — лишь близость душ, их сродство по самым невероятным, недоступным даже человеческому подсознанию, законам.
«Как день и ночь… Которые встречаются лишь на заре и после заката»… — хотелось в этот момент записать в дневник Анне, размышлявшей о том, почему же им выпало жить вечно на семи баобабах? Однако не на земле.
«И нет еще в мире планеты, на которой мне было бы хорошо на юге, а ему на севере. Вот уж это уравнение Шредингера, — гневно хотелось ей стукнуть по столу. — Ну, все же это уравнение, — замирила она себя с нынешней минутой и объяснила хотя бы только себе реальность, с которой никогда не хотелось мириться. — Время предлагает-таки уравнение. Возможностей. Исходя из фактического. Иных ходов жизнь не оставила, — подумала женщина и тут же обругала себя: — С каких это пор ты в бухгалтера превратилась? Все подсчитываешь… Главное… несмотря на годы, он… и ты… И вечное желание… тянуться друг к другу»…
— Могу признаться тебе кое в чем, — проговорил Хади, взглянув несколько смущенно на свою женщину.
— И в чем? — едва не умерла от любопытства она и, как деревенская кумушка, тут же навострила уши.
— Я тоже искал тебя по Интернету. Только в англоязычном — твоих работ нет, электронного адреса также нет. Мы живем в плохо совместимых мирах. Но я все время тебя искал…
— Неужто?
Чего больше всего хотелось Анне в эту минуту? Конечно, уйти в другую комнату, взять зеркало в руки, долго разглядывать свое лицо, сетуя на каждую морщинку, ярче накрасить брови, ресницы, губы. И за столом, будто невзначай, попросить:
— Подай, пожалуйста, чайник. Вот тут забить бы гвоздь…
А потом? Капризничать, жаловаться, то и дело прислоняться к плечу Хади, кокетничать, возможно, и вздорничать, иногда всплакнуть, рассказать о снах, о разговорах с подружками, проснувшись, сказать: «доброе утро», «пойдем завтракать», «творог в холодильнике», «мы пойдем на концерт?».
Ей хотелось теперь быть только женщиной, вновь жить, покупать косметику, шить наряды…
Конечно, в жаркой стране Анне ни в голубом, ни в белом платье уже не прогуляться вдоль южной реки, но вот в Космос, как когда-то мечталось в юности, все-таки улететь она может. В мыслях… И с высоты залунного пространства, с точки Лагранжа, в которой американцы хотят за Луной устроить пересадочную станцию для полета на другие планеты, из далекой галереи Звезд, когда вокруг — лишь бесконечность, она увидела истины, которые, возможно, и не открываются на земле, но вот в какие-то минуты жизни приходят почти как откровение просто так, с бухты-барахты никакого смешения рас и наций быть не может.
Абсолютно всех людей Земли, белых и черных, узкоглазых ханьцев и луноликих казахов, утонченных индианок и бледнолицых северных людей могут объединить только большие общие проекты по созданию благ для каждого человека Земли. Строительство плотин, гигантских водохранилищ, ухоженных, как благородные женщины, полей, машин, для которых не нужно той энергетики, из-за которой непрерывно нынче идут чудовищные войны. То есть по всей земле вновь идет перераспределение границ, чтобы и в новых вначале все подгрести под себя, а потом, будто рабам новой формации, каплями, дозированно отдавать, остальное — себе, чем и занималась уже многие века западная цивилизация.
Почувствовав, что они оба устали от разговоров, спокойных и не совсем, Анна включила телевизор, нашла программу «Наша планета», на кадрах которой не очень-то увидишь человека с его вечными проблемами, и уставилась на экран. Между зонтиками невысоких саванных деревьев в стремительном беге носились львы, антилопы, неподалеку равнодушно и тупо наблюдали эту погоню жирафы. Тех, кто слабее, конечно, вскоре нагоняли, кто посильнее, впивался зубами в жертву. Антилопы всхрипывали, трясли головой, потом с немым трагическим укором, в котором читался вопрос «за что?», мгновенно роняли головы на жесткое лоно земли. И это действо так напоминало войны, которые разгорались между людьми с той же целью: догнать, впиться в жертву, высосать из нее все, укрепить и продолжить свою жизнь за счет других.
— Человечество до сих пор живет по формациям животного мира? — ужаснулась Анна и поняла, что социализм, который реально защищает слабого и малого, не только сладенькими словами, а материальной сутью и законами, и есть высшая находка людей. И хочешь — не хочешь, а к крепкому социальному гуманизму придется вернуться, будто к лукошку, потерянному внезапно в лесу.
Не отнимать… И вообще никогда ничего не отнимать…
Не этот путь виделся Анне, по которому много веков, к сожалению, двигались многие народы и племена, живущие на этой планете много западнее и много южнее Днестра.
В песне советского писателя Алексея Толстого так и пелось: «коль любить, так без рассудку… коли спорить, так уж смело, коль простить, так всей душой, коли пир, так пир горой»…
Вот это «коль…», этот великий, как в СССР, альтруизм — и есть главная программа человечества. Без хитростей друг другу и отдавать.
Без классовой и расовой кичливости друг другу и помогать, как к этому вели людей и нации в Советском Союзе, отчего у каждого человека была в жизни своя задача. Свой Олимп, у каждого полет, своя трасса…
Тогда и любовь, хрупкое таинство, неизбывная загадка Вселенной, какая на Земле не зародится, около любой реки будет органичной, а не перепуганной меж ветвями в непогоду птицей. Тогда и действа, противостоящие ей: войны, бесчеловечная политика, расовые предрассудки, безработица со скитаниями по миру — как-то со временем сгинут с тропы.
Но все ли это поняли? Когда великая общая работа прервалась, так и полезли друг на друга народы, как внезапно остановившиеся поезда, как вагоны длинного состава, под которыми навсегда исчезли рельсы. И куда теперь идти, коль нет большой мечты, общей работы и нет одной для всех дороги?
Вроде люди через двадцать лет как-то пригрелись в своих больших и малых сундуках, у кого как получилось. И границами уже огородились, заносчивостью, хамством житейским опять обзавелись… Однако всех тянет в советское прошлое, как бы ни марали его все поганцы мира. Многих тянет к этому великому учебнику — некорысти, великодушия. С его главными провидческими принципами, к которым, словно к огромному кластеру познаний, многим народам, конечно, еще придется идти. Чтобы опять были большие общие проекты, уводящие всех от злобы и вражды, чтобы добро это перелилось и на другие континенты, на которых также нуждаются в дружбе и любви.
Но что в столь сложный век, когда многие формации уже в истории народов испробованы, какой грандиозный проект мог бы захватить души всех людей Земли?
Тема бессмертия? Отпадает. Планета не выдержит. Проект долгой и без болезней жизни — другой вопрос.
Религия? Повернувшись к религии, мир упорно уходит от реальности и, уж конечно, от знаний. Расселение по Млечному пути? Где взять такие скорости? Да и что там, за пульсаром?..
Недавно Анна услышала, как в одной из телевизионных передач прозвучало, что Вселенная какими-то живыми существами создана искусственно. И если принять это сообщение за постулат, то можно задуматься над тем, для чего этот искусственный разум создал Юпитер — лишь газовый гигант с его вечно смертоносными вихрями? Сатурн, Уран, Нептун — такие же бесполезные для человека, будто желе под ногой. И ступить ногой некуда.