— Мы задержались. На родине нас уже забыли и белки. В путь!
На поляне засуетились. Мать Ани со сборами не спешила. Она понимала, что вначале надо собрать в дорогу душу дочери, потому не стала рассказывать ей о красоте родных лужаек и трав. Она просто обняла дочь и сказала:
— Вы еще встретитесь. Поверь, у тебя есть такая звезда! — спокойно объяснила девочке мать, — глянь, она тебе многое обещает! Не каждому небо светит так ярко.
Ани подняла голову и увидела, что звезда и впрямь уводит ее в мир тайн и загадок. Мир, в котором затаиться бы и ждать.
— Поверь, это серьезно.
Вождю мать сказала иное:
— Как только с места сдвинется тень этого дерева, мы будем готовы.
И когда солнце ушло за баобаб, племя пришельцев с корзинами на головах и с детьми на спинах вскоре ушло с поляны.
— Да, помню, — улыбнулся Хади, — мы еще с тобой на прощанье катались на хвостах динозавров… И видели свое отражение в доисторическом озере…
— Через миллион лет мы опять встретились!
Анна с нежностью провела пальцем по лицу Хади.
— Да, как день и ночь! — согласился юноша.
— Мы встретились. А вокруг нас небо, птицы, библиотеки, книги… — подвела черту Анна. — Вот как много уже сделали для нас другие. Только это мы с тобой и будем помнить!
— Хочу бананы! — капризно топнула вдруг ногой девушка.
Хади кинулся в магазин, за витриной которого виднелись большие гроздья африканских плодов.
В длинном коридоре, в котором двери нескольких десятков комнат, за каждой из которых чья-то жизнь, проблемы, слезы по вечерам или радость, Анна шла с чайником на кухню, как вдруг услышала на балконе спор.
— Что вы девчонке мозги пудрите! — кричала Мила, жена того суданца, к которому часто приходил в гости Хади. — Я познакомила их не для прогулок. Ну, пришли на вечеринку вместе, посидели за одним столом и хватит. Зачем вы ей судьбу ломаете? К чему эти ухаживания?
— Не лезь! — отвечал супруге Мак, аспирант медицинского факультета, живущий в Москве уже с семьей.
Однажды Анна видела, как он поставил на подоконник свою маленькую дочку, долго и нежно гладил ее длинные черные волосы, сквозь которые ярким золотом сверкало солнце. Разве этот человек, настолько обожающий своего крошечного ребенка, мог бы в чем-то обмануть, ответить невпопад, или просто солгать?
— Что ты суешь нос везде! — нынче весьма грубовато отвечал он жене.
— Хади женат, свадьбу только что в деревне сыграл, — сердито возражала Мила, — а эту девочку оставьте в покое…
Что ответил Мак, Анна не слышала, быстро прошла на кухню, но спокойно пить чай уже не могла. В душе все дрожало, что-то мучило, но вопросы и ответы на личную тему все же казались преждевременными.
— Скажи, в Судане бывает ниже нуля? Ну, мороз, снег… — вечером спокойно, как ни в чем не бывало, спросила она.
— Никогда.
— Тогда у вас листья не опадают на зиму и акации вечно зеленые? — задала она еще один вопрос и оглянулась, услышав шорох за спиной.
В комнате сидел еще один гость. Мак листал книгу, сосредоточенно разглядывал картинки, что-то задумчиво читал.
— Это все-таки твоя жена? — наклонившись над столом, спросила Анна, разглядывая на фото так похожих друг на друга людей.
Хади неопределенно развел руками, а Мак поднялся со стула, подошел ближе к Анне, обнял ее за плечи и мягко сказал:
— Не верь Миле. Это неправда. Моя жена может сболтнуть любое. Женщина есть женщина. Давай ей это простим… На фотографии — двоюродная сестра Хади. А Мила… Она иногда назло мне может выдумать любое.
Потом они втроем пили чай, обсуждали погоду, много говорили о крошечной дочке Мака, уже бегающей по длинным коридорам общежития, о том, что они, южане, привыкли-таки к суровому климату, хотя с нетерпением ждут лета, которое позволит им слетать на родину.
Кому в этот вечер больше поверила девушка? Маку, солидному почтенному мужчине, или его вечно крикливой жене, то и дело спешащей в магазин с авоськой в руке?
Жизнь, реальная, а вовсе не такая, какую хотелось бы выдумать, окружала Анну каждую минуту. Однажды к ней в комнату пришла однокурсница. Высокая, черноволосая, яркая. На стуле — вольная поза.
Год назад они были на первой студенческой практике в районной газете, и через неделю, когда вышли их первые материалы, над ними в редакции очень смеялись. Ольга привезла из колхоза зарисовку о доярке под названием «Тетя Дуся». Анна из другого колхоза привезла материал о телятнице под названием «Тетя Даша». Девчонок на планерке разнесли в пух и прах, и клички дали им по названию их же материалов. И только в Москве они чуть-чуть примирились с этим первым в своей жизни промахом.
Ольга вначале дружелюбно спросила, что пишет мать, по-прежнему ли братишка ест на уроках под партой селедку, исправил ли тройки другой? Спустя мгновение посерьезнела.
— Мой тебе совет: брось ты этого черного! — заявила она. — Наши ребята просили передать это. Мол, ни к чему тебе сплошные Гавайи, тропики, всякие отсталые люди из джунглей…
— Что это за танец с саблями? — сердито спросила Анна. — Ты ведь тоже не русская, кажется, приехала в Москву с Кавказа. И мне сказать Николаю, чтоб он бросил тебя?
— Попробуй только, — мгновенно поднялась Ольга со стула. — Пасть порву… — зашипела она. Огонек сигареты дрогнул в ее руке, описал круг, мол, знаешь, что будет? Дескать, брать за горло можно лишь мне.
И ломала чужие жизни лихо, безжалостно, не позволяя, насколько это было в ее силах, состояться чужим отношениям.
Холодно распрощавшись, незваная гостья, чтобы не получить в ответ сдачу, стремительно двинулась к двери. И прежде так было: сделает кому-нибудь гадость… с милым смешком, с прибаутками, а сама уже далеко. По принципу: спина ответа не услышит. Потом долго избегает того, кого будто невзначай посетила.
— Он уедет, на тебе же потом никто не женится, — зло кинула она в дверях.
— Около моей комнаты стоит очередь из женихов?
Но вопрос этот Анна задала уже только себе. Ольга испарилась, будто ее и не было.
«Конечно, лучше всего те отношения между мужчиной и женщиной, которые не вызывают отторжения у окружающих», — оставшись наедине, обдумывала Анна на страницах своего дневника ситуацию и благодаря этим регулярным записям понимала, что взвалила на себя трудную ношу, проблему, которую ни одно общество в мире еще не смогло и не захотело решить. Потому на такие пары каждую минуту косятся все, кому не лень, и все время спутник или спутница, в зависимости от региона, южного или северного не нравится другим… — «Так жить невероятно тяжело. Но что я скажу Хади? Мол, сгинь, будто и не было наших бесед, наших тонко и сложно завязывающихся отношений? Сгинь, потому что этого захотели другие?».
— У тебя завтра день рождения, — напомнила вскоре Ольга и заявила: — если на этой встрече будет этот черный, мы все выйдем из комнаты.
В ответ Анна пожала плечами. Ее далекая прабабушка в середине девятнадцатого века вышла замуж за молодого украинца Кондрата, который в их деревне клал печи. Молодая пара переехала из российской глубинки в Малороссию. Четверо детей уже появилось у этой скромной пары: мальчик и три девочки. Но когда рядом с украинским селом начали прокладывать дорогу, на стройку прибыли бывшие односельчане Марии. Мужики все были отчего-то с высокой температурой. Сход выделил им хоть и холодную, но отдельную хату. А Марию предупредили:
— Не ходи, там чума.
— Но как оставить больных без еды? — наивно удивилась она и тайком ночью все же пошла к умирающим с горшком молока. Через неделю еще один гроб в этом селе увезли на санях в пургу.
Об этом поступке далекой, не умеющей предавать прабабки, рассказала Анне в детстве ее бабушка, которая с пяти лет росла лишь на руках отца.
— Я всех пригласила, а кто не придет, это ваше дело, — услышала в ответ Ольга. Огонек сигареты у гостьи отчего-то нервно опустился, но через мгновение взметнулся к ее лицу:
— Учти, каждый день потом у тебя будет черным… Решай сама, — уже в коридоре кинула она через плечо.
«Нам с Хади родиться бы лет через пятьсот, — обдумывала Анна после этого не очень приятного визита: — когда люди будут добрее, легче начнут одолевать замкнутость. Но мы с Хади уже нынче есть. Нам что делать? В итоге сказать ему: пошел вон?.. Жаль, что к таким союзам и на улицах, и в своих душах люди еще не скоро привыкнут…».
Утром на лекции Анна внимательно оглядывала ряды и прикидывала, кто же передал ей черную метку? Однокурсники, подтянутые, хорошо одетые, холеные, писали, читали книги… Анна в тот момент тоже читала, писала и думала. Думала о том, что четыреста лет прошло с той поры, когда впервые от берега Слоновой Кости отчалила каравелла, груженная черными страдальцами. Сколько за это время ушло с земли трав, рассылалось в прах изб, храмов, домин, сколько обломилось и рухнуло деревьев. Почему же до сих пор не ушел, не упал, не обломился и не рассыпался в прах… расизм? Нам же нечего делить. У каждого свой континент и своя страна. У нас границы — только цивилизационные. Люди приезжают к нам учиться, посещают музеи, с удовольствием смотрят наши фильмы. Экспедиции геологов, географов, геодезистов посещают их страны. Нам всего хватает на нашей Земле — неба, воздуха, луны и воды… Не хватает лишь малого — высокой жалости и сострадания друг к другу.
В конце декабря вдоль Кропоткинской везли со склада на двух грузовиках огромного Деда Мороза. На первой машине ехала его борода, на второй — голова с красной морковкой носа и смеющимися глазами. Снег припорошил морщинки на лице из папье-маше, отчего казалось, что Дед Мороз одними только глазами желает всем прохожим хорошего праздника и здоровья.
В витринах магазинов уже блистали игрушки, на тротуарах валялись оброненные кем-то ветви хвои, а еловый запах сопровождал почти каждый автобус.
У главного входа МГУ тоже готовились к празднику: развешивали гирлянды, тщательно натирали паркет.
Наконец-то между колоннами загремела музыка липси, вздрогнули в такт мелодии огромные люстры, под ногами хрустнули еловые шишки.
Хади увидел Анну, но танцующих было так много, что прежде, чем он взял ее за руку, уже прозвенели куранты на далекой Спасской башне.
— Я добирался до тебя целый год! — пошутил он и предложил:
— Пойдем танцевать!
Девушка кивнула головой и через мгновение они толкались в длинном и тесном ряду движущихся пар.
Танец африканцу был по душе. Он хлопал в ладоши, заливался смехом и двигался так ритмично, будто с пеленок был обучен этим движениям. Когда поплыла тихая спокойная мелодия танго, он с грустью произнес:
— Это мой последний бал в МГУ. Жалко все-таки расставаться с вашими снегурочками и елками. У нас такого не бывает.
— А Новый год?
— Новый год бывает везде. Мы теперь и Новый год празднуем, и День Независимости одновременно.
— Как символично!
— Да. Каждый год несет иную жизнь моей стране. Это наше огромное достижение. Однако сегодня мне хочется вспоминать другое…
— Что именно?
— Как я приехал в Москву… Выучить русский язык, думаешь, было легко?
Хади уже с юморком рассказывал, как поначалу говорил на родном языке Анны.
— Меня попросили, дай закурить… Я ответил, что я не курица! Девушке как-то сказал, что она длинно и продолговато танцевала.
У колонны, совсем как живая, стояла декоративная снегурочка, внимательно и с любовью поглядывая на людей, движущихся под высокими сводами: и на белых, и на черных, на китайцев и вьетнамцев, кубинцев и перуанцев. Кажется, вместе с нею все обожали доступность и понятность этого праздника. Наверно, это единственный праздник в мире, который не делит людей на расы, национальности, страны и континенты. Около елки нынче пляшет охотно каждый.