.
Угрожают посадить всех, кого вы любите. Иногда со звуковым сопровождением: твоя жена уже посажена, но дальнейшая ее судьба зависит от твоей
искренности. Вот ее допрашивают в соседней комнате, слушай! И действительно, за стеной женский плач и визг (а ведь они все похожи друг на друга,
да еще через стену, да и ты-то взвинчен, ты же не в состоянии эксперта; иногда это просто проигрывают пластинку с голосом "типовой жены" -
сопрано или контральто, чье-то рацпредложение). Но вот уже без подделки тебе показывают через стеклянную дверь, как она идет безмолвная,
горестно опустив голову - да! твоя жена! по коридорам госбезопасности! ты погубил ее своим упрямством! она уже арестована! (а ее просто вызвали
по повестке для какой-нибудь пустячной процедуры, в уговоренную минуту пустили по коридору, но велели: головы не подымайте, иначе отсюда не
выйдете!) - А то дают читать тебе ее письмо, точно ее почерком: я отказываюсь от тебя! после того мерзкого, что мне о тебе рассказали, ты мне не
нужен! (А так как и жены такие, и письма такие в нашей стране отчего ж не возможны, то остается тебе сверяться только с душой: такова ли и твоя
жена?)
От В. А. Корнеевой следователь Гольдман (1944) вымогал показания на других людей угрозами: "дом конфискуем, а твоих старух выкинем на
улицу". Убежденная и твердая в вере Корнеева нисколько не боялась за себя, она готова была страдать. Но угрозы Гольдмана были вполне реальны для
наших законов, и она терзалась за близких. Когда к утру после ночи отвергнутых и изорванных протоколов Гольдман начинал писать какой-нибудь
четвертый вариант, где обвинялась только уже одна она, Корнеева подписывала с радостью и ощущением душевной победы. Уж простого человеческого
инстинкта - оправдаться и отбиться от ложных обвинений - мы себе не уберегаем, где там! Мы рады, когда удается всю вину принять на себя <А
теперь она говорит: "через 11 лет во время реабилитации дали мне перечитать эти протоколы - и охватило меня ощущение душевной тошноты. Чем я
могла тут гордиться!?".. - Я при реабилитации то же самое испытал, послушав выдержки из прежних своих протоколов. Согнули дугой - и стал как
другой. А сейчас не узнаю себя - как я мог это подписывать и еще считать, что неплохо отделался?..>.
Как никакая классификация в природе не имеет жестких перегородок, так и тут нам не удается четко отделить методы психические от физических.
Куда, например, отнести такую забаву:
10. Звуковой способ. Посадить подследственного метров за шесть - за восемь и заставлять все громко говорить и повторять. Уже измотанному
человеку это нелегко. Или сделать два рупора из картона и вместе с пришедшим товарищем следователем, подступая к арестанту вплотную, кричать ему
в оба уха: "Сознавайся, гад!" Арестант оглушается, иногда теряет слух. Но это неэкономичный способ, просто следователям в однообразной работе
тоже хочется позабавиться, вот и придумывают кто во что горазд.
11. Щекотка. - тоже забава. Привязывают или придавливают руки и ноги и щекочут в носу птичьим пером. Арестант взвивается, у него ощущение,
будто сверлят в мозг.
12. Гасить папиросу о кожу подследственного (уже названо выше).
13. Световой способ. Резкий круглосуточный электрический свет в камере или боксе, где содержится арестант, непомерная яркая лампочка для
малого помещения и белых стен (электричество, сэкономленное школьниками и домохозяйками!). Воспаляются веки, это очень больно.
Воспаляются веки, это очень больно. А в следственном
кабинете на него снова направляют комнатные прожектора.
14. Такая придумка. Чеботарева в ночь под 1 мая 1933 года в Хабаровском ГПУ всю ночь, двенадцать часов - не допрашивали, нет: - водили на
допрос! Такой-то - руки назад! Вывели из камеры, быстро вверх по лестнице, в кабинет к следователю. Выводной ушел. Но следователь не только не
задав ни единого вопроса, а иногда не дав Чеботареву и присесть, берет телефонную трубку: заберите из 107-го! Его берут, приводят в камеру.
Только он лег на нары, гремит замок: Чеботарев! На допрос! Руки назад! А там: заберите из 107-го!
Да вообще методы воздействия могут начинаться задолго до следственного кабинета.
15. Тюрьма начинается с бокса, то есть ящика или шкафа. Человека, только что схваченного с воли, еще в лете его внутреннего движения,
готового выяснять, спорить, бороться,- на первом же тюремном шаге захлопывают в коробку, иногда с лампочкой и где он может сидеть, иногда темную
и такую, что он может только стоять, еще и придавленный дверью. И держат его здесь несколько часов, полусуток, сутки. Часы полной неизвестности!
- может, он замурован здесь на всю жизнь? Он никогда ничего подобного в жизни не встречал, он не может догадаться! Идут эти первые часы, когда
все в нем еще горит от неостановленного душевного вихря. Одни падают духом - и вот тут-то делать им первый допрос! Другие озлобляются - тем
лучше, они сейчас оскорбят следователя, допустят неосторожность - и легче намотать им дело.
16. Когда не хватало боксов, делали еще и так. Елену Струтинскую в новочеркасском НКВД посадили на шесть суток в коридоре на табуретку -
так, чтобы она ни к чему не прислонялась, не спала, не падала и не вставала. Это на шесть суток! А вы попробуйте просидите шесть часов!
Опять-таки в виде варианта можно сажать заключенного на высокий стул, вроде лабораторного, так чтоб ноги его не доставали до пола, они
хорошо тогда затекают. Дать посидеть ему часов 8-10.
А то во время допроса, когда арестант весь на виду, посадить его на обыкновенный стул, но вот как: на самый кончик, на ребрышко сидения
(еще вперед! еще вперед!), чтоб он только не сваливался, но чтоб ребро больно давило его весь допрос. И не разрешать ему несколько часов
шевелиться. Только и всего? Да, только и всего. Испытайте!
17. По местным условиям бокс может заменяться дивизионной ямой, как это было в Гороховецких армейских лагерях во время Великой
Отечественной войны. В такую яму, глубиною три метра, диаметром метра два, арестованный сталкивался, и там несколько суток под открытым небом,
часом и под дождем, была для него и камера и уборная. А триста граммов хлеба и воду ему туда спускали на веревочке. Вообразите себя в этом
положении, да еще только что арестованного, когда в тебе все клокочет.
Общность ли инструкций всем Особым Отделам Красной Армии или сходство их бивуачного положения привели к большой распространенности этого
приема. Так, в 36-й мотострелковой дивизии, участнице Халхин-Гола, стоявшей в 1941 году в монгольской пустыне, свежеарестованному, ничего не
объясняя, давали (начальник Особого Отдела Самулев) в руки лопату и велели копать яму точных размеров могилы (уже пересечение с методом
психологическим!). Когда арестованный углублялся больше, чем по пояс, копку приостанавливали, и велели ему садиться на дно: голова арестованного
уже не была при этом видна. Несколько таких ям охранял один часовой, и казалось вокруг все пусто <Это, видимо, - монгольские мотивы.