Под внутренним врагом князь в данном случае понимал как польских инсургентов, так и любую партию и общественную группу, выражающую им
поддержку и сочувствие: всякого рода полонофилов, пацифистов, сторонников прав наций на самоопределение, членов _непримиримой_оппозиции_
кабинету Каверзнева, беспартийных леваков любого толка, часть интеллигенции, априорно считающую любую власть порождением дьявола, а любые
принимаемые ею меры – насилием над личностью.
Вся эта пестрая компания, издавна вызывавшая у князя сугубую неприязнь, вторую неделю делала все, чтобы преобразовать пусть не совсем
христианское, но вполне политкорректное чувство в требующую выхода ненависть.
Нет, на самом деле, как можно в стране, поставленной перед опаснейшим с тридцатых годов прошлого века историческим вызовом, нуждающейся в
железном сплочении всех, могущих держать оружие, – неважно, огнестрельное или психологическое, – вести разнузданную (иначе не скажешь)
пропаганду немедленной отставки правительства, прекращения боевых действий по всей территории Привислянского края, переговоров с
повстанцами «без всяких предварительных условий»? Что, конечно, по сути подразумевало предоставление автономии Польше, а в перспективе –
Финляндии и вообще всем _национально_ориентированным_ племенам и народностям.
Этак, чего доброго, завтра вспомнят о своей былой независимости от Москвы Великий Новгород, Псков, Тверь! Они, в рамках этой логики, чем же
хуже?
Естественно, в правовом и демократическом государстве выражение даже самых крайних взглядов и убеждений юридически ненаказуемо, но жанр
контрпропагандистской борьбы подразумевает и другие, не менее действенные средства.
С врагом внешним обстояло несколько сложнее. Правительства стран – членов Тихо-Атлантического союза в таком качестве не рассматривались, и
решено было пока отнести к «вероятному противнику» государства и группировки, в той или иной мере примыкающие к структурам «Черного
интернационала». Соответствующие списки имелись и в службе Чекменева, и в российском министерстве госбезопасности.
Князь считал, что по отношению к ним применимы любые меры, в том числе и военно-диверсионного характера. Однако до поры предпочитал
ограничиваться методиками _непрямых_действий._
Специальный план был разработан для воздействия на подавляющую часть населения России, настроенную патриотически, лояльную к петроградской
власти и «Московскому княжеству».
Особый шик заключался в том, что по отношению ко всем трем категориям предполагалось использовать одни и те же средства, но с
противоположными целями. Как, например, в агротехнике применяются вещества, смертельные для вредителей и питательные для полезных злаков.
Это, конечно, высший пилотаж психологической войны, но соратники князя к ней были давно готовы.
Здесь тоже пригодился верископ Бубнова (по документам – «изделие ВБ»), не один аппарат, конечно, а целый
_верископический_полк_резерва_Главного_командования_, как, по аналогии с артиллерийскими, могла быть названа часть, оснащенная полусотней
мобильных установок.
Прошедшие спецобследование и признанные годными руководители информационных агентств и наиболее авторитетные корреспонденты газет, радио и
дальновидения начали получать материалы, оформленные в виде _утечек_информации_ из военных кругов, где в самом неприглядном свете рисовали
моральное и техническое состояние войск и растерянность, царящую в кругах гражданской администрации и командования Западного округа.
Причем сведения эти в принципе были достаточно правдивы, только отбирались умело, превращая отдельные, вполне естественные в условиях
сумятицы и хаоса факты во всеобъемлющую тенденцию.
Сообщалось о фактах перехода на сторону восставших сотен и тысяч солдат, причем не только польского происхождения, и даже некоторых русских
офицеров, о нехватке в войсках оружия и снаряжения, бедственном положении блокированных повстанцами гарнизонов и неспособности военных
властей взять ситуацию под мало-мальский контроль. Отдельные успешные акции инсургентов всячески раздувались и из них делались далеко
идущие выводы.
Попытки официальных и официозных[24 - Официоз – независимое издание, но по преимуществу отражающее точку зрения правительства.] изданий
внушить общественному мнению, что все обстоит не настолько плохо, выглядели примитивно и неубедительно.
Солидные, авторитетные обозреватели и аналитики один за другим выступали с пространными комментариями и редакционными статьями, совершали
экскурсы в историю, начиная с XVIII века, как российскую, так и иных европейских держав, в разное время сталкивавшихся с проблемами
сепаратизма.
Почему-то все у них выходило, что геополитическое положение России в данном конфликте практически безнадежно, что национальные революции
при созревании подходящих условий (а они как раз сейчас вот и созрели!) просто обречены на успех. А партизанские войны, если в них
включается «большинство народа», правительственным войскам выигрывать не удавалось никогда. Несмотря на массу содержащихся в этих
материалах натяжек и явных глупостей, необходимое влияние на слабые умы они оказывали.
Обрадовавшись столь мощной поддержке, откуда и не ждали, ударили в барабаны и затрубили в победные горны все штатные оппозиционеры и
оппозиционеры ситуативные.
Вал пораженческих публикаций нарастал. В правительство и Государственную думу посыпались индивидуальные и групповые запросы. Выступления
членов кабинета и самого Каверзнева выглядели беспомощно и только подливали масла в огонь.
Заявление премьера о необходимости взвешенного подхода к освещению событий и ограничения кампании критики некоторыми правовыми и этическими
рамками тут же было расценено как подготовка к введению цензуры.
Очень странным образом все происходящее напоминало положение в России на рубеже 1917 и 1918 годов. Тогда ведь тоже в едином порыве слились
левые и правые, октябристы, кадеты, эсеры и эсдеки, одержимые единой целью: свалить кабинет министров, учредить «ответственное»
правительство, в идеале – добиться отречения Императора.
И также для этой цели использовалось все – сказки о предательстве царицы, «распутинщина», отдельные, отнюдь не катастрофические перебои со
снабжением армии вооружением и продовольствием, реальные просчеты военного командования, ничем, впрочем, не худшие, чем у иных держав
Антанты и Тройственного союза.
На этом фоне были не слишком заметны публикации в московской прессе, определенным образом контрастирующие со становящимися как бы и
господствующими настроениями в «просвещенной части общества». События там комментировались с гораздо большей взвешенностью и здравым
смыслом и пути выхода из идейно-политического кризиса предлагались вполне разумные.
_«При_этом_следует_отметить, –_писал_в_докладной_записке_один_из_аналитиков, –
_что_размещаемые_в_указанных_средствах_массовой_информации_материалы_пользуются_большим_успехом_в_среде_предпринимателей,_технической_интел
лигенции,_вообще_той_части_населения,_что_живет_собственным_производительным_трудом_и_полагает_сохранение_твердого_государственного_порядка
_необходимым_условием_собственного_благополучия.