Гангут познакомился с Лучниковым, как ни странно, на Острове. Он был
одним из первых "советикусов" на Ялтинском кинофестивале. В тот год
случилась какая-то странная пауза в генеральном деле "закручивания гаек", и
ему вдруг разрешили повезти свою вторую картину на внеконкурсный показ.
Утром в гостиницу явился к нему рыжий малый в застиранном джинсовом пиджаке,
хотя и с часами "роллекс" на запястье, член совета адвайзеров газеты
"Русский Курьер" Андрей А. Лучников, принес толстый, как подушка, воскресный
выпуск, в котором о нем, Гангуте, было написано черным по белому: "Один из
ведущих режиссеров "новой волны" мирового синема Виталий Гангут говорит по
этому поводу... " Так непринужденно, в одном ряду со всякими Антониони,
Шабролями, Бергманами, Бунюэлями, "один из... " Гангут, конечно, от Острова
обалдел, поддался на соблазны, полностью морально разоружился. Быть может,
тогда у него впервые и явилась идея, что Остров Крым принадлежит всему их
поколению, что это как бы воплощенная мечта, модель будущей России.
В те времена все говорилось, писалось, снималось и ставилось от имени
поколения. Где они сейчас, наши шестидесятники? Сколько их ринулось в
израильскую щель и рассеялось по миру? Вопросы не риторические, думал
Гангут. В количестве и в географии расселения -- тоже приметы катастрофы.
Отъезд -- это поступок, так говорят иные. Нельзя всю жизнь быть глиной в
корявых лапах этого государства. Однако есть ведь и другие поступки. Самые
смелые сидят в тюрьмах. Отъезд -- это климакс, говорят другие, и, может
быть, это вернее. Оставшиеся говорят: "Катастрофа", -- и покупают "Жигули".
Вдруг оказывается, что можно хорошие деньги делать в "Научпопе", плюнуть на
честолюбие и заниматься самоусовершенствованием, которое оборачивается
ежедневным киселем в кресле перед программой "Время". Все реже звонил у
Гангута телефон, вес реже он выходил вечерами из дома, все меньше оставалось
друзей... вот и Андрей Лучников в списке потерь, да и какой он русский, он
не наш, он западный вывихнутый левак, и пошел бы он подальше... все меньше
становилось друзей, вес меньше баб, впрочем, и дружок в штанах все реже
предъявлял требования.
Смутный этот фон, или, как сейчас говорят, "бэкграунд", дымился за
плечами Виталия Гангута, когда он стоял, согнувшись, вперившись
потревоженным взглядом в лицо спорткомментаторши Таньки Луниной. Три или
четыре минуты она полыхала на экране, а потом сменилась сводкой погоды.
Гангут рванулся, схватил пиджак... Год назад он облегал фигуру, теперь не
застегивался. Три дня не буду жрать, снова начну бегать... схватил пиджак,
заглянул в бумажник... те, прежние, большие деньги, "башли триумфа", никогда
не залеживались, эти нынешние малые деньжата, те, что нагорбачивались
унижением, всегда в бумажнике... прошагал по квартире, отражаясь в грязных
окнах, в пыльных зеркалах, гася за собой свет, то есть исчезая, и, наконец,
у дверей остановился на секунду, погасил свое последнее отражение и
вздохнул: к ядреной фене, завтра же с утра в ОВИР за формулярами, линять
отсюда, линять, линять...
Ознобец восторга, то, что в уме он называл "молодой отвагой", охватил
Гангута на лестничной площадке. Как он все бросит, все отряхнет, как чисто
вымоет руки, как затрещат в огне мосты, какие ветры наполнят паруса! Было
бы, однако, не вполне честно сказать, что "молодая отвага" впервые посещала
знаменитого в прошлом режиссера. Вот так же вечерами выбегал на улицу,
нервно, восторженно гулял, в конце концов напивался где-нибудь по соседству,
а утром после трех чашек кофе ехал на "Научпоп" и по дороге вяло мусолил
отступные мысли о климаксе, о поколении, о связях с почвой, о том, что вот
недавно его имя мелькнуло в какой-то обзорной статье, значит, разрешили
упоминать, а потом, глядишь, и фильм дадут ставить, а ведь любой
мало-мальски не конформистский фильм полезнее для общего дела, чем десяток
"Континентов".
Вот так же вечерами выбегал на улицу,
нервно, восторженно гулял, в конце концов напивался где-нибудь по соседству,
а утром после трех чашек кофе ехал на "Научпоп" и по дороге вяло мусолил
отступные мысли о климаксе, о поколении, о связях с почвой, о том, что вот
недавно его имя мелькнуло в какой-то обзорной статье, значит, разрешили
упоминать, а потом, глядишь, и фильм дадут ставить, а ведь любой
мало-мальски не конформистский фильм полезнее для общего дела, чем десяток
"Континентов". Фальшивое приглашение в Израиль, возникшее в короткий период
диссидентщины, тем не менее тщательно сохранялось как залог для будущих
порывов "молодой отваги".
Конечно, сегодняшний порыв был из ряда вон выходящим, в самом деле
какой-то приступ молодости, будто вдруг открылись пороховые погреба, будто
забил где-то в низах гормональный фонтанчик. Прежде всего он найдет Таню
Лунину и узнает у нее об Андрее. Нужно немедленно искать коммуникацию с ним.
В Крыму мощная киноиндустрия. В конце концов не оставит же редактор
"Курьера" своего старого кореша. В конце концов он все-таки Виталий Гангут,
"один из", в конце концов еще совсем недавно в Доме кино сказал ему, когда
икру-то жрали, тот красавчик-голливудчик-молодчик: "I know, I know, you are
very much director". В конце концов его отъезд вызовет "звук". Итак, прежде
всего он найдет Таню Лунину и, если будет подходящий случай, переспит с ней.
Красный глазок лифта тупо взирал Гангуту под правую ключицу. Лестничная
шахта четырнадцатиэтажного кооперативного дома гудела что-то как бы
авиационное. Откуда-то доносилась песня "Hey Jude". Двери лифта разъехались,
и на площадку вышел сосед Гангута, глядящий исподлобья и в сторону мужчина
средних лет с огромной собакой породы "московская сторожевая". Он был
соседом Гангута уже несколько лет, но Гангут не знал ни имени, ни звания и
даже за глаза упоминал его, как по сценарной записи, "глядящий исподлобья и
в сторону мужчина средних лет с огромной собакой породы "московская
сторожевая". Сосед никогда не здоровался с Гангутом, больше того-- никогда
не отвечал на приветствие. Однажды Гангут, разозлившись, задержал его за
пуговицу: "Отвечать надо". -- "Что? " -- спросил сосед. -- "Когда вам
говорят "доброе утро", надо что-нибудь ответить". -- "Да-да", -- сказал
сосед и прошел мимо, глядя исподлобья и в сторону. Диалог произошел,
разумеется, в отсутствие собаки породы "московская сторожевая". Гангут
полагал, что урок пойдет впрок, но этого не случилось. Сосед по-прежнему
проходил мимо Гангута, будто не видал его или видел впервые.
-- Ах, здравствуйте, -- вдруг сказал сосед прямо в лицо. Собака мощно
виляла хвостом. Гангут изумился.
-- Здравствуйте, если не шутите.
Народное клише весьма подходило к случаю.
Сосед плутовато засмеялся.
-- Чудесный ответ и в народном духе. Какой он все-таки у нас умница.
-- Кто? -- спросил Гангут.
-- Наш народ. Лукав, смекалист. Сосед слегка придержал Гангута рукой за
грудь. Лифт ушел.
-- Да зайдемте ко мне, -- сказал сосед.
-- Простите? -- не понял Гангут.
-- Да зайдемте же в самом деле ко мне. -- Сосед хитровато смеялся. --
Что же в самом деле, живем, живем... Он был слегка пьяноват.
-- Никогда бы к вам не зашел, -- сказал Гангут. -- А вот сегодня зайду.
-- Именно сегодня, -- продолжал хихикать сосед. -- Гости. Юбилей. Да
заходите же.
Гангут был введен в пропитанную запахами тяжелой праздничной готовки
квартиру.