— Дай мне хотя бы время подумать. Я не могу оставить все и уехать: у меня крупная фирма, десятки сотрудников, семья, наконец. — И тут до него дошло, что практически он согласился и теперь просит только о небольшой отсрочке. Как это получилось — он так и не понял, разве что просто не мог поступить иначе. Сомневаться в ее словах не пришло в голову — можно ли такое выдумать?
Ей стало ясно, что она добилась своего. Даже насторожилась — слишком легко и быстро. А потом осознала, что забыла, какой он: действительно, не способен отказать умирающему в кружке воды. И сама настолько вошла в роль умирающей, что даже не подумала совеститься — хотя бы в душе. Тактическая цель была достигнута, оставалось обговорить детали.
— Позвони мне через неделю. Я дам тебе окончательный ответ. Только, пожалуйста, не дави на меня. Не звони до срока. Мне надо переварить все это. Тебе есть где жить или ты уедешь к себе?
— Я позвоню через неделю. — Она с трудом сдерживала радость, хотя этого, наверное, и не требовалось. — Не волнуйся, на улице не останусь.
И ушла. Павел сидел один в кабинете. Приготовленный Галкой кофе давно остыл. В воздухе стоял неуловимый аромат чужого человека, и это было единственное, что напоминало о случившемся. Было ощущение чего-то крайне нежелательного, чужеродного, вторгшегося в отлаженную до мелочей жизнь. И оно не уходило, требовало решения, а он никак не мог сосредоточиться. Не мог понять — что же произошло, кто к нему приходил и чего просил. В голове царил сумбур, мысли мешались, и только одна рефреном стучала в возбужденном сознании: «Аленка умирает…» Надо было попытаться все осознать, понять главное: на что именно он согласился так быстро и легко?
Ответ был прост: на измену Иришке. Он согласился обмануть свою любимую жену, свою единственную любовь, которая была самым родным и близким ему человеком. То, что когда-то в юности он испытывал к Алене, не шло ни в какое сравнение с чувством к жене. Тогда ему было просто тепло и надежно — она была заботливым другом и верной любовницей, но он никогда не испытывал духовной близости с ней. Ира — совсем другое дело. Ира была такой умницей, так хорошо все понимала, что ей можно было рассказать все и получить разумный и неизменно верный совет. Ему было с ней спокойно всегда и в любой ситуации, ему никогда и в голову не приходила мысль о возможности ее обмануть, оставить, заменить другой женщиной.
Ира была директором одного из филиалов его компании, и это было подразделение, за которое он был спокоен. Остальные четыре требовали постоянного контроля и вмешательства, хотя менеджмент был поставлен так хорошо, что сбой мог иметь лишь локальное значение, не оказывая особого влияния на работу компании в целом. Ему все время советовали расширить дело, но он пока медлил: денег было вполне достаточно, честолюбие было удовлетворено. Порой, правда, охватывало смутное беспокойство: что же дальше, доживать на достигнутом, как старики? И вот на тебе, проблема. Да еще какая…
Послышались шаги. Павел очнулся: неужели она возвращается? Вошел Сергей Бортников — его компаньон и друг, который был в недельной командировке в Европе и решил, видимо, по пути из аэропорта заехать в офис.
— Привет! — Павел поднялся навстречу другу, тепло пожал руку. Серега был свой человек, они дружили и семьями. — Как съездил?
— Здорово, братан! Поездка — полный прикол, воздух объединенной Европы, знаешь ли, бодрит. И вообще — пора кончать с баксами и переходить к расчетам в евро. Дела наши идут неплохо, контракт скорее всего будет подписан, но об этом потом. Проезжал мимо, увидел свет в знакомом окошке и решил заглянуть, сказать «хай!». Но что за думу вижу на челе? — Серега любил иногда для разнообразия выражаться высоким штилем.
— Да так… — Павел запнулся. Возникла мысль рассказать все. Но стоило ли — так сразу, не разобравшись самому? Может, еще обойдется. — Ничего серьезного, устал.
— Чего сидишь тогда? Хотя знаю, любишь работать один, без коллектива. Ладно, не хочешь, не говори. А я все-таки поеду домой — извини, хочется детей обнять, да и Аннушка ждет в машине. — Бывай, до завтра!
Ростовцев снова остался один. И это было уже угнетающее одиночество, требующее принятия решения в ситуации, кажущейся ему неразрешимой.
Павел допил холодный кофе. Машинально проверил электронную почту — в ящике было пять непрочитанных сообщений. Он не стал их открывать: почему-то немедленно захотелось увидеть Иришу.
Тщательно заперев кабинет и проверив охрану, Павел уехал домой. До конца дня, разрушившего отлаженный механизм его жизни, оставалось четыре часа. Ему не хотелось принимать решения сегодня. Это был просто инстинкт самосохранения, попытка продлить еще на несколько часов свою прежнюю спокойную жизнь. По дороге он купил цветы — своей единственной.
3
Почему он так старательно избегал всяческих воспоминаний о своей юности, тем более о студенческой поре, Павел и сам толком не понимал. Скорее всего ему не совсем по душе были тот стиль и ритм жизни, который Алена, по сути, навязала ему — беззаботный, бесшабашный, так сказать, «на авось». Сегодня не знали, на что будут жить завтра и откуда возьмут деньги хотя бы на хлеб и чай, а ведь довольствоваться этим приходилось довольно часто. Ему претил студенческий аскетизм, выдаваемый за романтику, — он бы предпочел более стабильную и обеспеченную жизнь и готов был работать одновременно с учебой. Он был как бы не он все пять лет, и это немного тяготило его.
Но Алена была категорически против. Она хотела, чтобы они были вместе каждую минуту, она не желала отпускать его от себя куда-то, где на него могут позариться другие женские глаза. Она легко относилась к быту, могла спокойно обходиться без нормальной еды и приличных шмоток — ей было достаточно того, что он был рядом, и она могла накормить его гречневой кашей с тушенкой и напоить сладким чаем с булочками в лучшем случае, в худшем — просто чаем с сухарями. Зато они были вместе, и все видели, что он любит только ее и больше ни в ком не нуждается. Она упивалась их отношениями, она жила каждой их совместной минутой, как последней, она не хотела задумываться о том, что будет завтра, послезавтра, через неделю, месяц, год. Она была счастлива сегодняшним днем, потому что Павел был рядом.
Конечно, он не заблуждался на свой счет — полностью подчинился ей, и сам был виноват в том, что тяготится своим положением. Но он на самом деле по-своему любил ее и не хотел огорчать. Он чувствовал себя счастливым, когда видел ее сияющее лицо, и молча продолжал бесшабашную студенческую жизнь, отложив на потом собственные планы и замыслы. В конце концов, ему было не так уж плохо — многие сокурсники завидовали ему: симпатичная и заводная Аленка пользовалась успехом у ребят. Впрочем, по Павлу тоже сохло несколько сокурсниц, хотя его подруга была убеждена, что вся женская половина института мечтает оказаться на ее месте.
Но что он решил твердо — так это жить совершенно по-другому после окончания института. Он не хотел заранее думать о том, что Алене не будет места в его новой жизни, потому что жалел ее и не хотел огорчать. Но для Павла было само собой разумеющимся то, что было немыслимым для Алены. Он никогда не обещал ей вечной любви, он не обещал жениться — они и не говорили об этом. Для нее это было лишним, потому что иначе не могло быть, а для него было очевидно, что им не по пути после получения диплома. Дело было даже не в том, что он ее разлюбил — нет, в новой жизни Павла не было места чувствам, во всяком случае, на начальном этапе. Да и потом — он считал, что если для него вопрос решается без больших переживаний — значит, о глубоком чувстве не может быть речи.
Конечно, он был привязан к ней, ему нравилось спать с ней и проводить с Аленой все свое время, ему нравилось делать ее счастливой. Но не более того. Он очень хорошо к ней относился и искренне надеялся, что она сможет относительно безболезненно пережить расставание. И вовсе не хотел делать ей больно.
На самом деле получилось все неплохо. Эта история с ее лжебеременностью все расставила по местам. У Алены раскрылись глаза — пора беззаботного студенчества прошла, начиналась взрослая жизнь, в которой, как она поняла, у каждого из них была своя дорога. Она не могла обвинять его — он не лгал ей, не давал пустых обещаний, был деликатен и старался не причинить лишней боли. Но был тверд — она сразу поняла, что ей не на что надеяться. Единственное, что утешало — отсутствие другой женщины в качестве причины расставания. Это давало надежду на то, что он вернется к ней, наладив свою жизнь и свой бизнес. Но очень скоро она поняла, что этого никогда не случится по той простой причине, что он не любил ее. А для нее этот человек стал смыслом жизни…
Жена была дома — готовила ужин. Обычно это делала приходящая домработница, но Ира отпускала ее, когда хотела приготовить для мужа что-то вкусненькое, не дежурное. Вот и сейчас на кухне стоял необычный аромат — явно что-то из «сифуд», который она обожала. Ире повезло — пробки отняли немного времени, и она успела заехать в супермаркет, захватить все, что было нужно и приехать домой достаточно быстро для того, чтобы еще и приготовить горячее.
— Угадай, что я купила? — весело сказала она, подходя для поцелуя. — Мои любимые осьминоги, будут готовы через десять минут. Мой руки!
На столе уже стояла тарелка с салатом из свежих летних овощей, сыр, оливки, ветчина, крохотные пирожные с вишенкой на взбитых сливках — предстоял ужин при свечах, которые они так любили. Павел понял, что надо сделать все, чтобы жена ничего не почувствовала, иначе вечер, к которому она так тщательно готовилась, будет испорчен. Он чмокнул ее в губы и прошел в спальню — переодеваться. От нее пахнуло свежестью и знакомым ароматом тончайших духов — и ему захотелось сразу в спальню, без ужинов и свечей. Господи, какая же у него замечательная жена — и как это кому-то могло прийти в голову, что он способен изменить ей? Да ему никто и никогда не нужен, кроме нее, — ни одна самая распрекрасная супермодель, ни одна самая давняя и самая страстная любовь и любовница — никто, кроме любимой сейчас и на всю жизнь Иришки…
— Серега вернулся, — на ходу сказал он, не столько информируя ее, сколько давая самому себе возможность настроиться на обычный лад. — Вроде с контрактами все в порядке.
— Я и не сомневалась. Разве может у моего гениального мужа что-то не получиться? — кокетливо ответила она, расставляя на столе приборы. И поставила в центре бутылку белого французского вина — из тех, что они привезли месяц назад из Парижа, куда ездили на майские праздники. — Угадай, что мы будет отмечать?
Отмечать? Он усиленно старался вспомнить, что мог забыть из знаменательных событий совместной жизни, но ничего не приходило на ум.
— Эх ты, — укоризненно сказала Ира, — ведь именно сегодня, четвертого июня, шесть лет назад, мы с тобой впервые встретились.
Да, это было четвертого июня. Они познакомились на вечеринке, устроенной Серегой по случаю рождения его первой дочери. Ирина когда-то жила на одной площадке с Аннушкой, и девушки дружили со школы. У Павла иногда появлялось ощущение, что ребята подстроили эту встречу, за что, впрочем, он был им только благодарен. А поженились они спустя ровно полгода.
— Прости, не вспомнил. — Он виновато заглянул ей в глаза. — Замотался на работе. За мной подарок. А букет — только аванс.
Мелькнула горькая мысль, что «подарок» на самом-то деле уже готов, но он тут же отбросил ее прочь. Зачем портить ей вечер, не зная еще, что будет завтра. За шесть лет, что они прожили вместе, любовь не прошла, не притупилась — наоборот, их чувство стало глубоким и более чувственным, будто каждый день и каждую ночь они открывали друг в друге что-то новое, незнакомое. И оба знали, что ощущения эти взаимны, и понимали, как страстно и крепко они привязаны друг к другу, как любят и дорожат своим чувством и той особенной внутренней близостью, что присуща только людям тонкого душевного склада. Разумеется, за эти годы были и ссоры, и размолвки, но все это проходило быстро, не оставляя в душе никакого следа от обид. Не было ничего, что бы они не сделали вместе, за исключением только одного, что оказалось свыше их сил, но даже эта острая проблема только сближала их общностью боли.