Бармен молча принялся смешивать коктейль: водка «Костровка», апельсиновый сок.
– Слышь, ты давно Леню видел? – не нашел ничего умнее спросить у бармена Эрнест Максимович.
– Леню? Какого Леню?
– Шангина. Он с Садовниковой вместе работал. Ее дружок.
– Понятия не имею, – явно соврал бармен. – Первый раз слышу.
Черединский попытался зайти с другого бока:
– А что ты Садовниковой сейчас передавал? Какой конверт?
– Конверт?! Я?! Передавал?!
Бармен очевидно переигрывал со своим удивлением. «Знает, стервец, все знает, но молчит».
– А хочешь заработать? – продолжил свою игру Эрнест Максимович. – Хочешь, я тебе пятихатку дам? А ты мне все расскажешь?
– Да нечего мне вам рассказывать.
– Ну а если ты штуку получишь?
– И деньги мне ваши не нужны.
– Ладно, хорошо. Плачу полторы. Этот конверт, что ты Таньке сейчас отдал, его Леня оставил, да?
– Не понимаю, о чем вы говорите.
– Ладно, пятьдесят евро плачу. Пятьдесят, ты меня понял?! Вот, видишь, какая бумажка красивая? Итак. Что было в том конверте, который ты передал Татьяне?
Бармен с грохотом поставил на стойку запотелый стакан с коктейлем:
– Ваш коктейль. С вас шестьдесят рублей.
Черединский положил на прилавок русскую сотню.
– Сдачи не надо. Удивляюсь я тебе, – сказал он, буравя бармена взглядом, – чего ты не хочешь заработать-то?
– Знаете, гражданин, не надо ко мне приставать. Выпили – ну, и пожалуйста. И еще можете выпить. А меня нечего от работы отвлекать.
– От ра-бо-ты… – насмешливо протянул Черединский. – Можно подумать! Работничек! – Его вывела из себя непрошибаемость бармена, голос сорвался на визгливый фальцет.
– Валите отсюда, гражданин, а то я сейчас милицию вызову.
– Ты! – вскипел Эрнест Максимович. – Мал еще так наглеть! Молоко на губах не обсохло! Попляшешь ты у меня! Торгинспекцию на тебя натравлю! ОБЭП! Ну, будешь говорить, щенок?!
– Знаешь, что я тебе скажу, батя, – тихо и раздельно проговорил бармен, – шел бы ты на фуй мелкими шагами, – и выбросил на стойку сдачу: три грязные десятки и кучку мелочи.
– Ты у меня, щенок, об этом еще пожалеешь. Я тебе обещаю.
Черединский скрупулезно забрал всю, до копейки, сдачу. Затем, прямо у стойки выкинув соломинку, двумя глотками выпил коктейль и вышел из бара, громко хлопнув дверью.
От ярости у него аж в глазах мутилось. «Надо было этой прыщавой мерзости оплеуху засветить», – подумал Эрнест Максимович. Но оплеуха, как ни крути, никакой проблемы не решала, да и добиваться своего Черединский привык не кулаками, а куда более действенными в современном мире методами: интригами, наушничеством, клеветой.
Еще не успев остыть после разговора с барменом – этим, в прямом и переносном смысле, прыщом, – он вытащил из кармана сотовый телефон.
Слава богу, высокопоставленных друзей у него в городе хватало, и позвонить каждому из них Эрнест Максимович мог в любое время дня и ночи.
– Алло, Заурбек Цуцаевич? Здравствуй, дорогой!
Черединский звонил первому заместителю начальника областного ГУВД полковнику Шамаеву. После сегодняшней встречи, после разговора с барменом, он уже практически не сомневался: Садовникова влипла в грязную историю. Она, очевидно, чего-то боится. Да Эрнест Максимович был уверен, что она что-то натворила: в одиночку или вместе с придурком Леней. И долг Черединского, как свидетеля, коллеги и гражданина, сигнализировать обо всем происходящем в органы. Тем более что там есть друзья, всегда готовые Эрнеста Максимовича выслушать.
Вот и сейчас полковник Шамаев приветствовал его весьма радушно.
– Давай, Зуарбек, с тобой сегодня вместе поужинаем? – предложил Черединский. – Я тебе хочу одну историю рассказать, очень интересную.
Полковник Шамаев не стал чиниться, и они условились о встрече ровно в восемь.
Черединский удовлетворенно потер руки.
Он еще покажет всяким там Садовниковым, кто у них в офисе хозяин. Да и в городе – тоже.
За трое суток до описываемых событий. Леня
В воскресенье ранним вечером Леня Шангин не спеша ехал по улицам Кострова. Он избегал магистралей, выбирал переулки, где сроду не торчали гаишники. Его можно было понять. Ведь он только что избежал смерти. Чудом оторвался от погони. Впервые в жизни в него стреляли. Впервые в жизни он убегал от вооруженных людей и знал: если его догонят, пощады ждать не придется.
Леня отдавал себе отчет в том, что опасность до сих пор не отступила. Она просто отодвинулась – на время. Из прямой и непосредственной стала таинственной, многоликой, поджидающей за каждым углом.
Эти люди его в покое не оставят.
У него есть убойный компромат на них. Одновременно и его страховка, и бомба. Запись, которую он сделал случайно, – очень взрывоопасная вещь. Она могла покончить со многими, очень многими людьми здесь, в Кострове. А может быть, и еще где-то.
Но эта же самая бомба могла, образно говоря, разорваться у Лени в руках. Она способна убить или покалечить его самого.
От камеры с кассетой Лене надобно было избавиться. И как можно скорей.
И он знал только одного человека в городе, кому мог безраздельно доверять.
Леня остановился на тихой улочке, вошел в будку телефона-автомата. Мобильник свой он выбросил по дороге в Костров, когда оторвался от погони, и правильно сделал. Он прекрасно знал, что сотовый телефон легко превращается в маячок, который великолепнейшим образом засекают спецслужбы.
У Леонида, слава богу, оказалась с собой местная телефон-карта. Он вставил ее в прорезь автомата и набрал номер, который помнил наизусть, но по которому еще ни разу не звонил: домашний телефон Давида Кобишвили.
Телефон не отвечал. Тянулись тоскливые длинные гудки.
«Ну, конечно, дома его нет. Сейчас все нормальные люди на левом берегу, на пляже, на худой конец, в супермаркетах или киношках кондиционированным воздухом дышат.
Леонид набрал сотовый Кобишвили. Телефон был включен, гудки проходили, но никто так и не ответил. Выслушав двенадцать гудков, Леня нажал на «отбой».
Вот это уже было очень странно. Насколько он знал, Давид никогда не выключал свой мобильник, даже когда спал или возился с девчонками. «Может, он торчит на работе?»
Леня набрал третий и последний номер. А здесь сработал автоответчик: «Вы позвонили в компанию «Потенциал». В настоящий момент в офисе никого нет, но ваш звонок очень важен для…»
Недослушав, Леня бросил трубку.
«Надо ехать на квартиру к Давиду», – подумал он. А что ему еще остается делать? Камера с пленкой, лежащая на соседнем сиденье, не оставляла ему выбора. Это и в самом деле была бомба, от которой как можно скорее следовало избавиться.
Кобишвили жил на окраине города, на Коммунистическом проспекте. Там, среди хрущоб-пятиэтажек, недавно выстроили самый высокий в городе дом: двадцать четыре этажа. Кирпичный, с зеркалами в лифтах и подземной парковкой. В народе его называли «Членом правительства» – из-за того, что здесь проживали многие местные бонзы.
Давид, преуспевающий бизнесмен, близкий к местным властным структурам, тоже поселился здесь. Его квартира находилась не в пентхаусе, но весьма близко к нему: на двадцать третьем этаже. Леня не сомневался, что по деньгам Кобишвили мог бы позволить себе и пентхаус, однако он решил не слишком светиться. Апартаменты на двадцать четвертом этаже принадлежали местному парфюмерному королю Глебу Захаровичу Пастухову. Впрочем, тот там и не жил почти, обретался в своем загородном имении.
«Будем надеяться, что Давид сейчас все-таки дома, а звонок просто не услышал, – подумал Леня, выходя из будки. – Может, залез, по случаю жары, в ванну и слушает любимого Моцарта. Лежит намыленный – и кайфует». Леня представил себе голого Давида, всего с ног до головы покрытого черной шерстью, и фыркнул.
«Бог знает, о чем только не думаешь, когда ты в смертельной опасности и рядом с тобой на сиденье лежит настоящая бомба».
Леня безо всяких приключений доехал до жилища Давида. Дом возвышался над округой, подавляя близлежащие постройки, и наверняка вызывал у их обитателей дикую социальную зависть.
Леонид не стал заезжать на принадлежащую обитателям дома подземную парковку. Совсем ни к чему ему сейчас светиться перед видеокамерами наружного наблюдения. Он запарковался во дворе соседней пятиэтажки. По случаю жаркого воскресенья ни единой машины во дворе не оказалось, и даже старухи на лавках не сидели, только скучающая девчонка раскачивалась – скрип, скрип, скрип – в одиночку на качелях. Ей было лет восемь, и она смотрела на мир широко распахнутыми, удивленными глазами.
Совсем как та девчонка, которую эти мерзавцы только что на его глазах убили на берегу Танаиса. При воспоминании о недавно виденном Лене стало дурно. Картинка ясно встала перед глазами. Выстрел. Другой, третий. Падает мальчик. Следом валится на землю девочка. Судорога проходит по ее тельцу. Густая черная кровь вытекает в песок.
Леонид тряхнул головой, отгоняя воспоминания. Сунул видеокамеру в полиэтиленовый пакет с эмблемой костровского универсама «Тихий Танаис». Взял барсетку, закрыл машину и зашагал в сторону «Члена правительства». Легкомысленную панамку от солнца надвинул глубже на глаза.
Дом охранялся консьержем и домофоном, но у Леонида, слава богу, имелись ключи от Давидовой квартиры. Он достал их из-за подкладки барсетки и открыл подъездную дверь, консьерж даже не повернул в его сторону голову – он уткнулся в телевизор, увлеченный очередным повтором сериала «Авантюристка».
Фирменный лифт, отделанный алюминием, плавно вознес Леню на двадцать третий этаж. На просторной площадке располагались четыре квартиры. Давидовская – с номером «88». Леонид подошел к ней, прислушался. Ни звука не доносилось из-за дверей. На всякий случай он позвонил. Вдруг он помешает Давидовым забавам с очередной девчонкой. Звонки далеко разнеслись в огромной квартире. И тишина. Ни звука, ни движения.
Тогда Леонид своим ключом отомкнул дверь. Отпер и сразу почувствовал, что здесь недавно произошло что-то неладное. Тяжелая тишина висела в квартире. Нехорошая тишина.
Он осторожно вошел в гостиную. Давид лежал на полу лицом вниз в луже крови. По виду – ему уже ничем нельзя было помочь. Жизни в его теле не осталось. Труп лежал в неестественной позе. Рука нелепо вывернута.
Рядом на журнальном столике красовались бутылка настоящей «Хванчкары», тарелки с сулугуни и лавашом и два бокала.
Леонид подошел к телу Давида. Стараясь не наступить в кровь, растекшуюся по полу, взял друга за руку.
Пульс не прощупывался, но рука еще теплая. Леня был далеко не судмедэкспертом, но понял, что убийство произошло совсем недавно – час или, может, два назад. Он осторожно отступил, затем достал платок и на всякий случай протер руку Давида в том месте, где ее касался. Кажется, с кожи тоже можно снять отпечатки пальцев.
Вдруг на журнальном столике зазвонил телефон. Леонид аж подпрыгнул на месте. Трубку он, естественно, брать не стал. В полной тишине отгремело звонков десять.
Телефонный звонок навел Леню на мысль. Он осторожно взял со стола мобильник. Да, это она, кобишвиливская «Моторола». Леня быстро просмотрел последние звонки, поступившие на сотовый. Самый последний, прозвучавший только что, оказался неопознан. Далее шел Ленин звонок из автомата получасовой давности – номер также не определился. А потом… Потом все звонки оказались стерты. Леня просмотрел архив SMS-сообщений. Тоже пусто. Значит, человек, с которым Давид мирно выпивал и который затем его убил, перед уходом из квартиры удалил из аппарата Кобишвили данные о звонках и «эсэмэсках». Наверное, потому что там, среди прочих, сохранился номер телефона убийцы или сообщение от него.