В кабинете воцарилась гнетущая тишина.
Генерал и подполковник Жилин могли также видеть на мониторе, как торпедный катер, привезший пробы воды, пришвартовался на небольшой российской военно-морской базе в Головинке; видели, как сходит на берег экипаж, как отваливают от пирса фургон и легковая машина…
Теперь им ничего не оставалось делать – только ждать результатов проводимого на берегу бактериологического анализа.
За полгода до описываемых событий. Костров
Двое мужчин стояли на полузаброшенном заводском пустыре на берегу Танаиса. Поодаль, на расстоянии километра, фасадом к реке высились красно-кирпичные корпуса парфюмерной фабрики. Рядом, прямо к воде, спускалась недавно обновленная бетонная ограда предприятия. Поверх забора проходили провода под током и были накручены спирали заграждения из колючей проволоки. Но здесь, на пустыре у реки, казалось, охранять нечего. Как это часто бывает на российских предприятиях, дальний угол заводской территории стал местом свалки отслуживших свое, забытых или ненужных вещей и агрегатов. Здесь стояла на чушках кабина грузовика «ЗИЛ» без кузова и колес, валялась гигантская катушка с остатками кабеля и еще две пустые катушки; накренясь, врос в землю огромный проржавленный чан… – и еще множество металлического, деревянного и бумажного хлама было похоронено тут: пустые четвертные бутыли, старый шифер, негодный электромотор… Поэтому двое хорошо одетых мужчин смотрелись на импровизированной свалке весьма чужеродно.
– Как вы, Вилен Мовсарович, возможно, знаете, – проговорил первый джентльмен, – в советские времена парфюмерная фабрика была лишь «крышей», которая скрывала глубоко засекреченный номерной завод по производству химического и бактериологического оружия. Однако уже в начале восьмидесятых военное производство было здесь прекращено. Соответствующие линии распилили на металлолом, а все остатки, так сказать, готовой продукции вывезли на один из семи российских полигонов, где она хранится и по сей час. К восемьдесят восьмому году прошлого века конверсия была полностью завершена, и фабрика стала выпускать сугубо мирную продукцию. Однако…
Мужчина сделал многозначительную паузу, взял собеседника под локоть и подвел его к малозаметному, густо поросшему травой холмику. Затем он нагнулся и вытащил спрятанную в траве штыковую лопату и нитяные перчатки. Натянув перчатки, он, ловко вонзая лопату в землю, прорубил в травяной поросли небольшой прямоугольник. Затем поддел острием дерн, схватил его руками и с усилием отодрал от земли. Открылась небольшая железная дверца. Никакого замка на ней не было, и, поддев ее штыком, мужчина просунул в образовавшееся отверстие руку. Затем он с усилием откинул проржавевшую дверцу. Она распахнулась с визгом несмазанных петель. Из отверстия пахнуло затхлой сыростью. Мужчина вытащил из внутреннего кармана миниатюрный, но сильный фонарик «Мэглайт», осветил образовавшуюся дыру в земле и сделал спутнику приглашающий жест: «Прошу!»
– Только после вас, – шутливо, но твердо промолвил седовласый мужчина. Его собеседник пожал плечами и, посвечивая себе фонариком, скрылся внутри. Седой осторожно последовал за ним.
Короткая ржавая лестница привела их в небольшой бетонный бункер. Пятно фонарика заплясало по стенам. На удивление, они были почти сухи, только кое-где оказались видны потеки воды. Затем луч фонаря уперся в мокроватый пол, а потом выхватил пять лежащих на деревянных козлах удлиненных железных предметов.
– Прошу любить и жаловать, – тоном радушного хозяина произнес первый мужчина. – Вот они. Детище советского военно-промышленного комплекса. Авиационные бомбы, начиненные спорами сибирской язвы. Каждой хватит на то, чтобы уничтожить город с миллионным населением – такой, например, как наш любимый Костров. Они сняты с производства еще в начале пятидесятых годов, после смерти Сталина. С тех пор они, видимо, так и лежат здесь, забытые всеми.
– Да бросьте! Бывает ли такое!
– Еще как бывает. Вон, независимые экологи утверждают, что до войны и сразу после нее даже не оставляли документации: где хоронят снятое с вооружения химоружие. Говорят, в Москве, в Кузьминском парке его зарыто полным-полно. А там ведь дети гуляют, беременные и старики. И мало кто ведает, что по зарину с заманом прохаживается.
– Красиво излагаете. А как вам, любезнейший, удалось найти эти бомбы?
– А я, знаете ли, Вилен Мовсарович, красный следопыт.
– И у вас есть доказательства, что это действительно бактериологические бомбы?
– Видите ли, архивы на фабрике хранятся с явным небрежением. Эти документы я долго искал, но вынести их мне не составило труда. Вот они. Вы можете сличить номера изделий (они написаны на корпусах) со спецификацией.
Мужчина достал из кармана пару листов пожелтевшей бумаги с напечатанным на машинке текстом. Кое-где в текст чернилами от руки были вписаны слова «споры сибирской язвы». Листы выглядели так, будто были вырваны из какого-то досье. В верхнем углу первой страницы выделялся гриф «Сов. секретно». Джентльмен протянул листы собеседнику и любезно посветил ему фонариком.
Седовласый просмотрел документ, а потом еще раз оглядел «изделия».
– Номера совпадают… Но как я могу быть уверен, что бомбы не разряжены? Что они не испортились со временем? Не потеряли свою эффективность?
– А давайте испытаем? Взорвем одну прямо сейчас? – с любезной улыбкой предложил «продавец».
– Ладно, – буркнул после паузы Догаев. – Сколько вы хотите?
– За все про все – десять миллионов американских долларов. Прямо сейчас. На мой номерной счет в швейцарском банке.
– Да вы что?! – скривился «покупатель». – С чего вы взяли, что я готов платить такие деньги?
– В таком случае прощайте. Я завтра же расскажу о своей находке компетентным органам.
– Стойте.
Торг внутри бетонного бункера продолжался еще долго. Наконец партнеры сошлись в цене. Ударили по рукам – и вылезли из бункера наружу, щурясь от яркого в Кострове декабрьского солнца, от бликов света, отражающегося от поверхности Танаиса.
Ни один из них не заметил еще один блик: с противоположного, левого берега реки кто-то наблюдал за обоими мужчинами в бинокль.
Настоящее время. 24 июня, четверг.
8 часов 25 минут утра. Москва
Подполковник Жилин не помнил, чтобы он когда-то и за что-то переживал сильнее, нежели сейчас. Даже когда его жена была в больнице, и он ожидал самого страшного диагноза. Даже когда дочке делали сложную операцию и врачи намекали, что готовиться надо к самому худшему. Даже когда в одной из ближневосточных стран провалилась наша сеть, и арестованным нелегалам грозила смертная казнь. И в первом, и во втором, и в третьем случае все обошлось, и он не уставал благодарить за это бога. А вот сейчас…
В голове сами собой, безо всякого усилия рисовались апокалиптические картины. (Жилин всегда считал, что у него чуть лучше развито воображение, чем необходимо чекисту.) Итак, идет эвакуация миллионов людей из прибрежных районов. Товарные эшелоны забиты под завязку беженцами – будто в войну. Развернуты десятки военно-полевых госпиталей: палатки, палатки, палатки… А внутри каждой – лежат под капельницами изможденные люди, а по проходам бредут как тени измученные врачи в наглухо закрытых костюмах, защитных очках и респираторах. Неумолкающим эхом в ушах Жилина звучали слова из медицинского справочника: «Сибирская язва легко передается воздушно-капельным путем… Летальность составляет практически сто процентов от числа заболевших…»
И тут зазвонил телефон. Жилин кинулся было к нему, но генерал прикрикнул «Отставить!» – и сам схватил трубку.
– Слушаю! – отрывисто бросил он.
Жилин видел, как костяшки пальцев генерала, сжимающие трубку, побелели. Выражение его лица не менялось, и подполковник подумал, что подтверждается самое худшее.
Костров
Таня с изумлением наблюдала за психологическим поединком между отчимом и Глебом Захаровичем. Ей и в голову не могло прийти, что тупой эмоционально, но хваткий и обаятельный богач может быть замешан в такую грязную историю.
– Итак, – сказал Валерий Петрович, – это вы надоумили вашего конкурента и партнера Догаева захватить в заложники меня и Татьяну…
ГЗ внимательно слушал полковника. Лицо его оставалось непроницаемым, однако выглядел он отчасти потерянным – возможно, из-за порванного ворота рубахи и из-за бинтов, валяющихся у его ног.
– Зачем мне это надо… – пробормотал он.
– Затем, – размеренно продолжил Ходасевич, – что тем самым вы убивали сразу двух зайцев. Вы спровоцировали на этот шаг вашего подельника Догаева. Вы убедили его тем, что заложники, дескать, отвлекут внимание спецслужб. Кроме того, был шанс, что мои коллеги поддадутся на догаевский шантаж и пропустят нелегальный груз на борту «Нахичевани» по назначению. На самом деле вы просто хотели вывести из игры подручных Догаева: Комкова и прочих. Уничтожить их. Они были отработанным паром. Шангин заснял их во время погрузки оружия. Они охотились за ним, а потом и за мной с Татьяной. К тому же вы, Пастухов, очень рассчитывали, что моя служба не даст нас с Таней в обиду. И во время нашего освобождения пострадает Догаев. Он ваш конкурент, вы спали и видели, как от него избавиться. Итак, вчера вы рассказали ингушу, что мы с Татьяной находимся у вас. Объяснили даже, в каких спальнях мы расположились на ночлег. Догаев и его подручные клюнули на вашу удочку. Ночью они захватили нас.
– У вас хорошая фантазия, полковник, – рассмеялся Глеб Захарович, – но нет абсолютно никаких доказательств.
Отчим, казалось, не обратил ни малейшего внимания на его реплику. Он продолжал:
– Когда Комков и другие бандиты похитили нас с Татьяной, они подписали себе смертный приговор. Вы тем самым получили лицензию на их убийство. И ваши люди немедленно отправились спасать Таню. Она для чего-то была нужна вам…
– Я знаю, для чего, – ввернула Татьяна. – Он замуж меня звал.
– Таня, зачем вы об этом… – поморщился Пастухов.
– Не по Сеньке шапка, – усмехнулся отчим, – под шапкой я разумею, конечно, Татьяну… Но, как бы то ни было, операция по ее освобождению прошла успешно. Комкова убили, Таню вернули к вам в особняк. А я – я лично вам был не нужен, моя жизнь вас нисколько не волновала. Но ваш интерес заключался в том, чтобы уничтожить Догаева – лучше, конечно, чужими руками. Вы не хотели навлечь на себя подозрения и стать объектом кровной мести со стороны его родни. Именно поэтому сегодня ночью вы делали все, чтобы навести спецлужбы на мой след – а стало быть, на след Догаева. Вы все сделали, чтобы они уничтожили ингуша – для этого моим коллегам надо было освободить меня. Спасибо, им и вам это удалось. Вы спасли мне жизнь, но на это вам, конечно, наплевать. Главной вашей целью было совсем не мое спасение. Вы мечтали уничтожить Догаева и его сообщников, чтобы как можно глубже спрятать все концы в воду. И это вам, Глеб Захарович, также удалось. Браво. Снимаю шляпу.
И в этот момент Таня наконец осознала, Пастухов в самом деле виновен, потому что на лице миллионера появилась снисходительная, высокомерная мина.
– Ну, хорошо, допустим, это я сделал. Но вы ничего не докажете, – изрек он. – Абсолютно ничего. Даже если возьметесь за меня, начнете уголовное преследование по факту… какому же факту? Подстрекательство к похищению – есть такая статья?.. Я найму таких адвокатов, что они разобьют вас в пух и прах. Люди с моими деньгами в тюрьме не сидят.