«С мистером Форрестом, конечно».
Опять тишина. Я не смогла бы заговорить, если бы и попыталась. Прежде, чем я нашла слова, она взглянула на меня снова искоса, и сказала, как милый ребенок, который признается в достойном наказания поступке: «Извини. Но я хотела сказать, что знала это все время. Я знала, что вы с мистером Форрестом — любовники».
«О Господи, Боже ной дорогой…»
«Извини. — Она повторяла это слово уже с оттенком отчаяния. — Может, я не должна этого говорить. Но я хотела, чтобы ты звала. Если были трудности и… и что угодно. Понимаешь. Я на твоей стороне. И всегда была».
«Юлия…»
«Я не шпионила, не думай. Но я видела вас иногда вместе, а люди не всегда замечают, как вокруг болтается одиннадцатилетний ребенок. Я всегда находилась поблизости, весной и летом, во время каникул, и я знала, что вы оставляете письма в заросшем девичьим виноградом дубе у ворот Холла. Я думала, что это ужасно романтично. Но теперь я понимаю, что это кошмарно. Я имею в виду, для тебя. Ты была моложе, чем я сейчас».
Мои руки с силой прижимались с двух сторон к перекладине лестницы. «Юлия… ты… мы… Я не…»
«Ой, ну знаю, вы не могли делать ничего неправильного. В смысле, действительно неправильного…»
Пусть говорит, думала я, пусть расскажет, что видела, что знает. В худшем случае, она помнит собственный дрейф вокруг и по обочине любовной истории. Любовной истории? Адам Форрест? Кон? Два имени горели передо мной, будто сделанные из раскаленных стальных прутьев. «Ты не могла ничего поделать. Никто не может выбирать, кого полюбит. — Юлия предлагала это обветшалое клише будто панацею, все еще девственно упакованную в полиэтилен. — Важно то, что человек делает по этому поводу. Вот что я имела в виду, когда сказала, что у тебя было плохое время. Ведь если любишь женатого мужчину, то ничего нельзя сделать, да?» Казалось, что для Юлии любовь — нечто предопределенное и контролируемое волей ничуть не в большей мере, чем эпидемическое заболевание. Что наступает момент, когда воля отступает перед желанием, настолько несвойственным и чужеродным, что, если бы она не отступила, желание повернуло бы куда-то еще, и жизнь постепенно вернулась бы в свою колею.
«Остается только уйти, — сказала Юлия. — Больше ничего не поделаешь. Я знала, почему ты исчезла, и думала, что это просто великолепно с твоей стороны. Знаешь, я часто плакала по этому поводу…»
Я произнесла сухо и мрачно: «Не стоило этого делать». Она коротко засмеялась. «Но мне это совсем не казалось трагедией. Это было печально, да, но и красиво, как волшебная сказка. Я обычно пыталась придумать сама для себя счастливые окончания, когда ложилась спать, во как-то не получалось, потому что приходилось думать, что ей, его жене, придется умереть. И даже если она этого заслуживала, в сказке как-то это дешево — убивать героя, который препятствует счастливому концу. Полагаю, я это рассматривала именно как историю, а не как что-то реально происходящее со знакомыми мне людьми. Это правда было так жутко тогда?» «Да».
«Я иногда с того времени размышляю, а может жизнь для нас для всех немножко чересчур? Иногда думаешь… Впрочем, неважно. Не сердишься, что я тебе сказала? Мне очень хотелось, чтобы ты знала, что я знала. Вот и все. Больше не будем про это говорить, если не хочешь». «Это неважно. Все закончилось».
Она выглядела почти шокированной. «Закончилось?» «Боже мой, Юлия, а чего ты ожидала? Нельзя проделать огромную дыру в полотне своей жизни и думать, что ничего не изменится, пока кто-то не придет и все не закончит. Нельзя вернуться четко на то же место, с которого ушел. Никто и не хочет. Конечно, все закончилось!» «Но я думала…»
Я заговорила и почувствовала, как нервное напряжение изменило мой голос. «Ты серьезно думаешь, что я бы мечтала сюда вернуться, если бы знала, что он все еще здесь?»
«Ты не знала?»
«Конечно, нет! Я уверилась в том, что его нет, иначе никогда бы не появилась. Ну, может, на минуточку залетела бы повидать дедушку, утрясти кое-какие дела. Но приехать насовсем… Нет».
«Но… — Ее голос звучал искренним детским разочарованием, — но сейчас же все совсем по-другому, правда? В смысле, раз ты вернулась, и он здесь, и…» Фраза оборвалась.
“Ты хочешь сказать про то, что Кристал Форрест умерла?»
Она испуганно вдохнула. «Ну… да».
Я засмеялась. «Бедная Юлия. Наконец-то твой счастливый конец наступил. Извини…»
«Аннабел…»
«Забудь, дорогая. Сделай такую милость. И напомни когда-нибудь, чтобы я поблагодарила тебя за то, что ты все забыла для Кона и других. Не нужно им это знать. У Кона есть… собственные теории по поводу моего ухода».
Ее голос неожиданно стал взрослым и любопытным. «Тебе не нравится Кон. Почему?»
«Бог его знает. И «не нравится» — не то слово. Скажем, я ему не доверяю. Юлия…»
«М-м-м?»
«А что в точности ты знала про меня и… про нас с Адамом?»
“Только то, что сказала. Что вы встречались, писали друг другу регулярно и засовывали письма в дупло под девичий виноград. И думаю, я знала, что это… безнадежная страсть. Ты над чем смеешься?»
«Извини. Над подбором выражений. Продолжай, это была безнадежная страсть…»
«Хорошо, — сказала она без малейшей обиды. — Полагаю, я читаю совершенно нелепые книги. Но ты говоришь об этом неправильно. Я верю, что тебе правда теперь наплевать. Ну, хорошо. — Почти разочарованный вздох. — Надеялась, что в конце концов все сложится как надо. Понимаешь, все знали, что он и его жена несчастны. Невозможно было сказать, о чем думает он, но она не слишком старалась притворяться, правда? В смысле, ужасно было на них смотреть, когда они ходили куда-то вместе. Даже я заметила, хотя была всего лишь ребенком. Это правда, да?»
«Да».
«Но не было даже разговора о том, чтобы они расстались. Все. говорили, что им нужно развестись, но он не сделает этого из-за денег».
«Ясно, говорили».
«Да. И, конечно, я думала, что он должен был влюбиться в тебя. Кто угодно влюбился бы».
«Юлия, моя любовь, мы с тобой очень осторожно должны делать комплименты друг другу».
Она улыбнулась. «Да, ты права. Между нами говоря, все равно ты была просто потрясающая в девятнадцать. Ну, согласись».
Она смеялась надо мной при свете поднимающейся луны. Я оценивающе посмотрела на нее. «Начинаю верить, что должна была быть».
«Ты хорошая, правда? — сказала она наивно. — Ну… Я не могу избавиться от ощущения, что не должна говорить об этом, чтобы не сделать тебя несчастной, но все равно… С тех пор я все время думала, деньги или нет, почему же он все-таки не развелся? Она не католичка, так что дело не в этом. Неужели правда дело в деньгах, Аннабел? Я не гадости говорю, в конце концов, он даже не мог содержать Форрест…»
«Сомневаюсь, чтобы для него был так важен Форрест». Только заговорив, я поняла, как странно выражаюсь, но она не заметила.
«Тогда почему? Почему они оставались вместе? Почему она так безобразно с ним обращалась, будто он сделал что-то ужасное? Это не из-за тебя, потому что началось за много лет до этого. Почему?»
«Как я могу знать? Он… никогда об этом не говорил. — И вдруг из ниоткуда пришла уверенная догадка: — У нее не было ребенка».
«Я… понимаю, — сказала Юлия медленно. — И он?..»
«Некоторые мужчины воспринимают жизнь как ответственность. Может, в этом дело. Может, он воспринимал ее несчастье, как свое. Как он мог ее оставить? Нельзя оставить человека, у которого больше Ничего нет».
«Знаешь, ты говоришь об этом, как о чем-то далеком. Будто это история про кого-то другого».
«Так я это и ощущаю. Послушай, почему бы нам не отправиться в дом? Пойдем, ты зеваешь, как маленькая. У тебя сегодня было длинное путешествие, ты, должно быть, устала. Еще масса времени для разговоров. Дональд завтра приедет?»
«Жду».
«С удовольствием увижу его снова. Расскажешь завтра о нем? Сегодня нас занимали мои проблемы, но мы про них забудем прямо сейчас, давай?»
«Если ты этого хочешь».
«Да, я так хочу».
«О’кей. — Она снова зевнула, неожиданно и бесстыдно, как дитя или зверь. — О Господи, как я хочу спать. Не придется пить мандрагору, чтобы проспать огромный отрезок времени, пока мой Дональд далеко. — Она засмеялась. — Очень смешно, что он совершенно не влезает ни в одну романтическую схему».
«Может, для тебя это безопаснее, учитывая то, что ты читаешь».
«Может быть. 0-о-у, Аннабел, как хорошо, что ты здесь. Я тебе говорила?»
«Да. Спасибо, Юлия. Спокойного сна».
«Ой, как я засну! Но эта жуткая тишина просто угнетает после Лондона, и если еще эта проклятая сова начнет кричать, я ее просто застрелю. Честное слово, клянусь, даже если она — мать семерых голодающих птенчиков в девичьем винограде».
«У таких сов бывают тройни».
Она открыла ворота сада. «Ты всегда про все знала».
«Ой, нет, Юлия! Ты говоришь про меня, как про ненормальную натуралистку, воркующую с совами, очаровывающую диких коней и блуждающую ночами по лесам …» Я замолчала.
Если Юлия и заметила, она не подала виду. «Заходишь?»
«Нет пока. Красивая ночь, и я не устала. Натуралистка отправляется блуждать. Спокойной ночи».
«Спокойной ночи», — сказала Юлия.
The wind doth blow today, my love, And a few small drops of rain; 1 never had but one true love; In cold grave se was lain.
Ballad: The Unquiet Grave
Если встать на нижний выступ развалившейся стены, окружающей ствол, можно засунуть руку в дупло. Одной рукой я ухватилась за плети девичьего винограда и подсунула голову под старую ветвь. Протянула вперед руку медленно, опасливо, будто поверила, что там притаилась мифическая сова Юлии с семерыми птенчиками, и была готова отдернуть руку в любой момент, будто вторглась в личный ящик чьего-то стола. Место секретных встреч, гробница, дерево влюбленных… Какое право имеет призрак сюда вламываться?
В любом случае, взламывать там оказалось нечего. Каких бы секретов девичий виноград в прошлом ни скрывал, теперь это было просто дерево, почтовый ящик стал пустым дуплом с потрескавшимся сломанным дном, его изгибы заполнила древесная пыль. Обломки веток и обрывки травы говорили о том, что одно время здесь гнездился скворец. Девичий виноград касался моего лица, горьким темным запахом напоминал о забытых, покрывшихся пылью вещах.
Я слезла со стены и вытерла руки носовым платком.
Руины домика у ворот огибала заброшенная аллея и терялась среди теней. В ярком лунном свете на фоне черноты деревьев светились белые ворота. Можно было разобрать аккуратные черные буквы на верхней планке — Вайтскар. Я сделала полшага и остановилась. Вот именно сейчас этого не должно было произойти. Ну, так пусть это будет сейчас. Я убрала носовой платок и быстро пошла мимо разрушенного домика к Форрест Холлу.
Луна со вчерашнего дня пополнела. Скелет дома резко очерчен, театрально иссечен стволами и ветвями деревьев, вписанных в пустые проемы окон. Овцы между азалий очень громко жуют траву.
Я почувствовала запах роз и жимолости, которыми поросли солнечные часы, и медленно пошла к ним вниз по заросшим мхом ступеням и траве. Циферблат под толстым ковром листьев и лепестков. Я подняла нежный цветок и поднесла к лицу. Густой, безумно сладкий запах, как сон о летних ночах. Я уронила цветок на траву.