И он, и вы показываете, что вечером в гараже никакого тела не было. Не было или было?
– Вы что, издеваетесь надо мной?! – крикнула Лиза.
– Ни боже мой, – непонятно побожился Светлов. – А раз не было, значит, он только ночью мог появиться. А как, спрашивается, он появился, если следов нет? С потолка в вашем гараже упал?
– Да Света никогда в жизни не была в моем гараже! – почти закричала Лиза. – Никогда! И на участке у меня не была, и в доме! Я не приглашаю сотрудников домой! Я не люблю фамильярностей!
– Так я и не говорю, что любите, – успокаивающе сказал Светлов и, скосив глаза к носу, уставился на свою сигарету.
– Майор! – издалека позвал Белоключевский, и Лиза с изумлением поняла, что и он тут же – в группе людей, которые курили неподалеку. – Вы лучше у меня спросите, что вы к ней пристали!
– Да не пристал я. Работа у меня такая.
Тем не менее он отошел, присел и стал что-то рассматривать на снегу.
Лиза отвернулась и вытерла замерзший нос. Соседу она была благодарна за то, что он избавил ее от мучений – разговаривать с уполномоченным оказалось трудно.
Ей было до ужаса жалко Светку, она ничего не понимала, и весь мир ее в одну секунду скособочился, перекосился и поехал куда-то в сторону. Об этой самой стороне она не имела никакого представления и не знала, как теперь быть.
В отношении оперуполномоченного Светлова особых надежд она не питала.
Как ее сотрудница могла попасть в гараж?! Откуда она вообще взялась, ведь никто из сослуживцев никогда у Лизы не бывал и вряд ли знал, где она живет – прописана она у родителей и в Рощино переехала лишь в прошлом году, решив, что пустующий загородный дом – это совсем неправильно. Она сделала здесь ремонт, навела порядок, насколько могла, конечно, но никогда не приглашала гостей, все дистанцию соблюдала!
А Света?! Откуда она могла взяться?! Не с неба же свалилась!
Нужно звонить Громову, просить, чтобы приехал или хотя бы узнал что-нибудь, ну, хоть кто такой этот Светлов, который усиленно давал ей понять, что она идиотка!
Лиза отошла, присела на корточки и прижала руки к лицу.
Так она сидела некоторое время, а потом кто-то поднял ее за локоть.
Она оглянулась и близко от себя увидела очень черные прищуренные глаза.
И что он щурится, этот сосед?! Видит плохо?! Пусть тогда очки наденет.
– Тебе плохо?
– Нет, мне хорошо. Отлично просто. И говорите мне «вы»!
– Нет, – отказался он совершенно серьезно. – Не стану. И тебе не советую. На «ты» гораздо проще.
– Мне не пятнадцать лет, и тебе тоже не шестнадцать.
– Какая разница, – возразил он. – Я так понимаю, что нам теперь придется часто общаться.
– Я не хочу с тобой общаться.
Он помолчал, а потом сказал негромко:
– Они уезжают. Тело увозят. Пойдемте, там нужно что-то подписать.
Он отпустил ее локоть и шагнул назад, как будто боялся, что она начнет приставать.
Тогда она еще не знала, что так будет все время – он всегда станет делать шаг назад, как только она попытается к нему приблизиться.
Даже тогда, в ее обморочном состоянии, это ее задело.
Они подписали какие-то разграфленные бумаги, заполненные шариковой ручкой таким почерком, что казалось, будто писал малограмотный, и все разошлись. Сосед тоже пропал из виду, зато приехала Дунька.
– Дуня, – сказала Лиза, как, только сестра выскочила из машины, – у меня в гараже убили Свету Крюкову. Представляешь?
Губы у нее затряслись, она уткнулась в мех Дунькиной шубы и зарыдала.
С проблемой, рухнувшей на нее, как лавина на незадачливого альпиниста, она осталась совсем одна.
Дунька ничем не могла помочь, хотя и старалась, и приезжала по вечерам, и однажды сварила куриный бульон, и ночевала, и сидела рядом, и бдительно запирала все двери, которых было очень много в старом доме.
Игорь не приезжал.
Громов пообещал все узнать, навел страху на всех сотрудников короткой лекцией о том, какие именно меры безопасности следует соблюдать – совершенно невыполнимые! Лиза знала, что к нему нужен «особый подход», что его нужно умолять, уговаривать, восхищаться им, и тогда дело, возможно, сдвинется с мертвой точки, но ни на что это у нее не было сил.
Из всех людей на планете рядом с ней остался только… сосед, который каждый вечер встречал ее у ворот и с упорством маньяка предлагал загнать в гараж ее машину, хотя она неизменно отказывалась. Он маячил у нее под окнами, и она понимала: дает ей понять, что он рядом.
Не бойся, я все время где-то поблизости.
А потом он подарил ей букетик, и это стало последней каплей, потому что она его тут же поцеловала.
Лиза была уверена, что поцелуй – второпях, в темноте, сухими сомкнутыми губами – изменит все.
Она задумчиво глотнула из бокала, при этом немедленно почувствовав себя героиней некоего романа. Может, даже романа в стихах.
Нет, тогда не так.
Тогда так – она была уверена, что тот поцелуй изменит хоть что-то. Ни черта он не изменил.
То есть совсем. То есть ни капельки.
Он продолжал жить своей отдельной жизнью, за своим отдельным забором, куда он немедленно скрывался, как только у них кончались «общие дела».
Общие дела – суть история с трупом.
Ну что, что можно с этим поделать?!
Она никогда не бегала за мужчинами, никогда в них не нуждалась – или делала вид, что не нуждается. Впрочем, практика показала, что нуждаться в таких, как Игорь, не имеет никакого физического смысла. Философского или какого-то иного смысла не имеет тоже.
«Господи, если бы я знала, что все так повернется, я бы согласилась не только на общий гараж – прав, прав был папа! – но и на общее крыльцо, общую кухню и общую ванную».
Интим не предлагать.
Лиза еще раз глотнула, моментально позабыв про роман в стихах.
Или предлагать?..
Только как, как его предлагают?! И прилично ли предлагать его соседу, который просто сосед – милый человек, взваливший на себя ее нынешние проблемы то ли от скуки, то ли по доброте душевной, то ли еще по каким-то, ей неизвестным соображениям!
И еще, очень важное, самое важное. Главное.
Она не умела никому доверять. Она никогда и никому не доверяла с тех самых пор, как лучшая подружка Наташка в десятом классе получила приглашение на вечеринку от суперзвезды десятого «А» Нины Росс, и отправилась туда, и на следующий день перестала быть лучшей Лизиной подружкой.
Нина была хороша собой, умна, насмешлива и пользовалась бешеной популярностью не только у мальчиков и девочек начиная примерно с пятиклассников, но и у преподавателей.
Нинина мама дни и ночи проводила или в кабинете у директрисы, или возле подоконника поблизости от него – когда кабинет оказывался занят или заперт на замок. Такое тоже иногда случалось, хотя шестнадцатилетней Лизе всегда казалось, что директриса затаилась в своем кабинете, как лев в пещере. Точит когти и намечает следующую жертву. Директриса любила кровавые и продолжительные истязания, с вызовом родителей, собранием «актива класса», педсовета и изредка с привлечением дородной инспекторши по делам несовершеннолетних. Вот эти самые «дела несовершеннолетних» и казались самыми опасными. Школа была «правильная», специализированная, с правильным и специализированным набором предметов, а самое главное – с правильным и специализированным набором родителей и детей. Директриса, брошенная «на усиление воспитательной работы» из соседнего ПТУ, взялась за дело со всей серьезностью.