Но дочь не слышала этих, без сомнения, мудрых увещеваний. Уткнувшись лицом в ладони, она продолжала рыдать, но плакала не оттого, что придется ехать далеко от дома, к чужим людям, да на несколько лет. А оттого, что был у нее Мирута, расставание с которым казалось не пыткой даже — смертью. Плакала оттого, что вся ее, казалось бы, уже упорядоченная и размеренная жизнь, вдруг сделала такой неожиданный поворот.
Приехал бы этот крефф на год раньше, так она бы от гордости лопнула, что он ее выбрал! Но нет, принесла нелегкая его сейчас, накануне сватовства. И не ехать нельзя. Слово креффа закон. Откажешь — ни один чародей, ни за какие деньги не придет на помощь поселению, хоть золотой дождь на него обрушь. Поэтому не было у Лесаны возможности ни отказаться, ни возмутиться. Оставалось только плакать и собирать в кузов вещи — единственное, что на чужбине станет напоминать о доме.
А Мирута не пришел. Когда он узнал о том, что любимую забирают в Цитадель, за окнами уже стемнело…
* * *
Они выезжали рано утром. Мужчина на сером коне и девушка на пегой кобылке, которую креффу продал за пару серебряных монет староста.
Солнце светило ярко. Весна, похоже, окончательно вступила в свои права, и скоро на смену месяцу таяльнику придет зеленник, с первыми нежными, клейкими листочками. Сквозь слезы будущая волшебница смотрела на толпу провожающих. На улицу высыпала вся деревня! Многие поглядывали на дочку бортника с удивлением, но во взглядах большинства сельчан читалась… зависть.
Да чему ж тут завидовать-то! Едва исчезнет «счастливица» за поворотом, как все они вернутся к своим ежедневным привычным делам, в родные избы, к родным людям, обедать сядут в том же кругу, что всегда, и спать устроятся, где привыкли. А что ждет ее? Где преклонит голову? Чем утолит голод? В чем найдет утешение? Да и найдет ли? От тоски и острой обиды, что ничего уже в жизни не будет так, как прежде, захотелось расплакаться, но в горле стоял жесткий ком — не раздышишься.
Подошел Мирута, смущаясь столпотворения, неловко, как-то наспех, обнял и отстранился. Лесане стало обидно, но… сватов он прислать не успел, потому и впрямь стыдно обжиматься на глазах у всех.
Молчаливый провожатый терпеливо ждал, когда с девушкой попрощаются все желающие, но по его каменному лицу было понятно — лучше с расставанием не затягивать. Мать обнимала дольше всех. Припала к дочери и заплакала — горько, безутешно, словно по покойнице… Как ни держалась будущая ученица Цитадели, а в носу сразу же защипало и щеки мигом стали мокрыми.
— Пора, — оборвал поток рыданий спокойный голос креффа.
Кое-как его спутница высвободилась из кольца ласковых родных рук и забралась в седло. Тронула поводья, и кобылка послушно двинулась вперед по дороге. Лесана оглянулась. Родители, прижавшись друг к другу, словно в томительной скорби, медленно шли следом, а за ними, держа за руки ревущих молодших, брела сестра.
Но вот крефф стегнул пегую кобылку по крупу, и она перешла на резвую рысь. Родной тын стал быстро отдаляться, и последнее что увидела девушка, прежде чем дорога сделала крутой поворот — маму, прячущую заплаканное лицо на груди у отца. А потом все скрыли голые черные деревья.
Долгий путь Лесане почти не запомнился, мелькали стволы сосен, пахло землей и влагой, в угрюмых черных ельниках кое-где еще виднелись грязные корки ноздреватого снега, но ветер был теплым и солнышко пригревало. Девушка ехала молча, и спутник ее не собирался завязывать беседу. Остро переживающая разлуку с домом, дочка бортника не терзалась ни голодом, ни жаждой, на душе было пусто и всякая мысль, казалось, может породить только гулкое эхо и ничего больше. Но вот крефф удержал коня, и Лесане пришлось последовать его примеру.
— Что? — спросила она и с ужасом осознала — солнце клонится к горизонту!
Скоро ночь, а вокруг непролазная чаща и ни единого признака жилья.
От ужаса свело живот.
Мужчина тем временем неторопливо спешился и шагнул в сторону раскинувшегося у дороги березняка. Спутница последовала его примеру и, схватив лошадку под уздцы, поспешила следом.
Ей было страшно. Хотелось забиться куда-нибудь под кочку, стать маленькой-маленькой и затаиться до утра, трясясь и обмирая. Ночь! И нет жилища, где можно укрыться!
Тем временем крефф невозмутимо снимал с коня поклажу: расстилал на земле толстый войлок, готовился развести костер. Он что же собирается ночевать под открытым небом?
— Господин, — тряским от почтения и страха голосом осмелилась спросить девушка, — мы разве не будем искать, где спрятаться?
Он покачал головой, не считая нужным отвечать.
У Лесаны засосало под ложечкой. Она была испугана, чувствовала себя глупой и жалкой. Пока маг обустраивал ночлег, девушка непослушными от волнения руками готовила себе ложе. Сумерки наползали медленно, но несчастной путешественнице уже казалось, словно чаща наполнилась звуками дикой жизни: где-то стонало, рычало и ухало.
— Господин…
Он прервал ее:
— Если тебе дали в дорогу еды, доставай и ешь. Если надо в кусты — иди, но быстро.
Она покраснела от стыда, однако поспешила прислушаться к этому более чем мудрому совету. Когда же будущая волшебница вернулась к костру, ее спутник лежал, вытянувшись на войлоке и отдыхал.
Впервые Лесана подумал о том, что ему, должно быть, мало радости скитаться по деревням и собирать там вот таких, как она — дрожащих жалких девок, боящихся каждого шороха и из родной деревни выезжавших в лучшем случае раз в год на ярмарку. Нешто это жизнь — трястись день и ночь в седле, объезжая отдаленные поселения, ночуя каждый раз под новым кровом? Она не представляла себе такого бытья и потому вдруг пожалела молчаливого странника.
Открывая берестяной кузовок с лепешками и вдыхая сдобный сытный запах хлеба, девушка задумалась о том, а был ли у креффа дом? Жена, мать, дети? Кажется он совсем одиноким. Лесана поднялась на ноги и подошла к спутнику.
— Угощайся.
Он по-прежнему молча сел, взял две лепешки, кусок мяса и неторопливо принялся есть.
Сотрапезница исподволь наблюдала. Никогда прежде она не видела подобных людей — молчаливых, и с таким остановившимся взглядом, по которому не поймешь — о чем сейчас думает его обладатель. Девушке захотелось подружиться со своим странным спутником. Ну неразговорчивый, и что? Из дядьки ее тоже трех слов за седмицу не дождешься, но ведь человек он хороший. Просто неболтливый. Так может и этот тоже? Ведь за что бы ему ее не любить? Верно, не за что.
— Когда мы приедем в Цитадель? — тихо спросила дочка бортника.
— Через шесть дней, — последовал равнодушный ответ.
Шесть дней! Так далеко!
— Ты наелся?
— Да. Пора спать.
Подзабытый ужас вновь скрутился в животе тугим узлом. Лесана огляделась, с опозданием понимая, что сумерки начинают сгущаться.
— Господин, как…
Он поднялся. Не обращая внимания на жалкий лепет, достал из-за пояса нож с длинным острым клинком и вдруг полоснул себе по ладони.
Девушка ахнула и закрыла рот руками. Кровь щедро полилась на землю. Крефф что-то беззвучно зашептал, обходя место привала по кругу. Когда маг приблизился к своей трясущейся от ужаса спутнице, той показалось, что он хочет порезать и ее. Поэтому девушка сжалась на своем ложе, однако выставила перед собой дрожащую руку с розовыми следами загрубелых мозолей. Но вместо этого колдун протянул ей блестящую от крови ладонь и приказал:
— Пей.
Она вскинула на него круглые, полные ужаса глаза, до последнего надеясь, что ослышалась.
— Пей! — слегка возвысил он голос и прижал руку к трясущимся губам несчастной.
Та почувствовала на языке остро-соленый вкус и зажмурилась, трясясь от омерзения и стараясь не глотать. Жесткая ладонь мешала дышать.
— Это всего лишь кровь, — заметил мужчина. — Пей. Иначе утащат и сожрут.
Последние слова не пропали зря, бедняжка прижалась губами к разверстой ране, зажмурилась от ужаса и, стараясь, чтобы лицо не передернула судорога отвращения, сделала несколько глотков. Желудок тот час подпрыгнул к горлу вместе со всем содержимым. Недавно съеденный ужин сделал попытку устремиться прочь. Девушку передернуло, живот скрутило, на глаза навернулись слезы, и несчастная скорчилась, отворачиваясь от мага, понимая, что не может с собой бороться, ибо никогда прежде не чувствовала себя столь омерзительно.
— Не смей.
Приступ рвоты прекратился, не успев начаться — столько властности было в этом сухом, лишенном возраста голосе.
Лесана дрожала, а из-под плотно сомкнутых ресниц текли тяжелые слезы. Куда она едет? С кем? Зачем? Во рту еще стоял вкус крови, но не такой, какой обычно бывает, когда уколешь палец иглой или оцарапаешь случайно, и засунешь в рот, чтобы меньше болело. Нет… На языке было горько-солоно, и никак не получалось сглотнуть, хотелось сплюнуть, прополоскать рот, попить. Вот только что-то подсказывало — ни то, ни другое, ни третье сделать не позволят.
Тем временем спутник протянул страдалице флягу с водой.
— Умывайся.
Она поспешно смыла следы крови с губ и подбородка. Хотела тайком сделать несколько глотков, но мужчина предугадал эту хитрость и отобрал флягу, сказав краткое:
— Нельзя.
После того как дочка бортника вытерла лицо, крефф снова повернулся к ней и, обмакнув палец в кровь, прочертил под глазами подопечной две вертикальных кровавых линии.
— Сейчас высохнут и можешь спать.
Девушка кивнула, не спрашивая. И так все поняла. Волшебник творил охранное заклинание, чтобы к их маленькой ночевке не вышли обитатели леса. Но… лишний раз сглотнуть стоящий во рту металлический вкус было пыткой — горло стискивал спазм, и Лесане стоило огромных трудов сдерживаться, чтобы не извергнуть из себя недавно съеденное и… выпитое.
— Господин, разве они не придут на запах крови? — несмело поинтересовалась будущая ученица, чтобы хоть как-то отвлечься от омерзительных ощущений.
Хотелось услышать живую речь, чтобы удостовериться — с ней рядом по-прежнему человек, а не клятое чудовище, которое может оказаться пострашнее Ходящих В Ночи.
— На запах этой нет, — ответил тем временем маг, перетягивая ладонь чистой тряпицей. — Кровь боевого мага защищена очень сильными заклятьями.
Собеседница успокоилась. Голос мужчины был невозмутим. Похоже, спутник не злился на ее любопытство и неловкость. Ну и остатки здравомыслия подсказывали девушке — вряд ли крефф станет подвергать себя бездумному риску. Однако же все равно — спать ночью под открытым небом… Она легла, накрывшись с головой плащом, и смежила веки.
Вот пройдет пять лет, и можно будет вернуться в родную деревню. И не просто вернуться! А могучей волшебницей, которой будут нипочем оборотни, вурдалаки, вампиры и бродячие мертвяки. Как будут завидовать ей! Как начнут уважать. Была всего-то Лесанка — дочка бортника, а станет… Кем она станет? Лучше бы, конечно, колдуньей.
А Мирута? Как он будет гордиться! Но тут — ведром студеной воды — обрушилось запоздалое понимание: пять лет. Пять! И несчастная, наконец, поняла — не будет рад за нее Мирута. Потому что не проходит завидный жених бобылем такой срок. Глупая! Нешто, станет молодой красивый парень год за годом ждать возвращения девки, которую только и поцеловал несколько раз?