У Геныча и Кира жратва не лезла в горло, а Алекс уплетал за обе щеки сваренные на спиртовке макароны. Воду из-под макарон решили не выливать, а использовать для пюре "Ролтон".
Быстро темнело. На обои из щели между шторами легла алая полоска.
Солнце? Нет, вряд ли небо так быстро очистилось.
Кир подошел к окну. Горела башня на углу. Ее верхние этажи. Десятый, одиннадцатый, двенадцатый и тринадцатый. Тушить было некому.
Вдруг на крыше мелькнуло что-то белое. Кир пригляделся. Огонь уже вырывающийся из чердачной двери, метр за метром подбирался к девочке лет двенадцати, быстро пожирая покрытие из толя. Девочка отступила к краю.
Кир отвернулся, не в силах смотреть на это.
Еще одна нелепая смерть.
– Что там?
– Девочка с крыши…
Алекс схватился за голову. Геныч перекрестился. Кир сел рядом с ними.
Так они сидели несколько часов. Блики пламени плясали на их блестящих от пота лицах, а треск стен дома на углу, лопающихся от высокой температуры, заглушал их сиплое дыхание.
Подойдя с утра к градуснику, Кир присвистнул. Пятьдесят девять. Зато дыма почти не стало. То ли ветер поменялся, толи сгорело все, что могло сгореть. Снова можно было рассмотреть, что происходит на улице. Ничего хорошего там не происходило.
У продуктового напротив стоял поцеловавшийся пикап.
Как они все еще ездили по дымящемуся асфальту?
Три темные личности вытаскивали двадцатилитровые бутыли из "Фиата", а четвертая пинками отгоняла возмущенного водилу.. Наконец четвертому отморозку надоело пинать свою жертву.
Треск проломленной черепной коробки был слышен даже на седьмом этаже.
Потекли однообразные трудные дни.
Среда - шестьдесят один, четверг - шестьдесят три, пятница - шестьдесят пять. Потом деления на градуснике кончились, но с каждым днем становилось все хуже. Запасы воды катастрофически таяли. Пили по многу. Потели и опять пили. А еще ведь надо и поесть приготовить. Умываться, никто не умывался, а в туалет ходили в опустевшие квартиры на других этажах. Ходили - это громко сказано. Ползали. Но скоро передвигаться стало еще сложнее. Накаленный бетон стал походить на камушки в сауне. Дышать было все труднее. Хуже всего было Алексу. Он хоть и похудел за эти недели килограмм на двадцать пять, но конституция брала свое. Ввели дневную норму воды. Кир и Геныч блюли, а вот Алекса они один раз застали на кухне, жадно пьющим из трехлитровой банки. Что с ним делать, Кир не знал. Человек сдувался на глазах. Если они с Генычем еще находили какое-то занятие, то Алекс целыми днями сидел в углу между диваном и стенкой
К исходу третьей недели в их активе осталась небольшая двухлитровая кастрюлька с водой и трехлитровая банка.
Нужно было принимать какое-то решение.
– Слушай, Геныч, - тяжело отдуваясь сказал Кир, - у тебя есть мысли, как из соленой воды получать пресную?
– А что, это мысль, - Геныч оживился, - моря-то наверняка не высохли еще. Только вот не дойдем.
– Лучше здесь сдохнуть, да? Как крысам в духовке.
– А там вообще жаровня! Ты на солнце посмотри.
– Укроемся простынями. Надо идти, пока вода есть. Дойдем до Моска-реки и по ней через канал на север к Ледовитому.
– Ледовитому, ха!
– Я никуда не пойду, - подал голос из своего угла Алекс.
– Пойдешь, как миленький. Мы тебя не бросим.
– Если хочешь мне добра, Кир - лучше пристрели меня прямо сейчас.
– Да пошел ты!
Соорудив из простыней что-то вроде походных саванов, разлив воду по пластиковым бутылкам и набив два рюкзака продуктами, спичками, патронами и другой мелочью, Кир и Геныч присели отдохнуть. Отдыхали теперь они часто. Каждое мало мальское дело давалось с большим трудом. Например, поход в туалет на шестой или восьмой этаж занимал минут пятнадцать.
Одев рюкзаки, ребята взяли под руки вяло упирающегося Алека и вышли из квартиры.
Немилосердно жарящее солнце сразу же придавило их к иссохшей земле, которая была покрыта сажей от сгоревшей травы.
До Рязанки тащились сорок минут, почти сразу бросив велики с размякшей резиной покрышек. У ЖБИ наткнулись на перевернутый милицейский УАЗик. На развороченном боку лежащего рядом с ним милиционера сидело целое стадо мух. Воняло.
Вышли рано. Погорячились. Когда село солнце, стало немного легче дышать, но сил уже не было никаких. Тихо скулил еле волочащий ноги Алекс. Отдохнули полчаса. Когда подошли к Карачарово, он рухнул под похожее на сушеный гербарий дерево.
– Я больше не могу.
Посидели еще час и снова пошли. Проходя мимо школы, Кир сквозь ограду заметил множество тел, распростертых на школьном дворе. Люди лежали вповалку, как жители деревни в каком-нибудь жестоком фильме про немецких карателей в Белоруссии.
Кир не стал ничего говорить Генычу и Алексу. Может не заметили?
Под утро остановились в одном из заброшенных домов. Алексу становилось все хуже. Положив товарища на диван, Кир полез в его сумку, чтобы смочить тряпку и пожить ее Алексу на лоб. И литровая и маленькая бутылки были пусты. Кир выругался и намочил тряпку из своей.
К вечеру Алекс умер. Это обнаружил Геныч, проснувшийся раньше Кира. Накрыв покойника его же простыней, они вышли из квартиры на первом этаже кирпичного дома.
Москва-река представляла из себя жалкое зрелище. Буро-зеленый влажный сгусток по центру промеж такого же буро-зеленого сушеного салата из сушеных водорослей с песком. Подобравшись к дурно пахнущей кашице, Геныч нацедил в пустые бутылки мутной жидкости.
По руслу идти было тяжело, поэтому они с трудом, но выбрались наверх.
Как они преодолели центр Кир помнил смутно. Изредка поливаемая вонючей речной жидкостью голова отказывалась соображать. Влажная простыня, покрывающая голову моментально высыхала.
В одном из дворов возле Краснопресненской набережной их внимание привлекла какая-то возня. Выглянув из-за угла, Кир увидел что-то нереальное.
На одном из деревьев висело подвешенное за ноги голое женское тело, а вокруг сновали полусонные индивиды.
– Банку подставь как следует говорю, - рявкнул один из них на другого, и подчиненный поправил большую стеклянную банку в которую с трупа стекала кровь. Один из дикарей подошел к наполняющемуся сосуду и наклонив его, налил себе полную кружку.
Геныча вырвало, хотя вроде бы должно быть нечем. Их заметили. Автоматная очередь скосила приятеля Кира быстрее чем тот успел что-то сообразить. Кир успел снять с плеча раскаленное ружье и садануть из обоих стволов в сторону дикарей. Побежал.
Его никто не преследовал. Наверное, решили не связываться с вооруженной жертвой.
С тех пор, как он остался один, прошло около трех дней. Поднялась ли еще температура, Кир не знал. Внутри него самого все горело. Он лежал в одном из Московских дворов в тени под широким столом, на котором когда-то играли в домино или пинг-понг. Умирать не хотелось. Тошно было и от мысли, что он все равно умрет, и от мысли, что Геныч скорее всего разделил участь той несчастной женщины на дереве.
Сознание то возвращалось, то покидало его снова. Последнее, что он увидел - это склонившееся над ним существо в необычном блестящем костюме с забралом, похожим на маску сварщика, и слова этого существа: - "Скоро отмучается счастливчик. Нам подыхать еще недели две".
Когда Кир проснулся, он не сразу смог выпутаться из мокрой простыни. Разбудил его включившийся телевизор, выставленный на таймер на музыкальном канале. Болела голова и кидало то в жар, то в холод. Понятно. Заболел. Температура, наверное, под тридцать восемь. Ну и сон же приснился. Хичкок отдыхает. В институт не пойду.
– Ма-а-ам, у нас есть аспирин?
СОН ВТОРОЙ.
ОТМОРОЗКИ
"Потолок ледяной дверь скрипучая за шершавой стеной тьма колючая как шагнешь за порог всюду иней а из окон парок синий-синий"
Островой С
Пашка-младший все никак не хотел засыпать. Толи зуб у него какой резался, то ли их сегодняшний поход в зоопарк сказался. Этот непоседа весь вечер скакал по комнате, изображая из себя то слона, то жирафа. Наконец его все же удалось уложить в кровать, пообещав рассказать сказку о Машеньке и трех медведях.
Прошло уже минут сорок с тех пор, как Машенька охмурила косолапых. После этого мамонтенок отыскал свою маму, а доктор Айболит вылечил всех кого только мог терпение у Веры закончилось.
Пашка-старший к этому времени закончил возиться с упрямым смесителем и дожидался Веру в постели, буксуя на пятой странице очередного опуса о магах, троллях игоблинах.
– Ну вас ушастые, - глава семьи захлопнул книжку и направился в детскую. Необходимо было принимать экстренные меры, пока праздник детского непослушания не перешел в бунт пупсиков. Бессмысленный и беспощадный.
– Ну что, Пал Палыч,значит в зоопарк мы больше не пойдем? - Павел-старший наклонился над детской кроваткой.
– Почему-у-у?
– А потому, что с таким непослушным мальчиком не захотят дружить даже обезьянки.
– Но я не хочу спать, папа!
– А слоников ты всех посчитал?
– Каких слоников? - сын явно заинтересовался, - тех, что в зоопарке живут?
– Нет, тех, что в Африке гуляют по речке Лимпопо. Вот ложись, поворачивайся к стенке, закрывай глаза и начинай. Один слоник, два слоника…
– Три слоника, - подхватил Пашка-младший, - четыре слоника.
Через пару минут из детской уже едва слышно доносилось, - двадцать два слоника, двадцать три…
А еще минут через пять сын воцарилась долгожданная тишина.
– Умеешь ты, - вера поправила начинавшее сползать одеяльце, и пошла вслед за мужем в спальню, - может, твоего слоника проведаем? - она положила руку ему на ягодицу.
– Давай, - он обнял жену за талию, - он, поди, там соскучился по общению со своей маленькой козочкой.
Проснувшись от холода, она решила, что ночью порывом ветра открыло балконную дверь. Хотя вроде бы от этого и не должно было быть так холодно. Все-таки начало сентября. Бабье лето. Накануне днем, когда они всей семьей шатались по зоопарку, прихваченные с собой 'на всякий пожарный' ветровки даже пришлось всю прогулку таскать в руках. Солнышко разыгралось не на шутку, и столбик термометра за кухонным окном к пяти вечера добрался до двадцатиградусной отметки. Странно. Опять эти метеорологи чего-то напутали. Погода ночью резко изменилась и теперь на улицу и не выйдешь, предварительно не нацепив на себя что-нибудь кожаное с подкладкой.
Вера посмотрела на часы.
6-00,
Она зевнула и. отодвинув занавеску, взглянула на градусник.
Ни фига себе! Минус три. И правда минус. Вон на луже возле качелей корка льда образовалась. Мда.
Вера растолкала мужа и вытащила из-под кровати три теплых шерстяных пледа, которые они заказали по Интернету прошлой аномально теплой зимой, да та даже и не сняли с них полиэтиленовую упаковку.
Теперь вот понадобились. И хотя за окном всего минус три - по ощущениям все минус двадцать. Просто сквозь не утепленные окна сифонит дико холодный ветер. И откуда его только принесло?
Она снова зевнула и, подоткнув по краям плед, наброшенный на свернувшегося калачиком пашку-младшего, вернулась в спальню и с удовольствием нырнула под клетчатого спасителя из чьей-то там шерсти.
Разбудил ее радостный лай их добермана Стикса. Паша-старший вошел в комнату, растирая покрасневшие ладони. По всему от холода.
– Ну и погодка! - он плюхнулся в кресло, - в такую добры хозяин и собаку во двор не выгонит.