Москва осталась далеко позади, когда Таню нагнал Ягун, буксировавший за собой Пипу, громыхавшую обледенелым саваном. Пояс с кистями так одеревенел, что представлял собой сплошную сосульку. Придушить кого-либо сосулькой было невозможно, так что Пипа, пользуясь своей непридушенностью, поглядывала по сторонам и орала в зудильник мамуле:
«Как что делаю? Лечу! Как с кем лечу? Ты что, больная? С Карлсоном!.. Кричи громче, я тебя не слышу!.. На бумажке напиши!»
Ягун жестом показал Тане, что нужно подняться выше. Та послушалась, понимая, что самой дорогу в Тибидохс ей не найти. Они пронизали тучу и оказались в зоне постоянных ветров. Ровное воздушное течение неслось на юго-запад. Тане казалось: она слышит гул ветра, похожий на рев водного потока. Гул такой сильный, что она не слышала даже собственного крика.
Втянув в плечи голову, Ягун отважно нырнул в воздушное течение и унесся вперед, став не крупнее точки. Набравшись храбрости, Таня последовала за ним. Струны контрабаса гудели. В одно мгновение с Тани сорвало плохо завязанную шапку, а она едва поняла это, оглушенная ревом и замороженная ледяным ветром. Голова у нее была не столько рыжая, сколько покрытая ледяными иглами.
Таня едва удерживала смычок, не позволяя ветру развернуть контрабас. Если бы это произошло, он утратил бы управление, завертелся в вихре, и Таня не смогла бы на нем усидеть.
Летели они бесконечно. Все мысли у Тани смерзлись в ледяной ком, а одеревеневшие пальцы едва удерживали смычок. Она не радовалась ни океану, мелькавшему в разрывах туч, ни веселой физиономии Баб-Ягуна, появлявшейся то справа, то слева от нее, ни Пипе Дурневой, которая в своем саване, надетом поверх норковой шубки, с растопыренными руками и ногами, с серьезным лицом, покрытым толстым слоем крема, казалась чем-то средним между пугалом, снеговиком и скифской бабой.
Наконец Баб-Ягун снова возник перед Таней, но больше не клюнул, как поплавок, а, ткнув пальцем в брюхо разъевшейся тучи, что-то прокричал. Таня попыталась разглядеть, на что он показывает, но увидела только тучу.
Баб-Ягун махнул рукой еще отчаяннее и, задрав трубу пылесоса, резким рывком вышел из воздушного потока. Тане осталось только последовать его примеру.
Пылесос Ягуна ревел и вибрировал. Трубу окутывало сизое дымное облако. Изредка Таня лицом влетала в это облако и начинала задыхаться. Земля стремительно приближалась. Замедляться Ягун явно не собирался, а возможно, уже и не мог. Пипа падала за его пылесосом, как ледяная глыба. Когда ее разворачивало ветром, Таня видела все те же растопыренные ручки и выпученные глаза на серьезном лице.
«Сумасшедший! Разобьется! И я вместе с ним!» – Таня лихорадочно соображала, как ей остановить контрабас. Принципы полета она более или менее усвоила, но вот как затормозить?
Ягун повернулся, крикнул: « Грааль Гардарика » – и исчез вместе с Пипой.
– Грааль Гардарика , – торопливо шепнула Таня, поняв, что еще мгновение, и будет поздно.
Палец опалило яркой искрой, которая, скользнув по рукаву, прожгла куртку у локтя. Тане показалось: она бесконечно сузилась и протиснулась через что-то очень тесное.
В закатных лучах, прочертивших огненные дороги в волнах океана, вспыхнул остров. Лес, болото, скалы. В центре острова лежала огромная каменная черепаха. Ее башни ввинчивались в тучи. Казалось, небо держится на этих башнях. Таня поняла, что это и есть тот самый Тибидохс, к которому устремлены все мысли матери-опекунши. И она, посланница Чумьи, семя их далекого мира, добралась сюда!
Ягун отнесся к свершившемуся у него на глазах чуду как к чему-то обыденному. Он перебросил трубу пылесоса из одной руки в другую, у земли эффектно развернулся и, едва не размазав Пипу носом о скалу, понесся к стенам Тибидохса. По подъемному мосту прохаживался громадный циклоп с секирой. Посреди лба у него ворочался огромный глаз. Не зная, как остановить контрабас, Таня в отчаянии направила контрабас прямо на циклопа.
Выронив секиру, Пельменник отскочил и могучими руками вцепился в контрабас. Разогнавшаяся Таня слетела с инструмента, лбом врезалась Пельменнику в подбородок и, ласточкой пролетев между двумя каменными столбами, с головой окунулась в заболоченный ров.
Когда, так и не выпустив смычка, она вынырнула, Ягун протягивал ей с моста трубу пылесоса. Ухватившись за нее, Таня вылезла на мост. Глаза у играющего комментатора были круглые, как очки первых пилотов. Шлем дяди Германа только усиливал впечатление.
– Это войдет в историю, мамочка моя бабуся! От Поклепа тебе влетит, но первокурсники будут ходить за тобой хвостом! Самая красивая посадка за всю историю Тибидохса! Никаких Чебурыхнус парашютис ! К чему мелочиться? Ищи ближайшего циклопа и на таран!
– Ты о чем? – раздраженно спросила Таня, обтекая стоячей водой.
Не объясняя, Ягун ткнул пальцем через плечо. За его спиной, обхватив руками невредимый контрабас, растянулся Пельменник, нокаутированный ударом ее головы в челюсть.
Таня осторожно ощупала свою голову. Шишки не было. Правду говорят, что лобная кость самая прочная.
– Ну, я просто разогналась и…
Ягун не слушал. Он не мог одновременно слушать и восхищаться. Какое-нибудь одно из двух дел пришлось бы делать некачественно. Ягун же не любил халтуры.
– Вырубить трехметрового циклопа! Да его не всякая боевая магия возьмет, а ты его просто – раз! – и туши свет, вась и толиков!.. Но, знаешь что, пойдем-ка отсюда! А то прочухается и секирой вдарит – он у нас мачо горячий!
Таня осторожно вытащила из рук Пельменника свой контрабас и поспешно скользнула за ворота. Там обледенелая Пипа пересчитывала чемоданы. Оказалось, из двадцати двух чемоданов четыре откололись, заблудились по дороге. Ягун предположил, что напутал с количественным распределением магии. Чемоданы вышли на орбиту Земли и стали ее искусственными спутниками.
Технические подробности интересовали Пипу мало.
– Меня это не волнует! Притащи мне их обратно! Или я не знаю, что с тобой сделаю!
– Угроза звучит размыто! – заявил Ягун. – И это после того, как я добрых семь часов буксировал тебя, не жалея веревочки? Чтобы чемоданы вернулись, кто-то должен оказаться с ними рядом, направить на них перстень и произнести: « Одиссеум небродулус! » Хочешь, я тебя телепортирую? В крайнем случае Танька подмогнет.
– А обратно? – кисло спросила Пипа.
– С «обратно» могут возникнуть проблемы. Воздуха в космосе нет, магическую искру не выбросишь. Но, если привязать к ноге двадцатикилометровую веревку, мы сможем сдернуть тебя с орбиты за веревку. Надо только рассчитать вес веревки и примерный квадрат приземления.
– Квадрат?
– Ну да. Ты же шлепнешься в океан. Или ты думаешь, что тебя, как Таньку, Пельменник поймает?
Расстроенная Пипа уже махнула на чемоданы рукой, а Ягун все еще убеждал ее. Идея с длинной веревкой и Пенелопой на орбите Земли ему понравилась.
Кто-то, задыхаясь, выбежал из Большой Башни и остановился рядом. Ягун перестал наседать на Пипу и махнул рукой.
– О, привет, старый штиблет! Вот, кстати, уникум, тоже рвался тебя встречать! Но на его пылесосе только до кладбища долетишь! Он через каждые десять метров глохнет!
Таня обернулась. Перед ней стоял парень. Худой, растрепанные волосы. Смешная коричневая пайта с капюшоном. Когда в поисках джинсов они обходили магазины одной цены, Таня видела целые залежи похожих. Парень беспокойно дергал торчащий из капюшона шнурок. Васильковые глаза сияли.
– Иван Владимирович Валялкин. Родился в семье лопухоидов, имел тяжелое детство. Специализируется по ветеринарной магии у Тарараха, – вполголоса сказала Таня.
Парень удивленно отпустил шнурок, но радость из его васильковых глаз не исчезла. Слишком много ее там было.
– Я очень-очень по тебе скучал! – сказал он.
Таня уставилась на него неодобрительно. В их мире просто невозможно было такое ляпнуть. Даже если ты потомственный неудачник и тебе плевать на гранды. Как это? Взять и открыть кому-то душу? А если туда плюнут? А, ну понятно! Он провокатор! У них тоже есть такие! Прибегут, расскажут, как они по тебе соскучились, влезут в сердце без мыла, выпытают какую-нибудь тайну, вырвут признание и бегом к матери-опекунше получать призовые гранды.
Продолжая сиять, Ванька явно ждал какого-то ответа.
– Очень за тебя не рада! Белых тебе тапочек! – осторожно отозвалась Таня. Это было вполне нейтральное приветствие, которое подошло бы даже для родного дедушки.
Васильковые глаза недоумевающе моргнули. Потом парень улыбнулся. Он не любил и не умел обижаться. И еще один минус в глазах Тани. Настоящий мужчина не должен спускать никому, особенно девушке, которую он недостаточно последовательно ненавидит. Чужой еще куда ни шло (вдруг у нее отравленное шило в рукаве?), но не своей.
Правый рукав пайты зашевелился, и высунулась мордочка хорька или ласки, с любопытством ерзавшая носом. Послышался писк, мордочка скрылась и немедленно появилась другая. Снова писк, возня в рукаве, короткая драка, и опять все закончилось очередной мордочкой. Теперь они менялись три раза в секунду.
– Сколько их там? – спросила Таня, невольно протягивая руку.
– Один.
– Как один?
– Это тяни-толкайчик! – пояснил Ванька. – Только Тяни-Толкай – лошадь, а это двухголовый хорек. Кстати, может прогрызать лист железа. Хочешь подержать? Осторожнее, у него на спине свежий шов.
Таня отдернула руку.
– Ни в коем случае!
– Почему? Из-за шва?
– Если он прогрызает железо, значит, может прогрызть и меня!
Рядом кто-то засмеялся тихо, хищно, знакомо. У ворот стоял высокий смуглый юноша и поигрывал бамбуковой тростью. Его темные глаза не отражали солнечного света, поглощая его, как черная дыра. Таня не слышала, как он подошел.
– Ну Валялкин, конечно, уже здесь! Странно, что он не спрыгнул со стены! Лепешка у ног девушки выглядела бы романтично! – сказал он, предупреждающе поднимая трость, чтобы Ванька на него не бросился.
– Гулеб! – забывшись, воскликнула Таня.
Юноша нахмурился.
– Глеб Бейбарсов!.. Мы прилетели час назад. С Жанной Аббатиковой и Леной Свеколт! – быстро сказал он.
И правда, Гулеб был не один. Его сопровождали две девушки. Одну из них Таня знала. Это была некромагиня Жанин Абот, гибкая, подвижная, с каштановыми волосами, но не с таким обветренным лицом. Другая – незнакомая, с косами разного цвета – упорно смотрела себе под ноги. Глаза она вскинула всего на одно мгновение, но и этого было достаточно. Таня ощутила, что она очень наблюдательна и умна. Опасный противник! Интересно, она вплетает в разноцветные косы ножи, заговоренные на сонную артерию, или действует исключительно магией?
– Как добрались? – спросила Таня.
– О, ничего! Вполне в традициях, – небрежно отозвался Бейбарсов.
На лбу у него была припухшая борозда, пропахавшая кожу от правой брови и до линии волос.
– Об киску поцарапался? – поинтересовалась Таня.
Он небрежно провел рукой к волосам.
– А, не затянулось еще! Почти об киску. Это меня пулей задело.
– Пулей?
– Жанна замерзла. Мы снизились, полетели над океаном, а тут корабль. Длинный такой, торговый. Мы, в общем, и садиться на него не собирались, но Лена надумала попросить кипятку. Я тихо-мирно спрыгиваю со ступы, иду по палубе, всюду стучу, ищу чего-нибудь живое, понимающее русский язык, и тут вдруг что-то хлопает, и мне обжигает лоб. Вижу шагах в десяти мужика с круглыми глазами, который трясущимися руками целится в меня из пистолета. Чуть левее, и я бы с тобой не разговаривал. Обидно, да? Горячей воды им жалко, тем более что чайные пакетики у нас свои!