– Ну‑ну, миледи, « – вмешался председатель, – не стоит обращать внимание на шутку. Рисунок же действительно превосходен, и поэтому я просил бы вашу милость удостоить нас своим мнением – совместимо ли с приличиями для нас пойти навстречу этому кавалеру?
– По‑моему, – сказала леди, лицо которой еще пылало гневом, – кавалеров у нас и так достаточно жаль, что у нас гораздо меньше джентльменов. Вот поэтому дамам на Сент‑Ронанских водах, пожалуй, и делать нечего.
Такого рода намеки безотказно действовали на сквайра, который умел показать свою воспитанность, когда хотел. В конце концов ему удалось умиротворить миледи. Но, сменив гнев на милость, она потребовала, чтобы впредь он в обеспечение своей учтивости приводил сюда свою сестру, иначе она не будет больше доверять ему.
– Миледи, – ответил Моубрей, – Клара чуточку своевольна, и вашей милости придется самой заняться ее приручением. Что бы вы сказали, если бы мы затеяли поездку в мое старое логово? Конечно, в доме холостяка нечего ждать порядка, но Клара сочтет честью…
Леди Пенелопа с радостью приняла предложение устроить пикник и, вполне примирившись с Моубреем, стала расспрашивать, может ли она пригласить и неизвестного художника, «если, разумеется, – добавила леди, оглядываясь на Дайну – он человек порядочный».
Дайна поспешила уверить леди, что «джентльмен, живущий у Мег Додз, – насквозь джентльмен и, кроме того, прорисованный поэт».
– Прорисованный поэт? Да что ты. Дайна! – воскликнула леди Пенелопа. – Ты, верно, хочешь сказать – «прославленный поэт»?
– С вашего позволения, вы совершенно правы, ваша милость, – ответила Дайна, приседая.
Веселый трепет нетерпеливого возбуждения тотчас охватил всю партию синих чулков впрочем, для враждебной партии такая новость тоже не была вовсе безразлична. Первые, то есть синие чулки, принадлежали к тем, кто, подобно юному Асканию, всегда надеется наткнуться на редкостную дичь, хотя чаще им
удается вспугнуть всего лишь какую‑нибудь скучную личность . Остальные, покинув дома свои обычные дела и интересы, радовались случаю превратить самое обыденное происшествие в событие чрезвычайной важности.
– Прославленный поэт! – говорили принадлежавшие к первому роду. – Кто бы это мог быть?
Перебирали все имена, обследовали всю Великобританию, от холмов Шотландии до озер Камберленда и от Сиднемского луга до Сент‑Джеймсской площади, и в поисках имени, соответствующего такому сильному эпитету, доходили даже до берегов Босфора.
– Ведь он не только пишет дивные стихи, но и рисует бесподобно! Кто бы это мог быть? – вопрошали они.
А прочие бездельники, за отсутствием собственной догадки, подтягивали хором:
– Кто же, кто же это?
Винный клуб, куда входили самые избранные и самые стойкие приверженцы сквайра Моубрея и баронета, джентльмены, коим не под силу отказаться о г бутылки кларета, чтобы приберечь ее для завтрашней пирушки, и коим нет никакого дела до вышеупомянутых изящных искусств, – этот Винный клуб тоже ухитрился на свой манер заинтересоваться художником.
– Знаете, баронетик, – говорил сквайр, – это тог самый малый, которого мы с вами видели внизу, у Ивовой заводи, в субботу. Он одет довольно порядочно и забросил двенадцатифутовую леску одной рукой – наживка упала на воду легче пушинки.
– Уф! – словно пес в слишком тесном ошейнике, выдохнул в ответ собеседник.
– Мы еще видели, как он вытащил лосося, – продолжал Моубрей. – Помните, отличная была рыбина, с отметинами на жабрах, весом, пожалуй, фунтов на восемнадцать.
– Шестнадцать, – со всеми признаками удушья проворчал сэр Бинго.
– Вранье, Бинг, – заявил его приятель. – Восемнадцать, а не шестнадцать!
– Нет, шестнадцать, черт побери! – каркнул баронет.
– Поспорим на дюжину бутылок с голубой печатью для всей компании? – предложил сквайр.
– Нет, будь я проклят! – прохрипел баронет. – Только для наших.
– Идет! – промолвил сквайр.
– Идет! – ответствовал баронет, и оба вытащили красные записные книжки.
– Кто же будет судьею в споре? – спросил сквайр. – Сам великий поэт, я полагаю? Его ведь собираются пригласить сюда. Впрочем, наши кривляки ему, наверно, придутся не по нутру.
– Сам напишу ему, Джон Моубрей! – сказал сэр Бинго.
– Это вы‑то, баронет? Вы напишете? Черт побери, меня не надуешь! Где вам!
– усомнился сквайр.
– Напишу! – прорычал сэр Бинго более членораздельно, чем обычно.
– Да ведь вы не умеете! – заявил Моубрей. – Кроме тех прописей, за которые вас секли в школе, вы во всю свою жизнь не написали ни строчки.
– Умею и напишу! – сказал сэр Бинго. – Два против одного – напишу!
На этом дело остановилось, так как комитет приступил к бурному обсуждению наиболее приличного способа вступить в сношения с таинственным незнакомцем, и мистер Уинтерблоссом своим когда‑то звучным, а теперь, на старости лет, весьма пискливым голосом уже взывал к собравшимся: «К порядку! К порядку!» Оба героя вынуждены были умолкнуть и, навалившись локтями на стол, могли лишь кашлем и зевотой выражать свое равнодушие к обсуждаемому предмету. Все прочие спорили так, словно дело шло о жизни и смерти.
– Необходимой подготовкой к приглашению, – высказалась леди Пенелопа Пенфезер, – должен стать визит, который от лица всех нас нанесет художнику кто‑нибудь из джентльменов – например, мистер Уинтерблоссом, если он согласится взять на себя этот труд.
Мистер Уинтерблоссом выразил свое полное согласие с мнением миледи: он, конечно, рад был бы представлять общество, собравшееся на Сент‑Ронанских водах. Однако, идя к художнику, надо подняться на холм. Миледи известно, что подагра, этот жестокий враг мистера Уинтерблоссома, только и ждет, как бы напасть на него. Для того чтобы лететь по приказу дам, здесь, наверное, найдутся другие джентльмены, моложе и достойней его – старого Вулкана. Он может указать хотя бы на храброго Марса или красноречивого Меркурия.
Тут мистер Уинтерблоссом отвесил по поклону в сторону капитана Мак‑Терка и преподобного Саймона Четтерли. Затем он откинулся на спинку кресла и стал потягивать свой негус с самодовольной усмешкой человека, который тремя изящными фразами отделался от хлопотливого поручения. При этом он, вероятно по рассеянности, сунул в карман рисунок, который, обойдя стол, вернулся к председательскому месту, откуда началось его путешествие из рук в руки.
– Шорт побери, сударыня, – сказал капитан Мак‑Терк, – я шитал бы шестью подшиниться приказу вашей милости, но, клянусь, я никогда не хожу первый ни к кому, кто до этого не бывал у меня, разве что с вызовом от лица своего приятеля или с чем‑нибудь в этом роде.
– Гляньте‑ка на нашего знатока, – сказал сквайр баронету. – Он собирается прикарманить рисуночек.
– Ну‑ка, Джонни Моубрей, выложи это ему напрямик, – шепнул баронет.
– Благодарю покорно, сэр Бинго, – также шепотом ответил сквайр. – Уинтерблоссом нам под стать, хоть и постарел изрядно. Он не потерпит таких шуток.