Во дворе у подъезда за столом, сколоченным из струганых досок, расположились музыкант Лев Ройт по прозвищу Рабби Роид и книжник Андрей, которого чаще называли Борода. Их разделяла шахматная доска и облако напряженных мыслей. Рядом, у клена застыл в задумчивости дворник Мансур — наследник многих поколений татарских дворников, чудом сохранивший свою национально-историческую аутентичность в центре столицы. Словно в дореволюционные времена, могучий и немногословный Мансур не только мел улицу, но и осуществлял функции дворового стража. Гонял алкашей с детской площадки, задерживал домушников и угонщиков авто, отлавливал и сурово наказывал местных хулиганов, а один раз даже поймал и сдал в милицию двух настоящих террористов. В изменившемся мире он продолжал свою вахту. Поодаль на скамейке сидела Трофимовна. Пожилая женщина с неприятным скукоженным лицом и зычным голосом.
— Костик, доброе утро! — Ройт поднялся из-за стола, протянул руку. Пальцы у него были очень длинные и сильные. Казалось, Рабби может обернуть их вокруг ладони Лазаря не менее двух раз. Музыкант раньше играл в этническом оркестре «Лехаим». Его инструментом была огромная виолончель. Когда в общине при Доме музыки случилась вспышка стазиса, Лев Ройт бежал, захватив с собой только любимый инструмент. Он явился к военным складам в оборванном фраке с огромным чехлом за спиной. Все его товарищи по оркестру, включая дирижера, знаменитого Гарри Рубинштейна в одночасье превратились в алчущих мяса монстров.
Костик с искренней радостью принял рукопожатие Ройта. Ему нравился этот многословный, нескладный, но бесспорно добрый и безобидный человек.
— Я, видите ли, никак не могу преодолеть бомбейскую защиту господина Бороды. — Ройт яростно вцепился в свои редеющие черные кудри, извлек из нагрудного кармана вторые очки, нацепил их поверх первых и принялся изучать шахматную доску, словно хотел таким образом разглядеть верную тактику.
— Безнадежно, мой дорогой музыкант, безнадежно, — пророкотал книжник. — Вот если бы вы приобрели у меня учебник по шахматам Франсуа Арманта инфолио, семьдесят третий год, в прекрасном состоянии…
— Вы слышали? Этот человек желает меня разорить! — Черные глаза Ройта за стеклами двух очков казались огромнее и печальнее обычного. — Откуда, скажите на милость, откуда я возьму средства? Вот если бы вы дали мне почитать книгу на время…
— Исключено, любезный друг, совершенно исключено. У меня, знаете ли, не библиотека. Но выход есть, у нас тут ожидается небольшое собрание книжников, вы могли бы поиграть нам на своем инструменте…
За густой черной бородой Андрея нельзя было разглядеть улыбки, но он явно был доволен.
— Что с вами делать? Я согласен, — сдался Ройт.
— Вот и славно. Здорово, Лазарь. — Борода отчего-то ни с кем не здоровался за руку. Он был очень замкнутым человеком, и про него почти ничего не было известно. Знали только, что до эпидемии он жил где-то на острове и торговал книгами. Много пил. Теперь его социальный статус был значительно выше. Книги — да и любая печатная продукция — стали на Балчуге одними из основных предметов мена. Предприимчивые и смелые книжники дожидались, пока луна позовет зомби на северо-запад, и отправлялись в Большой город на поиски библиотек и других источников знания. Добывали они и просто полезные вещи, например, те же буквы для вывески заведения Рината.
— Вы сегодня уходите в город, Андрей? — Костик пристегнул Ташкин поводок к стойке металлического забора, проверил длину — порядок. Ему не хотелось сразу идти домой. Погода стояла теплая, летняя, и на улице было очень хорошо. Избавленный от выхлопов автотранспорта воздух столицы стремительно очищался. Пахло сухой листвой, разогретым камнем и едва-едва дымом. Ароматы теплой осени. Лазарь на мгновение зажмурился и вспомнил, как они с Ташкой только познакомились и идут в кинотеатр «Ударник» мимо Третьяковской галереи, через Лужков мост и солнце весело играет на хромированных дужках сотен свадебных замков. «Хочешь замочек повесить?» — ехидно спрашивает Ташка, а Костик запальчиво отвечает: «Свадьбы — пережиток прошлого. Мы с тобой свободные люди», — и целует Ташку в губы. Она притворно сопротивляется, но почти сразу доверчиво приникает к нему своим маленьким ладным телом. У них на двоих один плейер. Один наушник — в левом ухе у Кости, второй — в левом у Ташки. И чтобы услышать хоть какое-то подобие стереозвука, нужно прижиматься как можно плотнее друг к другу. Вот наглядный пример того, как музыка сближает… А в наушниках — тоже про любовь:
Он ревновал ее к дождю
И укрывал джинсовой курткой
Ее июневые кудри,
А зонтик прижимал к локтю.
День дожидался темноты,
Жизнь начиналась с середины,
И закрывали магазины
Свои разнузданные рты…
Это было совсем недавно… Нет, уже невероятно давно.
— Иду завтра, с самого со с ранья, — пророкотал книжник, — в первый день полнолуния еще опасно. Синяки тормозят, маршруты ищут. Я один раз видел, как они в завал уперлись. Там раньше проход был. Так вот они по старой памяти скреблись. Так и не отошли пока дырку не проковыряли.
— Лазарь! Ройт! — из темной арки выдвинулся Боцман. Здоровенный, толстый, всегда готовый командовать. — Нужно помочь, пошли.
Никакого отношения к флоту Боцман, конечно, не имел. Он всю жизнь проработал учителем географии в средней школе. На Балчуге вообще было много учителей. Однако желание властвовать у Боцмана было всегда. Он жил в большой «цековской» квартире на Котельниках вместе с пожилой и сварливой матерью. В день заражения старушка бросилась на сына с кухонным ножом в руках, но не добежала — остановилось сердце. На острове Боцман быстро освоился и взялся организовывать различные хозяйственные работы. Вскоре к нему привыкли.
— Случилось что? Какая помощь? — Мансур хмуро глянул на Боцмана, и тот как-то сразу съежился. Стал ниже ростом.
— Утром на набережной нашли труп. Нездешний. Нужно его в кочегарку. Вот я ребят и хотел попросить. Там дел-то, только до котельной дотащить. Пятнадцать минут.
— Мы поможем, конечно, — Ройт поднялся из-за стола. — Правда, Костя?
Лазарь растерянно глянул на привязанную к ограде Ташку. Та сидела прямо на земле и бесцельно водила ладонями в пыли.
— Не волнуйся, мы за ней присмотрим, — махнул рукой Борода.
— Ладно, пошли, — согласился Лазарь, — Таша, я ненадолго, веди себя хорошо.
Девушка не ответила.
Они миновали ветхий дом с выщербленным фасадом и вышли на набережную. В отдалении из тумана вставали шпили Кремля.
— А знаете, Костик, я тут думал, вот ведь как странно выходит… Вот ведь как выходит, а? — Ройт наклонил свою большую лысеющую голову и доверительно уставился на Лазаря грустными карими глазами.
— О чем вы, Рабби? — Лазарю не хотелось философствовать. Его злил Боцман со своими приказами. И юноше хотелось посмаковать это ощущение. Хотя бы на миг поверить в то, что можно прямо сейчас броситься на этого толстого мерзавца и с упоением вмять кулаки в подушки его красных щек. Но при взгляде на Ройта Костя чувствовал, как злость немедленно улетучивалась.
— О чем? А вот вы себе вообразите, кто мы такие есть?
— Кто, мы? Беженцы, кто ж еще?
— Это вначале, да, но теперь — вроде и нет. Мы просто живем здесь. Вокруг, конечно, да, — ужас! Но здесь… спокойно. Даже, позвольте мне, иногда сносно. Я, конечно, не говорю о вашей ситуации. Но если взять целокупно… Жаль, что это все иллюзорно, право, жаль.
Костик кивнул. Он и сам часто размышлял о Балчуге и его обитателях. Могли встретиться все эти люди в прежней жизни? Сомнительно. Заметили бы друг друга? Точно нет. А теперь каждый из них был по-своему значим для общины. Кто-то в большей степени, кто-то — в меньшей. Сносно? Нет, пожалуй, они жили хорошо.
В ровной линии ограды наметилась архитектурная синкопа — спуск. Выщербленные ступени вели к каменному причалу. На ступенях лицом вниз лежал обещанный мертвец.
Костик удивленно заморгал. Он подумал было, что погибший измазан в болотной жиже.
— А почему он весь черный? Африканец? Вот ведь! Что ж он здесь делает? — Ройт удивленно почесал затылок.
— Лежит с дырой в башке, — пожал плечами Боцман. — Его Ринат утром нашел.
— Здоровый, — Лазарь подошел поближе, разглядывая мощные плечи и широкую обнаженную спину убитого. На предплечье у чернокожего имелась татуировка. Но вредный Боцман не дал рассмотреть ее подробнее.
— Все, потрепались, и хватит. Так, Ройт, ты бери за ноги, Лазарь давай за плечи.
— А сам ты за что держаться будешь? — Лазарь засунул руки в карманы и спокойно смотрел на Боцмана. Лицо толстяка покраснело и как бы застыло, круглые глаза за стеклами очков казались совершенно безумными.
«Сейчас кинется», — подумал Костик и сжал в кармане перечный баллончик. «Замахнется, захочет ударить, и я ему в харю прысну».
Однако ничего не случилось. Кровь отлила от полного лица Боцмана, и он, казалось, совершенно успокоился. Даже улыбнулся слегка.
— Хорошо, халявщики, я беру его под мышки, а вы — за ноги.
Он снял пояс — мелькнула здоровенная пряжка в виде бычьей головы — пропустил у мертвеца под спиной, затянул на груди, взялся за края.
— Ну-ка разом!
Костик удивился такой сговорчивости. Но не особенно. Боцман выполнял при Совете общины обязанности завхоза и в основном справлялся со своей задачей. Однако никто его об этом не просил. Любой житель острова мог проигнорировать чужое требование. В этом-то и была прелесть Балчуга. Человека слушались, потому что уважали, а если он начинал вести себя неправильно, — ему немедленно указывали на это. Зато насилие каралось сурово. За этим следили. Провинившийся мог подвергнуться телесному наказанию и даже выдворению с острова. За неполный год существования колонии такое случилось только один раз. Изгнаннику дали с собой нож и старый пистолет. Когда он потребовал боеприпасы — ему отказали. Мол, хватит ума найти патроны — выживешь, а дураку оружие все равно ни к чему.
Глава 3. Инцидент
#4. Думаете, это круто — повышенный болевой порог? Ни фига подобного! Ты не знаешь, когда тебе плохо, не знаешь, когда к врачу бежать. В пятом классе я руку сломал и не заметил. Смотрю — на уроке писать стало трудно. Долго не говорил предкам про опухоль. А потом чуть не подох. Надо за собой все время следить. Рассчитывать силы. Думать. Может поэтому меня и не переклинило, как остальных… как предков? И, похоже, у каждого на острове Балчуг какая-то своя особенность. Один почти не спит, другой семизначные числа в уме перемножает, третий — как будто радиоприемник, может сутками читать стихи, от среднеазиатского мудреца Омара Хайяма до тихого тушинского гения Жени Лесина… Странный тут народ подобрался, но в основном хороший.
Костя еще не вышел из арки, но отчего-то уже знал — стряслась беда. Рядом беспечный Ройт продолжал выводить свои философские концепции, а Лазарь уже сосредоточился и весь подобрался в ожидании худшего.
Рядом со столом у дома собралась небольшая толпа. Здесь были люди из ближайшего подъезда и несколько жильцов из соседнего дома. В эпицентре находился забор, к которому Лазарь пристегнул Ташку.
— Эй, это что за собрание? — удивился Ройт. А Костя уже сорвался с места, обогнул забор с другой стороны, вспрыгнул на остов старой «Волги», легко пробежал по крыше и перемахнул заржавленные пики, приземлившись в центре толпы. Пока бежал — заметил: Ташка все так же сидит на земле, рядом с ней прислонились к забору двое. Кажется, Мансур и книжник.