«Вы, Ратников, могли позвать на помощь охрану, вы могли спрятаться под койку». «Да меня после этого „опустили“ бы!!!» «Но, зато, вы не стали бы убийцей!» Следователем была женщина, судьей тоже была женщина…
-За дело он их убил! За то, чтобы его матери не пришлось дом и детей защищать! За то, что воин, порушивший присягу и умысливший против сотника, повинен смерти! За то, что враг должен быть убит, или он убьет тебя!
Мишка даже не сразу понял, что в горнице звучит голос Настены. Лекарка стояла в дверях, видимо явившись на громкие голоса, и, направив на отца Михаила указательный палец, говорила так, словно рубила топором:
-Ты, поп, у них присягу принимал, а теперь клятвопреступников защищаешь! Он, по-твоему, должен был ждать, когда они второй раз напасть надумают? Или тебе обязательно надо, чтобы все в чем-то грешны были? Чтобы виноватыми себя считали? Виноватого легче подчинить, легче рабом сделать! Пастырем себя называешь? А долго ли твое стадо проживет, если у него рога отпилить, да собакам зубы выбить?
-Умолкни, женщина! Не ведаешь, что говоришь…
-А ты сожги меня! Как мать мою попы сожгли! За то, что людей лечила, за то, что младенцам на свет появляться помогала, за то, что смерть с порога гнала!
Гордая осанка, твердый голос, уверенный тон, ни малейшего намека на скандальный визг озлобленной бабы. Мишка буквально физически почувствовал, как Настена, одним своим голосом и видом, вытягивает его из водоворота безумия, куда его начало было затягивать.
-Замолчи! Ты не смеешь святых отцов…
-Смею! - Настена притопнула ногой. - Ты, долгогривый, одного парня до горячки довел, теперь за второго взялся? Не дам! У тебя самого смерть за плечами стоит!
-Не тебе, ведьма, предрекать волю Божью…
Отец Михаил вдруг схватился за грудь и зашелся в надсадном кашле, на губах его выступила кровь.
-Ну, вот. - Настена сразу же утратила весь свой грозный вид. - Эй, кто-нибудь! Бегите за Аленой, пусть страдальца своего забирает, да домой тащит! Юлька, бегом на кухню! Пусть вина с медом смешают да подогреют немного. Ну-ка, дыши аккуратнее, долгогривый, не сжимайся, расслабься, не рви себе нутро, и так, наверно, одни лохмотья там.
Настена заставила священника опереться спиной на стену, что-то подсунула ему под голову, заговорила «лекарским голосом»:
-Тихо, спокойно, медленно… Не тяни в себя воздух, он сам войдет.
Тонкой струею, свежестью светлой, ласковым ветром раны обвеет.
Силой наполнит и боли утишит. Горести сгинут и радость вернется.
Нету болезни и нету печали - ветром уносит, вдали разметает.
Жар, что от сердца лучами исходит, грудь согревает и горло смягчает.
Тело теплеет, покоится мягко, соки струятся по жилам свободно,
В пальцах, в ладонях тепло тихо бьется, вверх по рукам поднимается к телу.
Медленно голос мой сон навевает, веки набрякли, губы ослабли,
Плечи обвисли, грудь чуть колышет…
Мишка почувствовал, что на него начинает наплывать сонливость. Отец Михаил тоже задышал ровнее, расслабился и, хотя в груди у него еле слышно сипело, приступ, кажется, пошел на убыль. Настена еще продолжала что-то говорить, но смысл слов до Мишки уже не доходил, слышен был только монотонный, успокаивающий голос. Последней ясной мыслью, перед окончательным погружением в сон, было:
«Ну, вот.
Настена еще продолжала что-то говорить, но смысл слов до Мишки уже не доходил, слышен был только монотонный, успокаивающий голос. Последней ясной мыслью, перед окончательным погружением в сон, было:
«Ну, вот. А говорят, что на меня заговоры не действуют…»
* * *
Разбудил Мишку голос деда:
-Давай, давай! Ничего он не спит, а если спит, разбудим - нечего днем дрыхнуть, на то ночь есть! Михайла! Хватит бездельничать, давай-ка делом займись, мне, что ли, за тебя отдуваться все время?
Мишка раскрыл глаз и увидел, что дед вталкивает в горницу приказчика Осьму.
Нового приказчика привез с собой Никифор и поставил его начальником над Спиридоном и тремя работниками. Внешность у Осьмы была совершенно классической, словно у актера, играющего роль купца в одной из пьес Островского. Среднего роста, дородный шатен, с окладистой бородой и расчесанными на прямой пробор, слегка вьющимися на концах, волосами. Глазки маленькие, нос картошкой, губы полные, сочные. Ладошки маленькие, пухлые, с сосискообразными пальцами. Ноги кривоватые и, пожалуй, коротковатые, что делалось особо заметным из-за упитанности тела.
Но на внешности тривиальность и заканчивалась, все остальное у Осьмы было совершенно нестандартным. Начинать можно прямо с имени. Прозвище Осьма было производным от… тоже прозвища - Осмомысл. Прозвища весьма уважительного, свидетельствующего о незаурядном уме. Не был Осьма ни закупом, ни вообще каким-нибудь должником Никифора, а, в недавнем прошлом, являлся весьма успешным купцом, которому Никифор сам был чего-то должен, но не в финансовом плане, а в морально-нравственном.
Как понял Мишка из весьма туманного комментария Никифора, погорел Осьма «на политике» - каким-то образом «не вписался» в процесс перевода князем Юрием Владимировичем своей столицы из Ростова в Суздаль. Князь Юрий еще не снискал себе прозвища «Долгая рука», но прятаться от него уже приходилось как можно дальше. Так Осьма и оказался в Ратном.
Мишку новый приказчик «поставил на место» сразу и бесповоротно, причем, без малейшего хамства или намеков на разницу в возрасте. Мишка, было, начал объяснять ему все то, что объяснял Спиридону об устройстве лавки, склада и прочего. Осьма выслушал, не перебивая, а потом сам начал задавать вопросы, и тут Мишка понял, что имеет дело с настоящим профессионалом, возможно, даже покруче Никифора.
Кто в Ратном более влиятелен в невоенных делах - сотник или староста? Сколько потребуется платить в сотенную казну за право держать в Ратном лавку? Как соотносятся в местной торговле серебро и натуральный обмен? Какая доля, привозимых на осеннюю ярмарку в Княжьем погосте товаров, идет в уплату податей, и сколько остается для торговли? Возят ли товары водным путем в Пинск и выгодно ли это? К каким селениям есть сухопутный путь, а куда можно добраться только водой или по льду? Склонно ли местное население пограбить путников? Имеются ли постоянные банды грабителей? И так далее, и тому подобное.
Мишка откровенно «поплыл», а потому безропотно принял заключительный комментарий Осьмы:
-Ты, хозяин, дай мне время осмотреться, разобраться, кое-что попробовать. Потом, если чего напортачу, укажешь. Но не напортачу - дело свое знаю и никогда никого, кто мне доверялся, не подводил. Когда присмотрюсь, поговорим, таиться от тебя не стану - как надумаю дело наладить, все тебе и обскажу.
Мишка все понял правильно. Уважительное обращение «хозяин», обещание согласовывать планы, а на самом деле: «не учи папу жить с мамой, мальчик». В очередной раз помянув недобрым словом свои «паспортные данные», Мишка смирился.