– Ничего не могу поделать. Мне жаль, милорд.
– Ему жаль, черт побери. Прочь с дороги! Вставай, Гейб, не то сейчас я вылью этот кувшин тебе на голову!
– Мне жаль, милорд, – повторил слуга, – я пытался, но…
– Вставай, Гейб!
Берти, в бальном наряде, бесцеремонно оттолкнул слугу, схватил простыню и одним движением выдернул ее из-под Гейба. Граф наконец-то понял, что Альберт в бешенстве. Тряхнув головой, он попытался согнать с себя остатки сна и дал слуге знак уходить.
– Иди спи, – велел он ему. – Господи, Берти, что принесло тебя в такое время? Кстати, который час? – Гейб опустил ноги на пол и провел рукой по волосам.
– Вставай! – приказал сэр Альберт. – Я намерен тебя как следует отходить, Гейб. Так, чтобы на всю жизнь запомнил.
Граф с недоумением взирал на друга.
– Эй, Берти! Тебе не кажется, что тут места маловато? Да и хлыста я у тебя в руках не вижу. Ты мне можешь хотя бы дать одеться? Мне не нравится разговаривать, когда я голый.
С этими словами Гейб встал.
– Ты подонок, – сказал Альберт дрожащим от негодования голосом. – Я всегда тебя защищал от тех, кто распускает сплетни. Но оказывается, правы были они, а не я! Теперь я верю, что у тебя была связь с Кэтрин! Негодяй!
Граф обернулся от дверей гардеробной.
– Придержи коней, Берти, – тихо предупредил он. – Ты говоришь о леди. О члене нашей семьи.
– Ты мне отвратителен! Ты просто грязный подонок!
Гейб скрылся за дверью и уже через пару минут показался вновь, уже в рубашке и бриджах, обвязывая талию парчовым поясом.
– Ты повторяешься, Берти. Не будешь ли ты так любезен обосновать свои слова и объяснить причину визита в столь неурочный час?
– Взятка оказалась недостаточной, – четко и раздельно произнес Альберт, – и письмо попало не в те руки.
Граф ждал продолжения, но Альберт, кажется, уже закончил.
– В следующий раз, когда мне надо будет кого-нибудь подкупить, я удвою сумму. Коррупция процветает, и подкуп становится все более дорогим удовольствием. Но о каком письме речь, Берти? За последние несколько дней я написал их четыре или пять.
– Не валяй дурака, – сказал сэр Альберт. – Она, конечно, тоже не ангел, раз встречалась с тобой наедине и допустила до интима, но она же совершенно неопытна. Я верю, что она была так же невинна, как Розали Огден и прочие девушки, впервые вышедшие в свет этой весной. До встречи с тобой, Гейб, дерьмо! Они, наши девочки, не годятся в напарницы распутникам, получающим удовольствие от совращения девственниц. Если хочешь знать, письмо перехватил сам Рашфорд. Он прочел его перед всем собранием. Ее репутация испорчена навсегда. Надеюсь, ты удовлетворен?
Граф Торнхилл какое-то время смотрел на друга молча.
– Я думаю, нам лучше пройти в гостиную, Берти, – сказал он наконец и пошел к выходу, взяв в руки подсвечник с зажженной свечой. Поставив подсвечник на стол в гостиной, Гейб сказал:
– Расскажи-ка мне подробно и точно, что сегодня произошло.
– Как ты мог! – воскликнул Альберт. – Как ты мог соблазнить достойную девушку, когда вокруг сколько угодно женщин, которые были бы только счастливы угодить тебе? Зачем так безумно рисковать, выставляя ее на суд всего общества? Неужели ты не мог предвидеть, что письмо попадет в чужие руки?
– Берти, – тон Гейба вдруг стал решительным и злым, – представь на краткий миг, что я не понимаю, о чем ты говоришь. Или притворись, будто ты рассказываешь эту историю незнакомцу. Скажи мне, что случилось. Каким образом я разрушил репутацию мисс Уинвуд? Полагаю, речь идет о ней?
Сэр Альберт не стал садиться, но достаточно спокойно дал язвительный отчет о том, что происходило у Рашфордов меньше часа назад.
– Ты видел письмо? – спросил граф, когда Альберт закончил.
– Конечно, нет, – ответил Альберт. – Рашфорд держал его в руке. Как я мог его видеть? Да и для чего мне на него смотреть?
– Хотя бы для того, чтобы узнать мой почерк, Берти. И если бы ты присмотрелся, ты бы понял, что оно написано не моей рукой.
– Ты хочешь сказать, что не писал этого письма? – недоверчиво переспросил Альберт.
– Не хочу, а говорю. Господи, неужто ты веришь, что я на такое способен?
– Ты способен поцеловать девушку на глазах у целого зала, – напомнил Альберт.
– О да. Праведное возмущение и все такое. – Да, что-то в этом духе он вполне мог сделать. Довольно умный ход и действенный; трудно представить, насколько действенный.
– Гейб, – нахмурившись, спросил Альберт, – если ты не писал письмо, то кто же его написал? Кому еще могло понадобиться компрометировать мисс Уинвуд?
– Тому, кто хотел вновь скомпрометировать меня, – сказал граф. – И как ты верно заметил, мисс Уинвуд тоже.
– Бессмыслица какая-то! – развел руками сэр Альберт.
– На самом деле, – мрачно усмехнувшись, ответил граф, – во всем этом есть смысл, немало смысла, Берти. Пожалуй, меня только что переиграли в игре, которую, как мне казалось, я вел с полным преимуществом.
Сэр Альберт недоуменно взирал на собеседника.
– Пора тебе спать, – сказал Торнхилл. – Не спать ночами очень вредно. Начинает чудиться всякая ерунда, не говоря уже о том, что портится цвет лица.
– Ты можешь считать меня дураком, но я верю, что ты этого не делал, – сказал Альберт. – Тем не менее факт остается фактом: она ославлена и никогда не сможет предстать перед обществом вновь. Ей никогда не пришлют приглашение на бал. Она никогда не сможет показаться в городе. Я сомневаюсь, что отец найдет ей мужа даже в деревне. Это позор, Гейб, а ведь мне нравится эта девушка, и, если верить тебе, она ни в чем не виновата.
– Иногда, – сказал Торнхилл, – такие вещи случаются. А сейчас мне нужно немного поспать. Извини, Берти.
– И ты тоже не сможешь дольше оставаться здесь, – сказал Альберт, направляясь к двери.
– Ну, это мы еще посмотрим, – пробормотал Торнхилл после ухода друга.
Он не стал возвращаться в спальню. Все равно до утра ему не заснуть.
Он стоял за письменным столом, когда Торнхилл вошел в комнату.
– Мне нечего сообщить вам, Торнхилл, – сказал виконт. – Возможно, мне следовало бы вызвать вас на дуэль за тот позор, что вы навлекли на меня и мою семью. Но драться с вами означало бы защищать честь моей дочери, а я не считаю, что мне есть что защищать.
– Сегодня я добьюсь особого разрешения, – без лишних слов сообщил граф, – а завтра на ней женюсь. Вам не надо беспокоиться о приданом. У меня хватит средств содержать ее.
Виконт усмехнулся.
– Получилось не совсем то, чего вы ждали, не так ли? К чему идти под венец, если вы и так могли вкушать от древа наслаждений, не будучи связаны церковными узами? Неужели вы настолько озабочены репутацией своих ближних, чтобы поступить как порядочный человек?
Граф Торнхилл подошел к столу и, опираясь ладонями о столешницу, наклонился вперед, обращаясь к будущему тестю с недвусмысленно угрожающей интонацией.
– Хочу, чтобы в одном между нами была ясность, – сказал он. – Насколько я знаю, мисс Уинвуд чиста, как в тот день, когда ее родила мать. И если мне суждено на ней жениться, я готов поквитаться со всяким, кто полагает иначе. И вы не исключение.
– Убирайтесь! – вознегодовал виконт.
– Вам, похоже, наплевать на доброе имя вашей дочери, – сказал граф, – если только оно не бросает тень на ваше. Ну что ж, очень хорошо. Единственное, чем можно помочь вам в сложившихся обстоятельствах, – это выдать ее замуж незамедлительно. Как только ваша дочь будет достойно выдана замуж, вы снова сможете ходить с гордо поднятой головой. И она, разумеется, тоже.
Виконт Нордал смотрел на Торнхилла с ненавистью.
Граф отделился от стола и сделал шаг назад.
– Сейчас еще достаточно рано. В это время принято отдыхать после бала. Но не думаю, что мисс Уинвуд удалось заснуть сегодня. Я хочу увидеть ее, Нордал, перед тем как отправлюсь заниматься другими делами. Наедине, если вы не возражаете.
Рука виконта потянулась к звонку.
– Приведите мою дочь в розовый салон. Одну, – велел он немедленно появившемуся дворецкому. – А пока, Торнхилл, нам надо кое-что обсудить. Садитесь.
Граф Торнхилл сел с мрачным выражением лица и в столь же мрачном расположении духа.
Глава 12
Дженнифер проснулась, с удивлением отметив тот факт, что ей все же удалось заснуть. На самом деле она спала довольно глубоко и без сновидений, но проснулась рано и без приятной надежды на то, что все случившееся накануне было сном. Реальность давала знать о себе довольно грубо: саднящей болью в спине, напомнившей о себе, стоило Дженнифер повернуться. Мольбы Саманты и уговоры тети подействовали на отца. Он не стал посылать на конюшню за плетью. Взял розги и отстегал свою взрослую двадцатилетнюю дочь, как непослушную девчонку. Дженнифер в детстве не раз приходилось испытывать на себе гнев отца, и всякий раз физическая боль соперничала с нравственной, но вчера она была так глубоко потрясена, что перестала чувствовать боль.
Все было кончено. Все, ради чего стоило жить. Все кончилось для нее в двадцать лет. В самом начале жизни. Странно, но и наутро сохранилось состояние отстраненности от происходящего, как и на балу, когда случилось самое страшное. Чувства словно бы отключились.
Дженнифер села в кровати и спустила ноги на пол.
Итак, она еще раз поверила ему и на этот раз поплатилась сполна. Она доверилась ему вопреки расхожему мнению, отказавшись прислушиваться к советам более опытных людей. А ведь ее предупреждали, чем это может для нее кончиться. И вот как он с ней поступил! Лайонел оказался потерян для нее навеки. Никаких больше помолвок, никакой свадьбы, никаких светских сезонов. Ничего.
Внезапно Дженнифер поняла, что разбудило ее так рано. Через приоткрытую дверь гардеробной доносились голоса. Горничная открывала и закрывала шкафы и ящики комода. Она паковала сундуки. Сегодня ей предстояло уехать в деревню. Сначала домой. Но лишь на короткое время, пока отец не найдет для нее подходящее место где-нибудь в провинции и поселит ее там с компаньонкой. Дженнифер понимала, что на самом деле компаньонка – это всего лишь название. Женщина, которая будет жить вместе с ней, станет ее тюремщицей.
И в какую бы дыру отец ни определил ее, в ней ей предстоит провести, всю оставшуюся жизнь.
Горничная приготовила для Дженнифер простое утреннее платье и таз для умывания с кувшином на туалетном столике. Дженнифер встала и умылась самостоятельно. Потом причесалась и закрутила волосы в простой узел на затылке. А потом снова присела на край кровати. Теперь она вспомнила, что не имела права спускаться к завтраку. Она была приговорена к заточению в собственной комнате, пока для нее не подадут экипаж.
Ей не дали сказать ни слова в свое оправдание. Дженнифер только сегодня об этом вспомнила. Впрочем, не важно. Истина при данных обстоятельствах мало кого интересовала. Оставались голые факты: по каким-то одному ему известным причинам граф Торнхилл написал письмо, в котором не было ни слова правды. Затем по каким-то одному ему ведомым соображениям отец Лайонела прочел его, публично выставив на позор невесту своего сына. Он не просто отказал ей от дома, он обрек ее на изгнание из общества. Почему так жестоко? Дженнифер могла лишь пожать плечами. И главный факт – репутация ее навеки погублена и не подлежит восстановлению. Не было никакого смысла пытаться что-то кому-то доказать, заставить кого-то ее выслушать.