К нервозности присоединяется возбуждение. Сердце ее колотится как сумасшедшее, а в животе ноет от предвкушения. После увиденного вчера вечером в Интернете она решила больше не искать картинок на тему садо-мазо. Она не хочет преисполниться еще большим отвращением. Не то чтобы осуждает этих людей, просто ее совершенно не прельщает секс, связанный с болью. И все же Валентина заинтригована. Ей хочется понять эту темную сторону человеческой сексуальности. Является ли она извращением? Или же это проявление природных инстинктов, способ обрести полную свободу?
Леонардо Соррентино оказывается полной противоположностью человека, которого она ожидала увидеть. Во-первых, он молод. Ей представлялся мужчина в возрасте, жирный, лысый и немного вульгарный. Стереотип, разумеется. Леонардо, возможно, лишь на пару лет старше ее. У него такая же темная кожа, как у Тео. Он даже кажется ей чем-то похожим на ее любовника. Такая же легкая улыбка, хотя Леонардо не столь высок, как Тео, и глаза у него темно-карие, а не голубые. На нем безукоризненный и по виду очень дорогой темно-синий костюм и фиалковая рубашка, которая, несмотря на нежный оттенок, совсем не кажется женской. Едва ступив на порог безобидного вида здания частного клуба, она чувствует запах одеколона «Армани».
– Синьорина Росселли, спасибо, что пришли, – приветствует ее он.
– Зовите меня Валентина, – отвечает она, чувствуя себя неловко от столь формального обращения.
– Леонардо, – улыбается он в ответ и жмет ей руку.
Они идут по длинному коридору, который освещен приглушенным светом, струящимся из бра. Светильники укреплены на стенах, выложенных блестящей черной плиткой. Валентина готова к тому, что в любую минуту ее могут ввести в какой-нибудь мрачный подвал с инструментами для пыток, но, когда он наконец приводит ее в комнату в конце коридора, она чувствует даже некоторое разочарование. Мягкий свет, большой кремовый диван, ковер такого же цвета. И ни хлыстов, ни цепей.
Предложив сесть, Леонардо снимает пиджак и вешает его на спинку стула. Фиалковая рубашка из мягкого гладкого хлопка прекрасно сидит на хорошо сложенном теле. Расстегнуты две пуговицы – не слишком много и не слишком мало. Он достает бутылку белого вина из холодильника, стоящего в углу комнаты.
– Должен сказать, меня восхитила серия ваших эротических автопортретов, сделанных на канале в Венеции, – говорит он, разливая вино.
Валентина застывает в изумлении. А этот синьор Соррентино, как видно, привык брать быка за рога. Она представляет себе, как он рассматривает фото ее незащищенного тела. У нее появляется ощущение, что он видел ее всю , хоть она и знает, что этого не могло быть.
– Где вы их увидели? – спрашивает она. – Они нигде не публиковались и не выставлялись. Даже в Интернете.
– Простите, но мы, кажется, условились, что я не буду вам этого говорить, Валентина.
– Это Стефано Линарди? Он сделал вам копию с моей флэшки? – не отступает Валентина. Она понимает, что слишком настойчива, возможно, груба, но ей всегда претили светские любезности. Леонардо в ответ только приподнимает бровь.
– Он сказал, что это порно, а не искусство, – сообщает она.
– На мой взгляд, это ни то, ни другое, – говорит Леонардо. – Я бы назвал это эротическим повествованием. Вы своими образами ведете эротический рассказ.
Он замолкает, чтобы отпить вина.
– Знаете, я и в ваших модных фотографиях замечал это ваше умение выстраивать сцену. Поэтому и хотел, чтобы вы занялись нашим проектом. Здесь очень важно подобрать правильные оттенки.
– Но зачем вам вообще понадобились фотографии?
– По правде говоря, это была не моя идея, – признается Леонардо. – На меня вышел некто, желающий сохранить анонимность. Этот человек хочет издать книгу эротических и художественных фотографий на тему садомазохизма. Есть также возможность организовать выставку.
«Что в садомазохизме может быть художественного?» – проносится в голове Валентины.
Правильно расценив ее молчание, Леонардо говорит:
– Уверяю вас, Валентина, садомазохизм может быть красивым и привлекательным.
– Я таким никогда не занималась, – признается Валентина, стараясь не выдать смущения.
– Именно поэтому я и обратился к вам. Вы – объективный наблюдатель. По крайней мере я надеюсь, что объективный. Если считаете садомазохизм, э-э-э, нездоровым извращением, я думаю, нам не стоит начинать это сотрудничество. Ради вашего же блага.
Валентина задумывается. Делает глоток вина, глядя на Леонардо из-под опущенных ресниц. Он – само благообразие. Невольно приходит мысль: «А когда Леонардо занимается этим, он господин или раб?» Как-то невозможно представить, чтобы он делал что-то слишком жестокое. Как и в случае со старыми негативами Тео, ее охватывает неодолимое любопытство. Она понимает, что не сможет отказаться.
– Нет, конечно же, я не считаю это нездоровым. Если честно, я сгораю от любопытства, – признается она.
Леонардо снова улыбается. У него широкая, ослепительная улыбка. Валентина не может ответить ему тем же, и ей кажется, что со стороны она теперь и вовсе выглядит угрюмой как сыч. Он наклоняет голову набок, удивленно глядя на ее кислое выражение, и улыбка постепенно сходит с его лица.
– Что ж, хорошо, – говорит он, вставая и снова переходя на формальный тон. – Позвольте сперва показать вам наше заведение, чтобы вы могли начать генерировать идеи. Вам предоставляется полная свобода. Большинство наших клиентов согласны, чтобы их фотографировали, так что можете наблюдать, слушать и просто фиксировать, что происходит, а можете моделировать собственные сцены, если хотите. – Он замолкает и снова улыбается, на сей раз лукаво. – Вам это может понравиться.
Валентина все так же не отвечает на улыбку Леонардо.
– Может быть, – холодно произносит она, но чувствует, что под кожаной курткой ее охватывает жар. Моделировать собственные сцены? Идея кажется ей соблазнительно эротичной. Можно будет в эти чувственные декорации привнести свою страсть к деталям и театральности. От открывающихся возможностей кружится голова.
– Помните, Валентина, – продолжает Леонардо, – я не хочу порнографии. Это может сделать любой человек с улицы. Мне нужно искусство. Поэтому мы выбрали вас. Нам необходим эротизм.
– Я понимаю, – говорит Валентина, выходит с Леонардо из комнаты и следует за ним дальше по черному мраморному коридору. Он ведет ее к началу лестницы, тоже из черного мрамора, и поворачивается к ней.
– Сейчас здесь никого нет, – поясняет он. – Еще слишком рано, но я покажу вам одну из комнат, которые используют наши клиенты. Если вы готовы, конечно.
Она кивает и спускается с ним по лестнице. Свет с каждым шагом тускнеет, и по ее спине пробегает холодок. Она ненавидит темные, закрытые помещения. Лестница выходит в небольшой овальный коридор с тремя дверьми. Единственная лампа наполняет пространство мутным светом.
– Итак, Валентина, – Леонардо указывает по очереди на двери, – эти двери ведут к, так сказать, разным уровням опытности. За деревянной находится комната, в которой больше удовольствия, чем боли. За кожаной – больше боли, чем удовольствия.
Валентина нервно проглатывает ком в горле. В чем разница? Боль какой силы позволяет испытывать удовольствие?
– А это, – он подходит к двери из полированной стали, мерцающей в полутемном коридоре, – это Темная Комната. – Он прижимает к двери ладонь, оборачивается и торжествующе глядит на Валентину. Она сразу понимает: он – господин, в этом нет никаких сомнений.
Она отводит взгляд от Леонардо и смотрит на металлическую дверь.
– Что происходит в Темной Комнате? – произносит она тихо, почти шепотом.
Леонардо делает шаг в ее сторону. Он так близко, что ей в нос бьет запах его «Армани».
– В Темной Комнате царит страх, Валентина, потому что, как следует из ее названия, там темно. Там вы не увидите ничего, даже собственных рук.
– Тогда зачем туда заходить? – Голос ее становится еще тише.
В глазах Леонардо загораются хищные огоньки.
– Именно затем, что, благодаря страху, можно испытать такие сексуальные ощущения, которых другим способом не достичь.
Валентина не шевелится. Она понимает, этот человек ждет, что она как-то отреагирует, рассмеется, например, или вскрикнет. Или даже убежит по лестнице. Но она этого не сделает.
– Понятно, – невозмутимо говорит она. – Но, я полагаю, мне эта комната не пригодится, раз там так темно. Я не могу фотографировать в темноте.
Леонардо кивает, губы его растягиваются в ленивой улыбке.
– Совершенно верно. Вам незачем заходить в Темную Комнату… Если, конечно, вы сами не хотите…
Валентина перебивает его:
– Не могли бы вы показать мне остальные комнаты? Боюсь, что у меня не так много времени.
Улыбка Леонардо становится шире. Он знает: она лжет. Он уже ее раскусил. Она боится Темной Комнаты.
– Хорошо, – говорит он и идет открывать деревянную дверь. – Эту комнату мы называем Атлантида. Надеюсь, когда увидите все сами, вы поймете, почему именно так.
Валентина задерживается на пороге. Она смотрит на руку Леонардо, на его пальцы с хорошим маникюром, медленно поворачивающие ручку. Сердце колотится так, что, похоже, еще немного и оно выпрыгнет из груди. Ей кажется: если сейчас она войдет в эту комнату, жизнь уже не будет такой, как прежде. Это ее личный выбор, она не советуется с любовником, но, делая шаг вперед, слышит мягкий американский выговор Тео: «Умничка! Вот это моя неустрашимая Валентина».
Белль
Стук в дверь. Белль осматривает себя в зеркало. Расправляет платье, руки мягко скользят по черному шелку. Это один из нарядов горничной, которые Белль перешила для себя. Ей нравится шить, сидя на маленьком балкончике под венецианским солнцем и слушая, как сосед играет Баха на клавесине. Дома ей не разрешается заниматься подобной работой, но она любит рукодельничать и с огромным удовольствием приспособила платье Пины для нужд своего клиента. Короткое черное платьице едва прикрывает ягодицы и доходит как раз до линии чулок, которые, разумеется, украшены белыми кружевными подвязками. Поверх платья надет накрахмаленный белый фартук, а коротко остриженные черные волосы венчает белый чепец. Русский снова стучится. «О, сегодня он нетерпелив», – думает Белль, берет веничек для пыли и идет открывать.
– Добрый день, господин. – Она уважительно кланяется, когда русский клиент размашисто проходит в комнату.
– Здравствуй, Катя, – произносит он со строгим видом. – Почему ты так долго не открывала?
– Прошу прощения, господин, я открыла так скоро, как смогла.
– Но недостаточно быстро, Катя, – отвечает он, пронзая ее стальным взглядом, от которого ее сердце бьется сильнее. – Придется тебя наказать.
– Да, господин.
– Знаешь, за что?
– За то, что я не выполнила ваше приказание.
– Верно, Катя. В прошлый раз я велел тебе открывать дверь, как только постучу. Сегодня мне пришлось стучать дважды .
Русский вытягивает руки, ожидая, что она снимет с него пальто. Он пахнет табаком и сандалом. Опьяняющая смесь. Он вручает ей шляпу и перчатки, и она аккуратно кладет их на столик. В правой руке у него небольшая трость – стек, – которой он похлопывает по левой ладони. От вида русского внутри у Белль все сжимается.