Какое-то время обе женщины молчали. Маги оглядывалась по сторонам с видом богатой клиентки, оценивая, вынося приговор и ни минуты не сомневаясь в том, что ее приходу рады. За два года беззаботной жизни с Перри она к этому привыкла. Этому невозможно научиться, никакие тренировки не помогут, если человек не привык тратить большие суммы. Поведение Маги проистекало из внутреннего ощущения и зависело от отношения к одежде. Казалось, она заявляла открыто: «Нет ничего такого из того, что вы можете мне предложить, чего бы я не могла купить, если захочу. Но понравится ли мне что-нибудь? Попробуйте соблазнить меня. Вполне возможно, что я настолько пресыщенна, что даже не захочу, чтобы вы меня искушали. Покажите мне все самое лучшее. И если мне что-то понравится, я это куплю. А может быть, и нет. Решать буду только я».
Наконец Патрисия встала из-за стола и почтительно приблизилась к Маги.
— Могу ли я помочь вам, мадам? — Она говорила таким тоном только с самыми лучшими клиентами.
— Очень на это надеюсь, — ответила Маги.
— Присядьте, пожалуйста, я немедленно пришлю к вам продавщицу. — Мисс Фолкленд улыбнулась, словно прося прощение за то, что продавщица не материализовалась из воздуха в ту самую секунду, как Маги переступила порог салона.
— Нет, прошу вас, не надо. Я хотела бы поговорить с кем-нибудь о работе манекенщицы.
— О работе? — переспросила Патрисия, и ее улыбка увяла.
— Мне сказали, что вам нужна манекенщица. Я бы хотела занять это место.
— Это совершенно невозможно, — резко ответила мисс Фолкленд, и в ее голосе явственно слышались гневные нотки.
Как посмела эта женщина войти в салон с видом клиентки, когда ей всего лишь нужна работа? Просто немыслимо! Непростительно! Неслыханно! Патрисия Фолкленд рассердилась на эту женщину за то, что она заставила ее совершить ошибку там, где Патрисия стопроцентно полагалась на свою компетентность. Ее вывело из себя то, что она обратилась к соискательнице места, как к клиентке.
— Мой друг, мистер Гарри Клейн, сказал, что Дому моды Бьянки нужна манекенщица. Мистер Клейн говорил с мистером Бьянки не больше четверти часа назад, поэтому я сразу же пришла.
— Мистер Бьянки ищет профессиональную манекенщицу, а не дилетантку. Мы платим тридцать пять долларов в неделю, а на эти деньги не купишь и одной вашей туфли. И потом, наши девушки должны работать как звери за эти деньги, иначе им не продержаться и пары дней. Мы не будем даже говорить с той, кто не имеет опыта работы.
— Прошу вас, позвольте мне попробовать, — настаивала Маги. «Этой тетке не удастся от меня избавиться, — думала она. — Я больше не застенчивая дурочка из провинции, которая стесняется раздеться». — Мистер Бьянки сказал мистеру Клейну, что ему нужна…
Мисс Фолкленд услышала и отметила про себя настойчивость и упрямство в голосе молодой женщины. Патрисия всегда сожалела о том, что ее работодатель продолжает поддерживать связь со своими старинными приятелями, с которыми он играл в покер. Но она отлично знала, насколько патрон щепетилен в отношении друзей. Ей пришлось смириться с тем, что не удастся выгнать нахалку из салона немедленно.
— Идите за мной, — приказала Патрисия. — Но вы напрасно потеряете время.
Она поднялась на один пролет вверх, и они оказались в комнате, где висели французские оригиналы и стояли столики с косметикой для манекенщиц. Мисс Фолкленд выбрала белое атласное вечернее платье, настолько глубоко вырезанное спереди и сзади, что трудно было отличить перед от спинки. Скроенная по косой двуслойная юбка, зрительно увеличивающая объем бедер, превращала этот наряд в самый невозможный для носки из всех, придуманных мадам Жанной Ланвен. Патрисия протянула платье Маги и, не сказав ни слова, вышла.
Черт бы побрал эту девицу, кипела от злости Патрисия. Она знала достаточно, чтобы поминать мистера Клейна через слово, но ей не хватило ума сообразить, что стать манекенщицей она не сможет. Манекенщица не может быть такой, чтобы клиентке пришло в голову себя с ней сравнивать. Как бы ни была красива девушка, демонстрирующая платье, у женщины, его покупающей, не должно даже зародиться чувство зависти. Манекенщица не имеет права быть с клиенткой на одном социальном или материальном уровне. Клиентка всегда должна чувствовать свое превосходство. Об этом знали все, кто продавал одежду.
Мисс Фолкленд все еще злилась, когда Маги появилась на верхней ступени лестницы. Она завернулась в накидку из горностая, которую нашла на вешалке рядом. Ее волосы казались укрощенным пламенем, все еще разделенные на пробор, как это когда-то сделал Антуан, но теперь они отросли и волнами прикрывали уши. Словно ожившее изваяние она двинулась вперед, не слишком быстро и не слишком медленно, ритм ее шагов позволял зрителю как следует рассмотреть ее наряд, но устремленный в пустоту взгляд не допускал никакого личного контакта. Исчезла, словно ее и не было, та Маги, которая вошла в салон. Вместо нее появилась манекенщица, созданная только для того, чтобы служить другим.
Казалось, она говорила: «Не смотрите на меня, смотрите на мой наряд, потому что он может стать вашим. Я всего лишь помогаю вам реализовать ваши мечты. Я ничто, весь смысл в моей одежде, а разве она не великолепна? Я горжусь тем, что ношу ее, хотя бы и несколько минут. Представьте, как обворожительно вы будете выглядеть в этом платье».
Маги спустилась по лестнице и прошла по приемной. Мисс Фолкленд, разглядывая ее недружелюбным, придирчивым взором, заметила, что она нашла пару атласных вечерних туфель. Но любая женщина, даже самая безобразная, смогла бы завернуться в накидку из горностая и создать такой эффект. Все манекенщицы Бьянки надевали ее и все выглядели очень хорошо. Этот отвлекающий маневр не произвел на Патрисию впечатления.
Но Маги развернулась перед ее столом и вернулась обратно к основанию лестницы. Там она привычным жестом сняла мех так легко, словно это была органза, и, волоча его за собой, предстала перед Патрисией в белом платье. Наряд вдруг стал чрезвычайно соблазнительным, и именно потому, что его надела Маги.
Одну клипсу из фальшивых бриллиантов от Шанель, которую она нашла среди аксессуаров, она прикрепила внизу V-образного выреза спереди, а вторую сзади. Такого никто в Нью-Йорке еще не видел. Маги сделала круг по комнате, волоча за собой мех, а на ее губах появилась теплая, мечтательная улыбка. И этого легкого движения губ оказалось достаточно, чтобы дать зрительнице понять, насколько хорошо она может себя почувствовать в этом платье. Эта улыбка соблазняла, искушала, манила. Маги не смотрела на Патрисию Фолкленд, не искала ее одобрения или осуждения, но если бы и взглянула, то увидела бы, что женщина сурово поджала губы.
— Кто это? — услышала Маги мужской голос.
Мисс Фолкленд вскочила, а Маги осталась невозмутимо стоять. Она ждала, предлагая себя и одновременно сохраняя дистанцию.
— Эта девушка хочет получить работу манекенщицы, мистер Бьянки, — торопливо ответила Патрисия. — Мне кажется, она не подходит.
— Вам следовало бы проверить зрение, Пэтси. Как вас зовут, мисс?
Нейтральное выражение на лице Маги исчезло, она на всю мощь включила свое обаяние.
— Магали Люнель, но когда я работаю, то предпочитаю, чтобы меня называли просто Маги.
— Так это вы та девушка, о которой со мной говорил Гарри! Я не ожидал… Когда вы могли бы начать?
— Когда вам будет удобно. Завтра, если это вас устраивает.
— А как насчет того, чтобы приступить немедленно? Пэтси, миссис Таунсенд только что звонила. В конце концов она передумала и решила не ехать в Палм-Бич, так что ей просто необходимы новые наряды для вечеринок на Рождество в Такседо-парк. А манекенщиц у нас не хватает.
— Я готова начать прямо сейчас, — сказала Маги.
Ей понравился мистер Бьянки, который когда-то жил по соседству с мистером Клейном. Его отличали утонченность и изысканность европейца. Полноватый, с блестящими глазами, он был, несомненно, мастером своего дела. Маги легко понимала таких людей. Если его разочаровать, он превратится в демона, но будет добрым и даже щедрым, если Маги окажется тем совершенством в работе, которого он ждал.
Несколько часов спустя, продемонстрировав десятки платьев, костюмов и пальто для миссис Таунсенд, Маги вышла из Дома моды Альберто Бьянки, получив работу манекенщицы за тридцать пять долларов в неделю. У нее в душе пели птицы. Она все-таки умела кое-что. Разве она не провела несколько лет, раздеваясь и одеваясь для художников? Разве не была внимательной зрительницей на показах мод? Она сумела вести себя так, как известные парижские манекенщицы. И это дало ей возможность получить работу. Ей хватит денег, чтобы платить няне Баттерфилд, и у нее еще останется пятнадцать долларов.
Маги дошла до угла Пятой авеню и Пятьдесят седьмой улицы и остановилась, очарованная красками заката. Ей вдруг показалось, что рядом с ней остановилась другая, семнадцатилетняя Маги, ожидавшая решения своей судьбы на Монпарнасе апрельским утром. «Как мало я тогда знала, — подумала сегодняшняя Маги, — как мало знаю теперь. Как многому мне надо научиться. Интересно, где тут цветочный магазин?» Маги должна была купить красную гвоздику для своей бутоньерки.
13
Почему Лавинии Лонгбридж удавалось влиять на самых молодых представителей нью-йоркского света? Даже вдовы, играющие в бридж в Саутгемптонском пляжном клубе, спрашивали об этом друг друга.
Один циник сказал, что в природе существует всего лишь четырнадцать групп, к которым можно отнести любые предметы от кристаллов до яблок, но на вершине каждой группы наверняка обнаружится Лалли Лонгбридж. Но это был бы слишком простой ответ. Хотя еще будучи дебютанткой, Лавиния произвела такой фурор и пользовалась такой популярностью, что все остальные девушки, впервые появившиеся в свете вместе с ней, выглядели безликой серой массой.
Когда Лавиния вышла замуж за Корнуоллиса Лонгбриджа, она вполне могла бы стать одной из богатых молодых жен, но она отказалась от такой роли. Поэтому в эпоху традиционных семейных пар супруга осталась самостоятельной личностью, сохранив свою индивидуальность, а Корни Лонгбридж превратился в одного из ее подданных.
Лалли была миниатюрной и очень красивой, с черными глазами, черными волосами, белоснежной кожей и ярко-красными губами. Но в Нью-Йорке достаточно и других красавиц. Нет, ее влияние основывалось не только на красоте и популярности. Главным козырем Лалли Лонгбридж было ее умение проводить время, наслаждаясь жизнью. А наслаждалась жизнью она только тогда, когда рядом с ней веселились и другие.
Веселость Лалли Лонгбридж с бесчисленных вечеринок двадцатых годов плавно перешла на мрачные и пугающие тридцатые. Состояние ее мужа не пострадало во время краха на бирже, поэтому Лалли очень серьезно относилась к тому, как со всей несерьезностью принимать гостей. Их дом стал тем очагом, у которого мог погреться любой, кто оказывался рядом. Считалось, что у Лалли самый лучший бар в городе, и, разумеется, она знала всех бутлеггеров. Лалли придумала ужин — шведский стол. Еда в ее доме всегда приобретала очарование пикника. Она с таким вкусом подбирала гостей, что ее вечеринки всегда удавались на славу. Лалли приглашала к себе джазовых музыкантов, репортеров, профессиональных боксеров, чечеточников из бродвейских шоу, авторов стихов для модных песенок и даже, как шептались завистливые сплетницы, гангстеров, что придавало вечеринкам только большую остроту. Смех и дружелюбие Лалли объединяли всех приглашенных, создавая великолепное единство.