Заметив, что Честити нацелилась на свою тарелку, он оттащил ее от стола.
— Ха-ха! Вы только гляньте на этого офицеришку! — Она подбоченилась. — Грязная подколодная свинья!
— Змея!
— Как, ты еще и обзываешься? — возмутилась Честити.
— Если уж подколодная, то змея. Свиньи не живут под колодами.
Син разразился заливистым смехом. Честити подумала, что сейчас точно лопнет от злости.
— Нет, это уму непостижимо! Ты водил меня за нос, издевался надо мной, ввергал в невообразимые ситуации, а теперь у тебя хватает совести делать мне замечания!
При этом она тыкала пальцем в грудь Сину, понемногу оттесняя его к столу.
— Кто бы говорил! — отпарировал он. — Ты меня похитила, ограбила, привязала к кровати, осыпала оскорблениями и угрозами. Что касается невообразимых ситуаций, ты можешь давать уроки, моя милая Хлоя.
Вся кровь отхлынула от раскрасневшегося лица девушки. Со словами «Боже правый…» она медленно отступила в угол.
— Ну, Честити Уэр, теперь ты видишь, что мы созданы друг для друга? — сказал Син, поймав ее за плечи. — Если бы разум не сообразил, кто такая Хлоя, плоть разобралась бы без труда.
Честити попробовала высвободиться, но Син лишь крепче прижал ее к груди.
— Если ты думаешь, что я слишком долго молчал, прости. — Он на миг посерьезнел, но тут же снова заулыбался. — От хорошего не так-то просто отказаться, а наш маленький спектакль был чудом из чудес.
Хмуриться решительно не получалось, его веселость была слишком заразительной.
— Ты вообще способен принимать что-нибудь всерьез?
— Только в случае крайней необходимости, — сказал Син и, к большому огорчению Честити, посерьезнел. — Только не нужно относиться ко мне так, словно я без царя в голове. Я рассудительный и ответственный человек, я военный. Смех — лучшее лекарство от неприятностей. Пока смеешься, выдержишь все и не утратишь рассудка.
Не совсем понимая, о чем речь, Честити теснее прижалась к нему.
— Однажды нам пришлось сражаться в совсем уж неподходящих условиях: пронизывающий ветер, ледяной дождь.
В бою таким вещам не придаешь значения, но вот бой отгремел, и пришлось окапываться на голой равнине. Ни деревца, ни оврага, а погода — все та же. Мы сделали накаты из трупов, своих и вражеских, и за ними провели ночь.
Син отстранил Честити, испытующе глядя ей в лицо, но она не смогла представить всего ужаса той ночи.
— В солдатской жизни, милая, случается и не такое. Как думаешь, ты способна разделить со мной эту жизнь?
— И спать среди трупов?
— Чаще — среди крыс и блох, — усмехнулся Син, — но кто знает, до чего может дойти? — Он придержал ее за подбородок, не позволяя отвернуться. — Ты хоть понимаешь, что я предлагаю тебе стать моей женой?
— Никто не берет в жены таких, как я!
— Это мы уже обсуждали. Если я чего-то хочу, я этого добиваюсь. Никто не сможет мне помешать.
— Даже Родгар?
— Даже он. Я уже достиг зрелости, и мое состояние, пусть сравнительно скромное, всецело принадлежит мне.
— Скромное? Ты пугаешь меня нищетой?
— Нищий Маллорен — это было бы что-то новенькое! — Син снова развеселился. — Я сказал, сравнительно скромное состояние. Поверь, нам хватит не только на хлеб и масло, но и на все мелочи хорошо устроенного дворянского быта… разумеется, в мирное время. Ну а пока меня призывает долг, и ты, любовь моя, можешь стать разве что женой офицера действующей армии.
— Только не считай себя ответственным за мою репутацию, она погибла еще до того, как мы познакомились. К тому же я уродина, и ты никак не можешь…
Син поцеловал ее с такой страстью, что не было иного выхода, кроме как ответить тем же.
— Не смей называть себя уродиной! — наконец сказал Син. — Ты единственная, вот и все. Если ты страдаешь по утраченным волосам, они отрастут, а пока можешь носить парик. С чего ты взяла, что я предлагаю тебе брак из чувства долга? Я хочу, чтобы мы поженились. В моих глазах ты красива — более того, ты дивно хороша, Честити. У тебя совершенные черты. — Он медленно проследил контур ее лица. — Но дело не только в этом. Ты отважна, умна, ты не лезешь в карман за словом. Впервые в жизни я встретил женщину под стать себе буквально во всем. С тобой легко говорить, хорошо смеяться, ты будишь во мне желание настолько сильное и особенное, что оно выше всех сравнений. Помнишь день нашей встречи?
Они все еще стояли, тесно прижимаясь друг к другу, поэтому Честити ощутила, как напрягается его плоть. Казалось странным, что это происходит при воспоминании о том, как он лежал связанный на кровати.
— Да-да, — подтвердил Син, — впервые это случилось со мной уже тогда. Говорят, душа всегда сразу узнает ту, что создана для нее, но на деле так бывает далеко не всегда. Зато плоть редко ошибается.
Честити бездумно опустила руку, приласкала его, опомнилась и отдернула.
— Ты измеряешь все похотью, а похоть преходяща.
— Похоть — грубое название для желания. Все проходит, и желание тоже может угаснуть, но порой для этого требуется вся жизнь. Что-то подсказывает мне, что у нас с тобой как раз тот случай.
— Мы слишком мало знакомы, чтобы можно было предсказывать будущее.
— А сколько ты хочешь? Год? Десять лет? Все самое главное мы друг о друге уже узнали.
— За пять дней?
— Почему бы и нет? Представь, что в день нашей встречи мы родились заново. Все, что было до этого, в счет не идет.
— Будь же серьезнее!
— Не буду. Я пытался сделать тебе серьезное предложение, но не преуспел. Придется шуточками завлечь тебя в сети брака.
— О браке не может быть и речи! — упорствовала Честити.
— Это мы еще посмотрим.
Она оглянулась в поисках того, чем можно как следует облить. Это не укрылось от Сина.
— Делать нечего, придется ввести продукты питания не только в любовные игры, но и в ссоры. Как насчет меда? Он пачкает не хуже, чем масло или сливки, а потом его можно долго и со вкусом слизывать…
Честити разрывалась между желанием наброситься на него с кулаками и желанием разделить его прекрасную бесшабашность.
— Кстати, ты тоже перепачкалась.
Взглянув на себя, она обнаружила пятна от масла и сливок. Их было не так уж много, но в целом одежду нельзя было назвать опрятной.
— Сойдет!
— Зачем привлекать внимание? По-моему, самое время тебе вернуться к женскому наряду.
— Как?! Ты хочешь, чтобы я опять нацепила те непристойные тряпки?!
— Почему бы и нет? Надо только разжиться приличным платьем, которое все это скроет.
— Но я привыкла ходить в мужском!
— Когда-нибудь все равно придется отвыкать, почему же не теперь? — Син улыбнулся с обезоруживающей нежностью. — Я предпочитаю путешествовать с дамой. Не забывай, милая, что у меня всего лишь короткая передышка между сражениями. Из того, что может подарить женщина мужчине от разлуки до разлуки, самое драгоценное — это полная откровенность.
Полная откровенность от разлуки до разлуки. Для Честити это был новый и трогательный образ. Она уступила.
— Но как же я поеду верхом?
— Как угодно. Можешь ехать по-мужски, как простолюдинка, а если хочешь, подыщем дамское седло.
Девушка подумала, в какой позе будет меньше страдать, — и вздрогнула, поймав испытующий взгляд Сина. Он что-то подозревал, потому что взял ее правую руку и внимательно всмотрелся в рубец, чуть-чуть опавший за ночь.
— Тебе надо рассказать, что случилось в мое отсутствие. Честно и без утайки.
Она потянула руку к себе, но не смогла высвободить.
— Какая разница, раз все уже позади? Мы и так сильно задержались, Син, а нужно спешить. Натаниель и Верити, быть может, уже дожидаются нас.
— Если верховая езда причиняет тебе боль, разница громадная.
— Просто… просто я не привыкла подолгу ездить верхом.
— Что за глупости! Мы ездили верхом уже не раз, и никогда еще я не видел, чтобы ты столько возилась!
— Син, ради Бога! Перестань изводить меня расспросами! Я же еду верхом, и ничего, не умираю! Со мной не случилось ничего страшного, поверь!
Вырвав руку, Честити бросилась к двери. Син перехватил ее на полдороге.
— Ты лжешь!
— А если и так, то что? — вспылила она. — Когда я хочу солгать, я это делаю, и ты не будешь исключением!
— Пожалуйста, лги, но не в жизненно важных случаях!
Сейчас он был серьезен — о, более чем серьезен! Мрачен, как туча, и грозен, как Родгар. Честити, упрямо сжав губы, отвернулась. Нельзя, невозможно было рассказать о вздернутых юбках, об ударах трости и о гнусных руках Линдли у нее на груди.
Ладони легли на плечи осторожно и бережно. Как много может сказать одно прикосновение мужских рук!
— Ты должна рассказать, — попросил Син мягко. — В этом нет ничего страшного, как раз наоборот. Тебе сразу станет легче.
— Отец… — Честити судорожно сглотнула, — он ударил меня тростью… по голым ногам. Всего трижды, но болело ужасно! Со временем все заживет, и я думаю, что поездка…
Она умолкла, когда пальцы на плечах сжались. Син повернул Честити к себе и пристально вгляделся в ее лицо.