— Так нам на этих чудищ и не взобраться! А Фред Уэлберн что скажет?
— Все договорено. Фред разрешает мне брать их, когда я захочу. Ну давайте же! Я вас подсажу.
Я запротестовал, но он вскинул меня на спину одного битюга, взгромоздился на второго, ударил его пятками, испустил веселый вопль, и я еще толком не понял, что происходит, а мы уже неслись вниз по склону.
— Держитесь! Там внизу ручеек!
Мог бы не предупреждать! Я уже вцепился в гриву мертвой хваткой, выпучил глаза от напряжения и приготовился через секунду слететь с широкой гладкой спины в окружающую кромешную тьму. Водную преграду наши кони взяли, точно призовые скакуны, но я каким-то чудом удержался, и мы помчались вверх по противоположному склону.
По-моему, битюги летели карьером, но Колему и этого было мало — он все время подбодрял их громкими криками. Я смутно разглядел, как он пронесся сквозь калитку, и похолодел от ужаса: в такую щель мой коняга никак не протиснется! Я ошибся, но лишь отчасти — мое колено задело столб с такой силой, что я мысленно простился с этой ногой.
Столь же стремительно мы пересекли еще один луг, а затем Колем остановил своего скакуна и спешился.
— Чудесно прокатились! — произнес он с восторженным вздохом, но тут я, постанывая, сполз на траву. — Вы прихрамываете? Что с вами?
— Ударился коленом о столб калитки, — пробурчал я угрюмо, с трудом ковыляя и потирая коленную чашечку.
— Очень неприятно. Зато мы избежали длиннющей пешей прогулки. Лес-то вот он!
Мы перебрались через изгородь, и Колем долго вел меня между черными стволами, пока мы не вышли на прогалину в самом сердце леса к его укрытию. Чуть развиднелось, и я разглядел искусное сооружение из лапника и травы.
— Забирайтесь! — шепнул мой коллега в величайшем возбуждении. Глаза у него были широко раскрыты, на губах блуждала улыбка.
Ждать нам пришлось недолго. Едва за ветвями забрезжила заря, как но-слышался шорох, что-то задвигалось между деревьями, и на прогалину чередой вышли олени. Да, в течение многих лет я не видел в этом лесу ни единого оленя, а теперь они были прямо передо мной — и не один, не два, а много: кроткие самки и величественные в венце рогов самцы бродили по прогалине, пощипывая траву. Зрелище это было исполнено такой неописуемой красоты и умиротворения, что я чувствовал себя избранником судьбы и любовался им, забыв недавние невзгоды. Вблизи находилась барсучья нора, и Колем торжествующе дернул меня за рукав, когда его любимые звери вышли на прогалину поиграть со своими отпрысками.
А потом мы возвращались в душистом безмолвии леса по мягкому ковру сосновых игл, и Колем рассказывал и об оленях, и о других диких обитателях леса, и о растениях и цветах, которые можно найти только в таких потаенных уголках. Казалось, он знает о них все, и я осознал всю глубину интереса, украшавшего его жизнь. У него в руках был ключ к волшебному миру.
Когда мы вышли на луг, из-за холма выплыло солнце, и, оглянувшись, я увидел среди темных древесных стволов голубые озерца колокольчиков, а там, где первые лучи пробивались сквозь ветки драгоценными камнями пестрели ветреницы и первоцветы.
К тому времени, когда мы въехали на холм — неторопливо и осторожно па моей настойчивой просьбе — и я дохромал до машины, колено у меня окостенело, и, забираясь на сиденье, я болезненно охнул.
— Да, не повезло вам с коленом, — сочувственно улыбнулся Колем. Внезапно выражение его лица изменилось. — Ну да ничего! У меня для вас есть сюрприз.
Я почувствовал, что глаза у меня сощурились в щелочки.
— Какой еще сюрприз? Он ухмыльнулся до ушей.
— Приглашаю вас поужинать со мной.
— Поужинать? Где?
— У меня. Я знаю, Хелен сегодня идет на собрание и обещала приготовить вам что-нибудь. Ну так я договорился с ней. Я вас угощаю. Будет жареная утка.
— Утка! А кто ее приготовит?
— Я. Ощиплю и зажарю вот этими лилейными ручками.
Голова у меня слегка пошла кругом. Я знал, что он держит в дальнем углу сада уток. (Зигфрид косо поглядывал на эту деятельность как на расширение «зверинца».) Но такое приглашение от человека, который едой не интересуется и, судя по всему, ест что попало и когда попало? Тем не менее, если ему хочется оказать мне любезность…
— Что же, Колем… Вы очень добры… Так в котором часу?
— Ровно в восемь.
В назначенное время я поднялся по лестнице в тесную квартирку и был принят с распростертыми объятиями. Колем усадил меня за стол перед полной рюмкой, а сам отправился на кухню. Я оглядел маленькую комнату. Она осталась точно такой же, как была в тот день, когда он впервые переступил ее порог. Предыдущие обитатели квартирки что-то меняли, что-то добавляли в соответствии со своими вкусами, но Колема ковры, занавески и мебель нисколько не интересовали. На столе не было ничего, кроме двух комплектов ножей и вилок, а также солонки и перечницы. Он скоро вернулся и хлопнул на стол две тарелки, а из кухни заструился дивный аромат, едва он открыл дверцу духовки.
— Ну вот, Джим! — торжествующе вскричал Колем, внося жаровню с двумя утками. Он подцепил вилкой одну и плюхнул ее на мою тарелку, затем положил вторую себе.
Я ждал, что он принесет овощи и другой гарнир, но Колем опустился на свой стул и помахал мне вилкой.
— Наваливайтесь, Джим. Надеюсь, вам понравится.
Я посмотрел на свою тарелку. Парадный ужин по Колему — по утке на нос, и все. Он уже уписывал свою за обе щеки, и я попробовал мою, но тут же столкнулся с некоторыми трудностями: мой коллега удалил далеко не все перья, и Мне пришлось немало повозиться с обуглившимися стержнями.
Однако Колема ничто, казалось, не смущало: он стремительно расправился со своей уткой и со вздохом удовлетворения откинулся на спинку стула. Меня удивила его быстрота, но я тут же сообразил, что он, вероятно, не ел уже сутки.
Ни десерта, ни кофе — и довольно скоро он меня выпроводил.
Хелен вернулась домой около десяти.
— Ну, как прошел твой день с Колемом? — спросила она, снимая жакет.
Я потер колено. Почему-то ответить на этот вопрос было нелегко.
— Получил большое удовольствие. Было весело… увлекательно… необыкновенно… — Я никак не мог найти подходящего слова. — Совсем не то, к чему мы привыкли.
Она засмеялась.
— Ты просто охарактеризовал Колема.
— Вот именно! — Я засмеялся следом за ней. — Это был день Колема.
31
— Звонил старик Уильям Холи, — сказал Зигфрид, кладя трубку. — Голос совсем расстроенный. Теленок у него лежит замертво, вот-вот Сдохнет, а у бедняги их и так мало. Поторопимся! Я оторвался от книги вызовов.
— Но мы же должны в десять удалить опухоли у лошади полковника Фултера.
— Знаю. Но ферма Холи как раз по дороге, и мы успеем.
Такая привычная ситуация! Зигфрид предвкушает, как будет оперировать лошадь — его страсть, рядом сижу я, анестезиолог, а у нас за спиной погромыхивают на эмалированном лотке только что стерилизованные инструменты. А погода прекрасная, что очень кстати — ведь оперировать предстоит под открытым небом.
Через три мили мы свернули на узкий проселок и вскоре увидели дом Холи — по размерам немногим больше серых каменных сараев, разбросанных по верхним склонам зеленых холмов. Для меня эти приземистые крепкие сараи и нескончаемые каменные узоры стенок, разрисовывающие пастбища над нами, были своего рода символом йоркширских холмов. И глядя на них из окна машины, я снова думал, что нигде в мире ничего подобного, наверное, нет.
Фермер, чьи седые волосы выбились из-под потрепанной кепки, с тревогой смотрел на Зигфрида, нагибавшегося над теленком, неподвижно распростертым в углу коровника.
— Так что это, мистер Фарнон? — спросил он. — Я такое впервые вижу.
Мольба в его взгляде мешалась с глубокой верой. Зигфрид был его кумиром, чудотворцем, на счету которого было множество волшебных исцелений задолго до того, как я приехал в Дарроуби. Уильям Холи принадлежал к племени простодушных непритязательных фермеров, которое еще сохранялось в пятидесятых, но с тех пор давно растаяло под жгучими лучами науки и образования.
Зигфрид сказал озабоченно:
— Очень странно! Ни поноса, ни пневмонии. А малыш лежит лежмя.
Он тщательно и методично водил стетоскопом по маленькому телу, прослушивая сердце, легкие и брюшную полость. Смерил температуру, раскрыл рот, осмотрел язык и горло, проверил глаза и провел ладонью по палевой шерстке. Затем медленно выпрямился, продолжая смотреть на неподвижного теленка. Потом вдруг обернулся к старику.
— Уильям, — сказал он, — будьте добры, принесите мне кусок шпагата.
— А?
— Кусок шпагата, пожалуйста.
— Веревочку?
— Ну да. Примерно такой длины. — Зигфрид широко развел руки. — И, пожалуйста, побыстрее.
— Сейчас… сейчас принесу. Да только где же такую взять? — Он умоляюще посмотрел на меня. — Вы не подсобите, мистер Хэрриот?
— Конечно. — Я поспешил следом за ним из коровника. За дверью он вцепился в мою руку. Нетрудно было догадаться, что с собой он меня позвал, только чтобы удовлетворить свое любопытство.
— Это для чего же ему веревочка понадобилась? Я пожал плечами.
— Понятия не имею, мистер Холи.
Он радостно кивнул, словно ничего другого не ждал: откуда простому ветеринару было знать, что замыслил мистер Фарнон, легендарный маг и волшебник, который, демонстрируя свое искусство, применял неслыханные средства — клубы фиолетового дыма для излечения хромающей лошади, дырки в яремной вене, чтобы набрать целое ведро крови и тем исцелить ламенит. Старый Уильям наслышался этих историй и не сомневался, что мистер Фарнон способен поставить его теленка на ноги при помощи обрывка шпагата.
Но, к его большой тревоге, мы метались по дому и ничего подходящего не находили.
— Чтоб ему! — буркнул мистер Холи. — У меня же тут всегда висит моток бечевки, и на тебе! Запропастился куда-то. И всегда я в веревочках путаюсь, а тут вот ни единой! Что он подумает! Фермер — и ни одной веревки?
Он оглядывался в настоящей панике и вдруг увидел веревку, валявшуюся на кипе пустых мешков.
— Как она, мистер Хэрриот? Нужной длины?
— По-моему, да.
Старик схватил ее и побежал в коровник со всей быстротой, на какую были способны его ревматические ноги.
— Вот, пожалуйста, мистер Фарнон, — пропыхтел он. — Я не очень задержался? Он еще жив?
— Да, конечно. — Зигфрид взял веревочку, приподнял, определяя на глаз ее длину, а потом, пока мы взирали на него, затаив дыхание, ловко ею подпоясался.
— Большое спасибо, Уильям, — сказал он, — так куда удобнее. Я не могу работать, если этот халат распахивается, чуть я наклонюсь. Вчера две пуговицы отлетели. Корова подцепила рогом и рванула. Со мной такое постоянно случается.
— А… Но… веревка-то… — Лицо старика даже сморщилось от разочарования. — Значит, теленку моему помочь вы не можете?
— Конечно, могу. С чего вы взяли, что ему нельзя помочь?
— А… вы знаете, что с ним?
— Конечно. У него КЦН.
— А это еще что?
— Кортико-церебральный некроз. Заболевание мозга.
— Название какое-то страхолюдное. В мозгу, значит? Так дело плохо?
— Вовсе нет. Сделаю ему внутривенное вливание витамина В. Обычно это сразу ставит их на ноги. Ну-ка, подержите ему голову. Видите, как она завернута к спине? Это называется опистотонос — типичный симптом.
Зигфрид быстро сделал инъекцию и выпрямился.
— Завтра утром кто-нибудь из нас заглянет к вам по дороге на вызов. И готов об заклад побиться, что ему станет намного лучше.
На следующее утро заехал я, и, действительно, теленок уже с аппетитом ел, и Уильям Холи был очень доволен.
— Видно, мистер Фарнон дал ему сильную штуку, — сказал он.
Для старика это было еще одно чудо, но в его тоне проскользнула та же обескураженность, что и накануне, когда Зигфрид перепоясался веревочкой. Его любимый ветеринар снова себя показал, но я не сомневался — в глубине души он горько разочарован, что вылечила теленка не веревочка!
32
Зигфрид, развалившись у камина, был полон энтузиазма.
— Рад, что вы заехали, Джеймс. Всегда приятный гость. Днем у нас времени поболтать не остается, э?
Я заглянул к нему после вечернего вызова по соседству. Он вложил мне в руку рюмку и опустился в кресло, сияя радушием.
— Какие-нибудь затруднения?
— Нет-нет. Послеродовой парез у Джона Ланкастера. Когда я уезжал, корова уже поднялась.
— Чудесно, чудесно! Милый человек Джон.
— Да, очень симпатичный. Когда я хлопнул корову по крупу и она встала, он страшно обрадовался.
— Превосходно. Маленькие триумфы ветеринарной практики. У меня тоже выдался удачный день. И что может быть приятнее, чем в холодный вечер сесть у огонька и отдохнуть душой! Который час? — Он взглянул на каминную полку, где стояли часы. — Половина восьмого. До чего же приятно покончить с делами и провести часок-другой в тишине и покое.
— Вы правы, Зигфрид. Совершенно с вами согласен. До завтра вы свободны. — Я пригубил рюмку и с нежностью поглядел на моего партнера.
Он вытянул длинную ногу к камину и носком домашней туфли поправил полено на решетке.
— А вдобавок ко всему еще и телевизор. — Он указал на мерцающий экран телевизора по ту сторону камина. Звук был приглушен. — Нынче в моде снобизм наизнанку: люди называют его идиотским ящиком и приманкой для дураков, но мне многие программы доставляют истинное удовольствие. Не спорю, в холмах это новинка, но поверьте, когда сидишь тут и смотришь интересную программу, это очень взбадривает.
Он устроился в кресле поглубже и вытянул обе ноги к огню.
— Сегодня днем я заезжал к Дереку Маттоку. Они как раз закололи свинью и надарили мне всего — ребрышки, печень, кусок окорока. Очень щедрые люди.
— Ну это относится ко всем фермерам в холмах. Я постоянно получаю подарки: масло, яйца, овощи прямо с огорода.
— Совершенно верно! — Зигфрид кивнул. — Мы с Дереком долго разговаривали, и он упомянул одну вещь, которая касается вас. Недели две назад вы обещали провести обезроживание, но так и не позвонили. — Зигфрид поглядел на меня с легкой усмешкой.
— О черт! Действительно. Завтра же поеду к нему. Но вообще-то беда невелика.
Зигфрид вновь одарил меня улыбкой из глубин кресла.
— Да, мой милый, но вы же забыли, так?
— Не спорю. Но я все исправлю.
— Не сомневаюсь, Джеймс. — Он кивнул с серьезным видом и немного помолчал. — По странному совпадению выяснилось и еще кое-что в том же духе. Боб Харди пожаловался, что его стаду давно пора пройти туберкулинизацию. Вы сказали, что займетесь этим, но прошел уже месяц.
Я пожал плечами.
— Чтоб им! Действительно… Но просрочка на неделю-другую — пустяк. Займусь не откладывая.
Зигфрид в очередной раз одарил меня улыбкой и погрозил пальцем.
— Но вы же забыли, так?
— Ну ладно, ладно, я же сказал…
— Прошу прощения, Джеймс, минуточку! — Он поднял ладонь. — Вы постоянно что-то забываете. Крохотный недостаток во всех отношениях превосходного человека. Невозможно найти более добросовестного и способного ветеринара, чем вы, но забывчивость может бросить на вас тень. Вдруг люди решат, что вас их животные не заботят, что вам все равно…
— Погодите…
— Разрешите мне докончить, Джеймс. Для вашей же пользы. — Он сложил кончики пальцев. — Забывчивость — порок, с которым легко справиться, если знать, как взяться за дело. Подобных прискорбных случаев избегать очень просто: достаточно с самого начала запечатлеть в памяти то, о чем вам следует помнить.
— Господи! Это уж чересчур! А как насчет…
— Еще секунду, дорогой мой. Как я уже сказал, обещая что-нибудь, тут же сознательно запечатлейте это обещание у себя в памяти. Очень просто. Я сам постоянно применяю этот метод. Полная гарантия, что вы ничего не забудете.
Я не собирался молча снести упреки в забывчивости от самого забывчивого человека во всем Йоркшире, но тут зазвонил телефон.