Улисс - Джеймс Джойс 11 стр.


Главный элемент развенчания – иронический сдвиг, с которым подана фигура «отца истории»: Дизи – ограниченный, туповатый старец, полный предрассудков, глухой к бесчеловечности и жестокости; его суждения об истории полны ошибок и небылиц. Почти каждую его фразу Стивен, как в антифон, в уме парирует противоположной; однако цельной собственной модели истории у Стивена нет. Пока он лишь задается вопросами, да изрекает эффектные афоризмы. Другая ведущая тема «Нестора» – материнская любовь, жертвенная и самозабвенная. В соответствии с обстоятельствами, тема звучит эмоционально и драматично, переплетается с темой смерти. Наметившееся здесь решение темы материнства и материнской любви сохранится во всем романе; в его основе – признание абсолютной ценности материнской любви и глубокий комплекс вины по отношению к матери. Налицо резкий и любопытный контраст с темой отцовства: если мать и любовь ее – «истинное», «настоящее», то отец заведомо не есть «настоящее», он сразу пренебрежительно отбрасывается, и все содержание темы составляют поиски замены ему (см. Тематический план эп. 9). Ту же асимметрию мужского и женского начал, господство и превознесение второго, мы найдем дальше в линии Блума. Богатая почва для спекуляций. Из прочего, весьма заметна начатая в эп. 1 тема англо-ирландского противостояния, несвободы страны и несвободы художника в этой стране, его прислужной и шутовской роли. В «Телемаке» Стивен – «слуга двух госпож»; здесь – «три петли вокруг меня».Дополнительные планы. По схемам Джойса, искусство эпизода – история, символ его – лошадь, цвет – коричневый (после зеленого, это другой национальный цвет Ирландии). «Нестор», как и «Телемак», был в основном написан в Триесте в 1914 г. и доработан в Локарно (куда Джойс на время уехал из Цюриха) осенью 1917 г. Впервые опубликован он был в апреле 1918 г. в «Литл ривью». В начале 1919 г. он был также опубликован в лондонском журнале «Эгоист», руководимом мисс Харриет Шоу Уивер, которая в течение многих лет финансировала Джойса и преданно помогала его работе. ]

– Кокрейн, ты скажи. Какой город послал за ним?

– Тарент, сэр.

– Правильно. А потом?

– Потом было сражение, сэр.

– Правильно. А где?

Мальчуган с пустым выражением уставился в пустоту окна.

Басни дочерей памяти. Но ведь чем -то и непохоже на басни памяти. Тогда – фраза, сказанная в сердцах, шум Блейковых крыл избытка [67 - Историческая рефлексия Стивена отправляется от образов и идей Уильяма Блейка (1757-1827), английского мистика, художника и поэта, которого Джойс много читал и ценил. В заметках «Видение Страшного суда» (ок. 1810) Блейк вводит мифологическую оппозицию: «Басня, или Аллегория, образована дочерьми Памяти. Воображение окружено дочерьми Вдохновения». (Дочери Памяти у Блейка отнюдь не тождественны греческим музам, дочерям богини памяти Мнемозины.) На языке этой оппозиции Стивен выражает свое скептическое отношение к школьной истории: это басни дочерей Памяти (ср. в эссе «Джеймс Кларенс Мэнген» (1902): «история, эта басня, сфабрикованная дочерьми памяти»); дочери Вдохновения непричастны к ней, и, стало быть, это лишь пустая мертвая форма. (Далее этот мотив пустой формы подхватывается образом раковин, пустых ракушек, лежащих в кабинете «отца истории», Нестора – Дизи.) Непохожей на басни, памяти, драматичной, наполненной до избытка история становится лишь на грани катастрофы, конца; и выразить это вновь позволяет Блейк с его яркой апокалиптикой, картинами огненного конца мира, развернутыми в «Бракосочетании Неба и Ада» (ок. 1790). Но крыл избытка буквально у Блейка нет; Стивен соединяет две «адские пословицы» из «Бракосочетания»: «Путь избытка ведет ко дворцу мудрости» и «Ни одна птица не парит слишком высоко, если парит на собственных крыльях».

Сине-багровое пламя конца – выражение из «Бракосочетания». Другие образы разрушения принадлежат Стивену и, по уверениям одних комментаторов, означают видение гибели Трои, других же – отражают реакцию Джойса на бомбардировки городов в 1917 г.]. Слышу, как рушатся пространства, обращаются в осколки стекло и камень, и время охвачено сине-багровым пламенем конца. Что же нам остается?

– Я позабыл место, сэр. В 279 году до нашей эры.

– Аскулум, – бросил Стивен, заглянув в книгу с рубцами кровопролитий.

– Да, сэр. И он сказал: еще одна такая победа – и мы погибли [68 - Тема урока Стивена – война римлян в начале III в. до н.э. с Тарентом (в Южной Италии), войсками которого предводительствовал Пирр (318-272 гг. до н.э.). Битвы при Сирнее (280 г. до н.э.) и Аскулуме (279 г. до н.э.) Пирр выиграл столь тяжелой ценой, что это привело к проигрышу всей кампании – и к появлению крылатого выражения «пиррова победа». Тема, конечно, выбрана с умыслом: «пиррова победа», смутная судьба Пирра дают пищу Стивену для размышлений о смутности и бессмысленности истории.].

Вот эту фразу мир и запомнил. Утеха для скудоумных. Над усеянной телами равниной, опершись на копье, генерал обращается с холма к офицерам. Любой генерал к любым офицерам. А те внимают.

– Теперь ты, Армстронг, – сказал Стивен. – А каков был конец Пирра?

– Конец Пирра, сэр?

– Я знаю, сэр. Спросите меня, сэр, – вызвался Комин.

– Нет, ты обожди. Армстронг. Ты что-нибудь знаешь о Пирре?

В ранце у Армстронга уютно притаился кулек с вялеными фигами. Время от времени он разминал их в ладонях и отправлял потихоньку в рот. Крошки, приставшие к кожице на губах. Подслащенное мальчишеское дыхание.

Зажиточная семья, гордятся, что старший сын во флоте. Викс-роуд, Долки.

– О Пирре, сэр? Пирр – это пирс.

Все засмеялись. Визгливый, злорадный смех без веселья. Армстронг обвел взглядом класс, дурашливая ухмылка на профиле. Сейчас совсем разойдутся, знают, что мне их не приструнить, а плату их папаши внесли.

– Тогда объясни, – сказал Стивен, касаясь плеча мальчугана книжкой, – что это такое, пирс.

– Ну, пирс, сэр, – тянул Армстронг. – Такая штука над морем. Вроде как мост. В Кингстауне пирс, сэр.

Кое– кто засмеялся снова, без веселья, но со значением. Двое на задней парте начали перешептываться. Да. Они знали: никогда не изведав, никогда не были невинны. Все. Он с завистью оглядел их лица. Эдит, Этель, Герти, Лили. Похожи на этих: дыхание тоже подслащенное от чая с вареньем, браслеты звякают во время возни.

– Кингстаунский пирс, – повторил Стивен. – Да, несбывшийся мост.

Их взгляды смутились от его слов.

– Как это, сэр? – спросил Комин. – Мост, он же через реку.

Хейнсу в его цитатник. Не для этих ушей. Вечером, среди пьянки и пустословия, пронзить, словно пирс воду, ровную гладь его ума. А что в том? Шут при господском дворе, благоволимый и презираемый, добился от господина милостивой похвалы. Почему все они выбрали эту роль? Не только ведь ради ласки и поощрения. Для них тоже история – это сказка, давно навязшая в ушах, а своя страна – закладная лавка [69 - А что в том? Шут при господском дворе… закладная лавка – Эти мысли о положении ирл. культуры хорошо поясняет пассаж из критической статьи Джойса: «Уайльд, присоединившись к традиции ирландских сочинителей комедий, что идет от Шеридана и Голдсмита до Бернарда Шоу, сделался, как и они, придворным шутом для англичан» ("Оскар Уайльд: поэт «Саломеи», 1909).

Назад Дальше