Вопреки своему обыкновению, я не стала долго взвешивать все «за» и «против» встречи с тем человеком, так как в глубине души подозревала, что просто собираюсь воспользоваться ею для того, чтобы еще раз увидеться с ним. Я очень торопилась, боясь передумать, но тем не менее макияж накладывала вдвое дольше обычного, хоть и презирала себя за подобную слабость.
Я старалась не думать о том, как он отреагирует на мое появление. Скорее всего, оно не вызовет ничего, кроме удивления. Я понимала, что вряд ли заинтересовала его, но… Что поделать, мне так хотелось его увидеть!
День уже клонился к вечеру, когда я остановила машину у дома Андрея. Я еще и в подъезд-то не вошла, а руки уже противно дрожали и колени подгибались, отчего каждый шаг казался мне настоящей пыткой. Я убеждала себя в том, что намерена расспросить Андрея исключительно для пользы дела, но даже для меня самой это выглядело неубедительно. Пару раз я едва не повернула назад, но каждый раз напоминала себе, что ничего плохого не делаю, и, пунцовая от стыда, продолжала подниматься по лестнице.
Я прекрасно понимала, что Андрей может отказаться отвечать на мои вопросы. Что ж, в таком случае я просто уйду, принеся свои извинения. А может быть, мне повезет. Кто не играет, тот не выигрывает, так, кажется?
Андрей, открывший дверь, выглядел даже лучше, чем в моих сновидениях. Увидев его сегодня, я поняла, что деловой костюм, в котором я видела его в последний раз, ему совершенно не идет. Сейчас он был одет в обрезанные до колен джинсы и обтягивающую синюю майку, открывающую мускулистые руки. В такой одежде он стал выглядеть как будто вдвое крупнее, хотя я и в прошлый раз не назвала бы его хлюпиком. Сама я на его фоне казалась себе просто игрушечной. А еще – невероятно глупой.
Господи, такой глупости я не делала даже в школе! Я всегда четко понимала, когда парень был, что называется, не про мою честь, от таких я благоразумно держалась подальше, чтобы не ранить свое самолюбие без толку. А уж о том, чтобы, как это называется, «бегать за кем-то», и речи никогда не шло. И вдруг я нарушила оба этих неписаных правила и теперь была готова провалиться со стыда. Заставив себя взглянуть на Андрея, я попыталась придать себе независимый и деловой вид, но, увидев его светлые встрепанные волосы и длинную, падающую на глаза челку, в тени которой глаза казались особенно яркими и пронзительными, смогла только прошептать еле слышно:
– Привет.
– Привет, Агнешка, – не скрывая удивления, улыбнулся он. Ладно хоть имя мое запомнил.
– Как ты меня нашла? Что-то случилось? Ты плохо выглядишь.
Я не обиделась на такое заявление, так как понимала, что заслужила подобное отношение своей собственной глупой выходкой. Но отступать было некуда. Надумай я сбежать, он навсегда решит, что у меня не все дома. Пересилив себя, я улыбнулась:
– Мне нужно поговорить с тобой, если у тебя найдется немного времени.
– Разумеется, – ответил Андрей после едва заметной паузы, но весьма дружелюбно. – Проходи.
Он вежливо посторонился, пропуская меня в прихожую. Я со вздохом заметила, что размерами она превосходит мою единственную комнату и что я, судя по отражению в зеркале, висящем напротив входа, в нее совершенно не вписываюсь. В ту минуту, когда я мысленно посыпала себе голову пеплом, мучительно подбирая нужные слова, прихожую огласил жуткий звук. Это было нечто среднее между предсмертным воплем раненого слона и гласом иерихонской трубы.
– Это Полинка, – пояснил Андрей, пытаясь перекричать оглушительные звуки. – Она учится играть на трубе.
Какофония, от которой, казалось, вот-вот лопнут барабанные перепонки, воспринималась им как нечто само собой разумеющееся. «Должно быть, неведомая Полинка ему очень дорога», – подумала я с грустью.
Мне вдруг расхотелось задавать свои вопросы. Уйти побыстрее – вот единственное, чего я желала в ту минуту. И я уже развернулась, чтобы сделать это, когда дверь комнаты за моей спиной приоткрылась, и я увидела в зеркале отражение маленькой девочки, которая сообщила будничным тоном:
– Каша снова пригорела.
– О боже, нет!
В два прыжка Андрей пересек огромный холл и исчез за вращающейся дверью. Теперь и я почувствовала, что в воздухе отчетливо запахло горелым молоком.
Поначалу из кухни доносились лишь невнятные проклятия, затем последовал вопль отчаяния и сопровождающий все это грохот.
– Уже вторая каша за сегодня, – спокойно пояснила девочка.
Ее глаза поразили меня до глубины души: чистые, глубокие, словно вобравшие в себя мудрость тысячелетий. А ведь малышке, одетой в розовую пижамку с мишками, никак не больше пяти. И какая же она хрупкая, почти прозрачная! А волосы! Никогда в жизни не видела ничего подобного. Они были похожи на платиновые крылья ангела, такие воздушные, почти невесомые.
Девчушка снова взглянула на меня своими глазами эльфа из сказки, и в них промелькнула тень любопытства. Всего лишь тень, слабое отражение обычной детской любознательности.
Почему-то малышка немного пугала меня. Не могу сказать, что имею большой опыт общения с детьми, но все же этот ребенок отличался от всех остальных, как будто пришел в наш мир из другого, как бы фантастически такое сравнение ни звучало. Но передо мной был всего лишь ребенок, поэтому я присела на корточки и спросила ласково:
– Как тебя зовут, солнышко?
– Полина.
Ответ последовал не сразу, словно девочка решала для себя, стоит ли со мной знакомиться. Очевидно, она все-таки сочла меня достойной, и мне почему-то стало очень приятно.
– Что ж, рада познакомиться. Меня зовут Агнешка, – представилась я, протягивая крошке руку. Она вложила в нее свою полупрозрачную ладошку, которую я побоялась сжать, всерьез опасаясь что-нибудь повредить в таком хрупком создании. Девочка казалась удивительно нежной, словно скроенной из тонкого шелка, тогда как другие дети, которых я видела, если использовать то же сравнение, были созданы из бархата. – Так вы что же, еще не завтракали? – неожиданно догадалась я.
– Нет. Дядя Андрей никак не может сварить мне правильную кашу, – объяснила Полинка.
– Правильную?
– Ну да. Он ест только полуфабрикаты, а детям это нельзя. Так сказала тетя, которая приходила из больницы. А мне такая еда нравится. Но дядя Андрей во всем слушается тетю и пытается варить то, что она велела.
Она пожала плечами, как бы давая понять, что ничего хорошего из этой затеи не выходит.
– Так дело не пойдет, – покачала я головой. – Уже почти одиннадцать, а ты все еще голодная.
– Но я совсем не хочу кушать, – убежденно заявила малышка.
– Надо. Смотри, какая ты бледненькая. Тебе нужны силы.
– Но я всегда такая! – с детским упрямством возразила Полинка.
– Пришла пора это исправить, – твердо ответила я и, скинув верхнюю одежду и обувь, попросила: – Проводи меня на кухню, пожалуйста.
Девчушка кивнула, взяла меня за руку и повела за собой. Я заметила, что она слегка приволакивает правую ножку, но старается идти как можно быстрее, словно желая скрыть свой недостаток.
При нашем появлении Андрей обернулся, не успев скрыть выражения отчаяния и растерянности, написанного у него на лице.
– Если разрешишь, я сварю для Полины кашу, – предложила я, неловко улыбаясь.
– А ты умеешь?
Сомнение в его голосе показалось мне оскорбительным.
– Чего тут уметь-то? – хмыкнула я, не щадя его самолюбия. – Проще не придумаешь.
При этих моих словах он покосился в сторону раковины, где под сильной струей горячей воды шипела почерневшая емкость, которая совсем недавно была симпатичной кастрюлей.
– Да не переживай. Это действительно просто, – успокоила его я. – Пока я ее приготовлю, ты как раз успеешь переодеться, а потом сам покормишь Полинку завтраком.
– Я сама умею кушать, – внесла ясность девочка, а затем сообщила, повернувшись к Андрею: – У тебя вся футболка в каше. Надень чистую, а то стыдно.
Как ни странно, он смутился от ее слов и беспрекословно покинул кухню, оставив поле боя за нами.
– Ну что, какую кашу ты любишь? – спросила я для начала.
– Никакую. – Честное признание малышки меня, признаться, не удивило. Покажите мне ребенка, который ответил бы иначе.
– Что ж, это дело поправимое, – улыбнулась я, распахивая дверцы холодильника, чтобы убедиться в наличии нужных продуктов. Полки оказались забиты огромным количеством упаковок с разными полуфабрикатами, на фоне которых коробка «Домик в деревне» выглядела инородным телом. Я заглянула в коробочку: что ж, молока должно хватить как раз еще на одну порцию каши.
– А какую кашу ты будешь варить? – поинтересовалась малышка.
Я обернулась, чтобы ответить, и едва сдержала вздох: хрупкость девочки бросалась в глаза. Она была такой слабенькой, что ей пришлось приложить все силенки, чтобы вскарабкаться на высокий кухонный табурет. От усилий лицо ее слегка порозовело, дыхание сбилось, однако, добившись своего и оседлав табурет, Полинка улыбнулась краешками губ, бесконечно удовлетворенная достигнутым. Я одобрительно улыбнулась, выражая восхищение ее упорством, и спросила:
– Ты пробовала яблочную кашу?
Полинка отрицательно помотала головой, взметнув облако серебристых волос.
– Значит, сейчас попробуем. Моя мама всегда готовила такую, когда у меня пропадал аппетит.
Я сразу поняла, что ляпнула что-то не то. Уголки губ малышки дрогнули и поползли вниз, глаза под густыми ресницами заблестели, словно омытая дождем звезда. Полинка отвернулась и посмотрела на портрет, висящий на стене, с таким выражением, как будто искала у него защиты. На увеличенной и вставленной в рамку фотографии радостно улыбалась красивая молодая женщина. Теперь я заметила, как сильно она походила на Полинку.
– Это твоя мама? – спросила я, не переставая заниматься приготовлением обещанного блюда.
Девочка молча кивнула, не отрывая глаз от фотографии. Я прочла в них такую тоску, что мне стало страшно. Отложив в сторону наполовину очищенное яблоко, я снова подошла к ней и присела на краешек соседнего табурета.
– Мама сейчас уехала, – сказала Полинка и настороженно посмотрела на меня, как бы желая проверить, не сомневаюсь ли я в ее словах.
– И куда?
– В Сочи.
– Неплохо. Там сейчас, наверное, уже весна.
Полинка вяло пожала плечиками.
– Наверное. Мама давно уехала… – Девочка вдруг беспокойно заерзала на табуретке и шумно задышала, хлюпая носом. – Дядя Андрей сказал, что она больше не вернется. Он сказал, что она умерла.
Слова малышки меня ужаснули. Я словно заново пережила мучительное чувство утраты, и в глазах у меня защипало. Ну вот, не хватало еще зареветь нам обеим, на пару. Быстро поднявшись, я подошла к кухонному столу и принялась быстро-быстро строгать яблоко в кастрюлю с закипающим молоком. Молочно-яблочный запах поплыл по кухне. Автоматически засыпав в кастрюльку нужное количество овсяных хлопьев и старательно размешивая их ложкой, я вдруг поймала себя на мысли, что боюсь обернуться и взглянуть в несчастные глаза Полинки. Я услышала, как она спрыгнула с табурета, и быстро обернулась, испугавшись за нее. Девочка была цела и невредима. Она изо всех сил попыталась вздернуть дрожащий подбородок, чтобы удержаться от рыданий. В ее глазах я прочла вызов, когда она сказала:
– Это неправда! Мама обязательно вернется. Дядя Андрей обманул меня. Мама не могла оставить меня одну! Не могла!
Я судорожно сглотнула подступивший к горлу ком. Знакомая мучительная боль захлестнула меня с головой. Боль, пришедшая из моего собственного детства. Поддавшись порыву, я опустилась перед девочкой на колени, обняла ее обеими руками и притянула к своей груди. Она не сопротивлялась. Я ощутила запах ее волос, отдающий горьким медом и молоком. Осторожно, едва касаясь, я погладила Полинку по бледной вздрагивающей щеке.