Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
Арбогастр порывался понести вскачь, я придержал сперва, потом остановил на расстоянии двух полетов стрелы от городских стен. Всадник приближается все так же неспешно, суетливость в подобных делах недопустима, я видел, как он всматривается в меня с той же интенсивностью, как и я в него.
Ничего особенного, типичное лицо военачальника, их сразу отличаешь от остальных по выражению лица, возраст уже за средний, что нехорошо для нас, такие бывали в разных переделках, много видели и многое могут просчитать наперед.
Я ждал молча, он остановил коня в трех шагах и вскинул руку в приветствии.
— Командующий второй армией оверлорд Гайгер, — представился он, — выказывая уважение вашим попыткам отстоять город, явился лично, чтобы напомнить нехитрую истину.
— Вы остановитесь, — спросил я, — чтобы захватить город?
— Вы против? — осведомился он учтиво.
— Нет, — заверил я, — если это доставит вам удовольствие… Но почему бы вам не двинуться следом за командующим первой армией, благороднейшим графом Чарльзом Делстэйджем, что повел свои войска в глубь Бриттии и в направлении королевства Варт Генц?
— Граф Чарльз Делстэйдж, — проговорил он и посмотрел на меня странно, — в самом деле один из благороднейших лордов нашего святого воинства. Настолько чист и благороден, что и такие погрязшие в грехах люди, как я заметил в изумлении, смогли увидеть его благородство. Однако…
— Слушаю вас, оверлорд, — сказал я учтиво.
— Мы намерены взять этот город, — сообщил он, — как и другие города по дороге.
— Простите… почему?
Он ответил любезно:
— У всех, как вы понимаете, свои задачи. У графа Делстэйджа — пройти вперед как можно дальше, а у меня… гм… в общем, как вы должны понять, такой огромной армии, как у меня, сопротивляться бесполезно.
— История свободы, — напомнил я еще учтивее, — это история сопротивления.
— Вы навлечете на город великие несчастья, — сказал он предостерегающе.
— Несчастье, — ответил я ровно, — побеждается только сопротивлением.
Он внимательнее всмотрелся в мое лицо.
— Вы представляете городские власти или же… вы передовые части войск Ричарда?
— Это неважно, — ответил я небрежно. — Город устоит.
Он покачал головой.
— Сомневаюсь. Вы должны знать, что послушание гарантирует жизнь.
— Послушание, — согласился я, — и сопротивление — две добродетели гражданина. Послушание дает порядок, а сопротивление — свободу.
Он поморщился.
— Какая свобода у погрязших в грехе? Лишь свобода плоти, а мы несем свободу духа. Сдайте город, погибнет меньше людей.
— Но все-таки погибнут? — спросил я. — Почему? Ваши дикие орды будут убивать и насиловать?
Он поднял руку и торжественно перекрестился.
— Мы несем мир и Слово Божье погрязшим в грехе народам. Мы очищаем души, а кто упорствует Господу и поклоняется дьяволу, тот окончит дни на костре!
— Хороший вариант, — пробормотал я, — значит, вы рыцари Добра и Света, а мы — Зло и Тьма?.. Вы воины Господа, а мы — слуги дьявола?
Он повел плечами, но взгляд оставался ясным и твердым.
— Если и не прямые слуги, то еретики — точно. А Господь сказал, что таким он принес не мир, а меч! Мы призваны истребить ереси и возвеличить Слово Божье, а также дать надежду и защиту тем, кто даже в вашем распутном и развращенном мире остался верен Господу и его заповедям.
— Значит, — уточнил я, — если сдадим город, заполыхают костры?
— Ни один достойный человек не пострадает, — заверил он. — А если и пострадает по ошибке, его невинная душа попадет в рай!.. Зато ведьм, колдунов, развратников, мужеложцев и скотолюбцев ждет костер!
— Хорошая программа, — одобрил я несколько ошарашенно, — вообще-то мы никак не ожидали, что у вас она… такая радикальная. Честно говоря, вообще не ожидали, что у вас она вообще есть, если не считать базовые принципы демократии убивать и грабить. Скажу правду, до этой минуты и я полагал, что армия Мунтвига — лишь огромная шайка грабителей.
Он нахмурился, но проговорил с великим достоинством:
— Скоро и ваши королевства воспрянут под рукой святой церкви… после очищения их огнем веры и благочестия.
— Мне нужно будет сообщить эти новые данные совету города, — сказал я.
Он нахмурился сильнее, сказал резко:
— Хорошо. Я даю вам этот день. День, но не сутки! До наступления темноты вы должны дать ответ. До этого времени я воздержусь от приступа, потому что в боях первыми гибнут самые достойные, в то время как человеческая гниль спрячется в подвалах.
— Достойные слова! — воскликнул я.
Он коротко наклонил голову.
— До новой встречи!
Я коротко вздохнул, когда он повернул коня и поехал к ожидающим его всадникам. В разговоре я старался не выказывать сильнейшего изумления, а теперь еще прибавилась и штормовая тревога.
Меня ждали с нетерпением, все лорды уже внизу, там же епископ и несколько знатных горожан. Хро-дульф спросил первым еще издали:
— Что он сказал?
Я соскочил на землю, арбогастра тут же увели, Бобик посмотрел на меня с укором и побежал за ним.
— Ожидаемое, — ответил я невесело. — Предложил сдать город. Но не это важно.
— Ваше высочество? — спросил Хродульф.
— Вы будете смеяться, — сказал я, — а то и ржать, как кони лорда Хенгеста… но они считают себя силами Добра и Света, что несут Слово Божье в наш развращенный мир Юга.
Леофриг пробурчал в недоумении:
— Юга?.. А мы при чем?
Меревальд, что соображает быстрее всех, сказал ехидно:
Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
— А ты и есть Юг. Самый настоящий! Для королевств Аганда, Сизия, Меция…
— Дурость, — сказал Леофриг.
Меревальд повернулся ко мне, темные как маслины глаза сумрачно блеснули.
— Ваше высочество, если я правильно понял, Мунтвиг идет не просто пограбить и позавоевывать, а вроде борца за идею?
— Увы.
— Это плохо, — сказал он серьезно.
Я сказал тяжело:
— Хуже не бывает. Будет не война, а кровавая бойня, как всегда, когда сталкиваются идейные люди.
Епископ смотрел на меня невесело, но что-то в его взоре таилось. Я взял его под локоть и медленно повел от ворот в сторону центра города.
— Святой отец, — поинтересовался я кротко, — выходит, войско Мунтвига не из язычников, как мы полагали?
Он взглянул на меня искоса, из груди вырвался тяжелый вздох.
— Сэр Ричард, в некоторых случаях язычники предпочтительнее заблудших христиан.
— Святой отец?
— Они христиане, — ответил он нехотя. — Но они называют себя апостольской церковью. А в ней главой является король! Разве такое возможно?.. В нашей церкви глава — Иисус. Мы не подчинены ни королям, ни императорам, никаким другим земным правителям, облеченным властью!
Я пробормотал озадаченно:
— Это круто, святой отец, если в одном кулаке военная власть, административная, судебная и церковная… Такой человек может сделать все, что возжелает!
Он перекрестил меня и сказал важно:
— Сим победиши, сын мой!
— Чем? — спросил я в лоб.
Он чуть смутился, слова его были риторическими, красивые и освященные временем, там все такие округлые, потому запнулся, сказал с затруднением:
— Ну… твоим умением сражаться и побеждать… А также этой, как ее… ага, верой в Господа и справедливостью нашего дела.
— Ну да, — согласился я, — хотя Господь все-таки обычно на стороне больших армий и воинского мастерства.
— Сын мой, — сказал он с укором и вместе с тем предостерегающе.
— Не надо, ваше преосвященство, — ответил я почти тем же тоном, — я догадываюсь, где Иисус провел те двадцать лет, о которых хорошо известно Ватикану, но о которых так старательно молчат.
Он сделал вид, что не услышал, проговорил с зарождающимся праведным гневом:
— Если они христиане, то почему Ватикан давно не получает от них десятины? Это значит, дерзостно отвернулись от церкви. Ватикан посылал к ним прелатов, но над ними поглумились, а затем изгнали!
— Недопустимо, — поддакнул я — Ни один человек не должен подвергаться глумлению…
— Тем более, — сказал он с нажимом, — служитель Господа!.. Я понимаю тебя, сын мой, ты хочешь полной справедливости, как и сказано в Священной Книге, но справедливость нужно восстанавливать постепенно. Сперва защитить от глумления священников, потом высших лордов, затем простых людей благородного сословия, а потом уже и чернь, ибо для Господа нашего нет ни королей, ни простолюдинов, а все его дети…
Я порывался было возразить, но когда он закончил, кивнул и сказал со вздохом:
— Да, святой отец, я хочу все и сразу! Господь не смотрит, кто барон, а кто землепашец, но разве мы выполняем не волю Господа Нашего?
— Его, — согласился он, — но Его волю лучше всего понимает наша святая Церковь, ибо Иисус сам основал ее и назначил святого Петра первым ее епископом и римским папой. Кому, как не Петру, лучше знать стремления и чаяния нашего Господа?
— Со времен Петра прошло много времени, — пробормотал я. — Остальные папы могут что-то истолковать не так.
Он грозно сверкнул очами и повысил голос:
— Папа непогрешим!
Я склонил голову.
— Да-да, папа прав, Мунтвига нужно остановить, а его ложную церковь как-то разрушить.
— Именно!
— Хотя я не представляю, — добавил я, — как это сделать, верующий человек не слышит доводов разума. Он будет цепляться за свою апостольскую церковь в любом случае.
Он вздохнул и перекрестил меня.
— Сын мой, когда достигнешь ее, а ты такой, убивай там всех. Господь сам разберется, кто сильно виноват, а кто чуть-чуть.
— Но невиновных нет?
Он вздохнул еще тяжелее.
— В этих проклятых войнах гибнет столько невиновных людей! Мы провинимся перед Господом, если самонадеянно начнем взвешивать степени вины заведомо виноватых в апостольской церкви. Господь сам отделит зерно от плевел, а овец от козлищ и сделает это точнее, чем мы с вами.
— Понял, — сказал я. — Я рад, что рука церкви еще крепка, а воля неколебима.
Глава 3
В лагере армии оверлорда Гайгера суматоха так и не улеглась, но помимо бестолковой суеты, как я заметил, ремесленники весьма быстро и умело собирают требушеты. Начали с них, а завтра очередь дойдет и до катапульт.
— Похоже, — обронил я с неохотой, — этот Гайгер не самый тупой на свете. Сообразил, гад.
— Дураков не ставят командовать армиями, — сказал Меревальд и бросил косой взгляд в сторону Хенгеста, тот как раз ржет над солеными шуточками его свиты, хлопает по плечам как знатных, так и простых воинов, зарабатывая их любовь и преданность.
— А жаль, — сказал я. — Я бы поставил.
Он посмотрел с недоумением.
— Во главе своей?
— Шутите? — ответил я. — А вот Мунтвигу посоветовал бы самых отважных и неистовых продвигать в руководство во имя поддержки доблести. Безумству храбрых поем мы песню…
— Похоронную?
— А вы догадостный, сэр Меревальд!
День прошел в приготовлениях с обеих сторон, наконец я послал к оверлорду гонца с крайне вежливым отказом. Дескать, мнения отцов города разделились, но незначительным большинством голосов было решено город не сдавать.