– Разоблачайтесь, мадам, – тепло и решительно велел Шульц недрогнувшим голосом.
Железный человек!
Марина весьма непосредственно скинула все лишнее и подошла поближе, с любопытством разглядывая студийное оборудование.
У меня вспотели ладони и уже багровели уши, но Шульц являл миру образец профессионального хладнокровия, лишь изредка правое веко его подрагивало.
Во время просмотра четвертой по счету девушки, Вероники, гибкий стан которой до сих пор является мне в ночных грезах, я понял, что на некоторое время выпал из реальности и унесся помыслами к горизонтальной плоскости предполагаемых событий. Сиречь в мозгу моем зародился сценарий будущего шедевра. Собственно, у кого бы он не зародился с этакой музой перед глазами – даже каменный Шульц страдальчески всхлипнул, когда она особенно небрежно встряхнула головкой и золотые кудряшки водопадом рассыпались по ее обнаженным плечам…
Пятую претендентку не помню. Что-то такое мелькает бледно-розовое в памяти, но не четко.
– Ну, что? – спросил Шульц, когда девушки кончились. – Предлагаю остановиться на Веронике и Леночке.
– А? Да. Конечно, на Веронике, это обязательно. Остановиться. А зачем вторая?
– На всякий случай, – многозначительно произнес запасливый Шульц. – Ты никуда не торопишься?
– Я? Нет, нет, никуда.
– Ну, посидим еще немного.
– Да! Отдохнем, подумаем.
– Конечно…
– О чем-нибудь отвлеченном.
– Вот-вот. Я закурю, пожалуй?
– Конечно, Шульц. Это же твоя студия. Кури, на здоровье.
– Спасибо. Вот так, значит…
– Да уж…
Минут десять мы молча наблюдали за струями сигаретного дыма, витающими по студии. В дымке чудилась волшебная плавность изгибов… Потом мне кое-как удалось расплести ноги и ретироваться.
Ночь я провел в творческом угаре. Мой впечатленный кастингом разум на-гора выдавал сюжетные повороты один краше другого. Сценарий рождался без мук, образы и композиции стояли у меня перед глазами. Личный опыт и сорвавшаяся с поводка фантазия проходили сквозь фильтр помраченного Вероникой сознания и расплескивались по страницам в самых изысканных формах описания изначально несложного процесса соития. Мне чудился аромат масел и благовоний, я горел вдохновением и уснул лишь под утро, полностью исчерпав и выразив себя в трепетных строках.
Наутро оказалось, что трепетных строк вышло многовато. Сценарий тянул на полнометражный двухсерийный фильм, и скрепя сердце я принялся вымарывать предысторию. Купировал диалоги до необходимого минимума издаваемых героями звуков. Затем, размышляя на трезвую голову, сократил момент знакомства и флирт, таким образом сведя сценарий к главному. И остался весьма доволен своей редакторской работой.
Размножив текст, я отправился в доки, по примеру Шульца, искать удачу и актера.
Следует отметить, что наша исследовательская станция довольно велика и служит не только научным целям, но является также пересадочной. Украшение досуга гостей не входит в мои должностные обязанности, но в доках, по причинам несколько нелегального характера, я человек свой. Мелкие радости, вроде неочищенного табака, копченой колбасы, маслин или шоколада, пахнут здесь чарующим определением – контрабанда. Не ахти какое преступление, но именно контрабандные деликатесы кажутся моим постоянным клиентам особенно вкусными.
Проникнув в диспетчерскую, я уговорил дежурного отлучиться на минутку по неотложному делу и при этом не блокировать мне доступ к гостевой базе. Ценой его разгильдяйства стал кусок сыра с голубой плесенью из моей заначки. Дорого, но оно того стоило. Печенкой я чувствовал, что мне повезет!
Раз фильму нужен герой, надо искать героя. А где искать брутальных героев, как не среди истинных сорвиголов.
Такой на станции оказался в единственном экземпляре. Зато какой!
Лейтенант Жан Ферье. Матерый разведчик – дальник, косой парсек в плечах, мастью блондинист, изящен в скулах, бицепс внушителен, взгляд – волчий. А главное – парень, судя по путевому листу, восемь месяцев наслаждался гордым одиночеством на своем скоростном корвете, залетел к нам на пару суток для мелкого ремонта и, как я надеялся, изрядно к настоящему моменту изголодался по невербальному общению.
Выяснив, где Жан остановился, я немедленно отправился к нему, застал на месте и коротко изложил свое предложение, не обращая особого внимания, как мой потенциальный актер багровеет лицом. Увы, с первого раза он понял меня как-то неправильно и замыслил явно недоброе, вплоть до физической расправы.
Оценив масштаб назревающей трагедии, я, тем не менее, не предался позорному бегству, а проявил чудеса изворотливости, рядом с которой коварство Шульца смотрелось бы детским фокусом с отрыванием пальца.
– Жан, дружище… – Я подпустил в голос толику горькой искренности. – Взываю к твоему рассудку и порядочности. Ты имеешь полное право счесть мое предложение оскорбительным, неэтичным и даже паскудным! Но неужели ты не сочувствуешь несчастным детям, по прихоти судьбы и научного подхода к жизни лишенным простого человеческого тепла?
– Сочувствую, – сквозь зубы процедил Жан, не убирая занесенного кулака.
– Так оцени и проникнись мужеством прекрасной женщины, готовой принести себя в жертву ради торжества человеческого естества над расчетливым унылым разумом. Видит Бог! Ей было трудно решиться на такой отчаянный шаг, но чувство долга перед обществом и любовь к людям превысили врожденную скромность и страх сомнений. И я считаю, наша обязанность, и даже священный долг, – облегчить и скрасить ей тяжкое бремя возложенной миссии…
– Стоп, стоп! – прервал меня Жан, чуть успокоившись и выпустив мой воротник. – Врешь ты складно, но теперь сверни красноречие в трубочку и объясни попросту: коего хрена именно я-то вам сдался? У вас тут что, своих мужиков нет?
Клюнул. Самое время подсекать.
– Твоя профессия окружена стойким ореолом романтики, – заявил я. – Приятель, во все времена женщин привлекают крепкие мужчины в военной, и особенно в летной, форме. Прикинь сам: нашей застенчивой актрисе в любом случае придется – ох, придется! – подвергнуться тяжкому моральному переживанию. Так с кем ей будет проще и комфортнее разделить это испытание? Разве с каким-нибудь рыхлым гражданским? Разве с каким-нибудь субтильным лаборантишкой, согласившимся на участие не по суровому велению мужественной души, а ради жалких премиальных иль вовсе для удовлетворения гнусной похоти? А?
– Так. Общую идею я вроде уловил. Вот только не уверен, смогу ли…
– О… – весьма натурально смутился я. – Неловко вышло, прости, не знал… правда. Если у тебя проблемы по этой части, извини, мне очень жаль.
– Нет у меня никаких проблем! – резво встрепенулся Жан. – Я имел в виду, как посмотрит мое командование на этакий перфоманс.
Ишь ты, какое он слово знает, – подивился я и поспешил успокоить героя:
– Отставить тревогу! Мы не станем указывать тебя в титрах. Так что? По рукам?
– Надо подумать, – замялся лейтенант. – А она… ну, симпатичная?
Я вспомнил светлый образ Вероники и временно потерял контроль над выражением лица. Этого оказалось достаточно, чтобы наша маленькая, но отнюдь не скромная команда пополнилась актером.
В лабораторию… бр-р-р, в студию Шульца я летел на крыльях победы и вдохновения. Мне не терпелось похвастаться успехами.
Там я застал Леночку – вторую из претенденток на роль. Она в длинном черном платье сидела на стуле и угощалась контрабандной сигаретой моего оператора. Сам Шульц увивался вокруг нее с ручной камерой, ловя выгодные ракурсы.
– Здравствуйте, Игорь, – прощебетала девушка и смущенно поднялась мне навстречу, – а мы вас ждали. Ну, я не буду мешать, пойду перекушу. Хорошо?
– Да, да, – кивнул оператор. – Как твои успехи, Игорь?
– Прекрасно! – отозвался я. – Сценарий готов, и я нашел актера.
– Вот как? – удивился Шульц. – Хм, хм. Ну что же… Пусть так. Хотя я, признаться, думал, что ты сам… А, ладно. И кто он?
Я в красках принялся описывать свои утренние приключения.
– Жан и Вероника, – ухмыльнулся Шульц, – даже псевдонимов не надо.
– Мой лейтенант артачился едва ли не с полчаса и даже порывался отредактировать мне внешность лица. Почему твои девушки так живо согласились, да еще все разом?
– Мужчины стеснительны, Игорь, – усмехнулся Шульц, – зачастую они боятся выглядеть смешно. Женщины, напротив, нередко уверены в своей неотразимости и втайне, где-то очень глубоко в душе, мечтают блеснуть родными прелестями перед благодарной публикой. Ведь согласись, что за тоска – держать в хорошей форме роскошное тело при весьма ограниченном доступе ценителей. Женщина – это актриса в первую очередь, порой ей необходимы овации.
– Вот только уж больно жанр у нас специфический.
– Тем острее интерес, вероятно. Когда-то давно одна моя хорошая знакомая… хм, регулярно одалживала у меня мини-камеры, вот такие примерно. – Шульц вытащил из нагрудного кармана фитюльку с прозрачными крылышками, чуть крупнее мухи. – И вела домашнюю хронику своих эротических приключений. И как же неподдельно было ее горе, когда этот архив оказался по несчастной случайности доступен к просмотру широкой публике. О, как она страдала, как пунцовы были ее щечки!
– Да, неловко вышло.
– Неловко?! – рассмеялся Шульц. – Да мне известно наверняка, что она сама выпустила этот доморощенный шедевр в свет. В этом нет никаких сомнений!
Часам к трем явилась Вероника, серьезная и пахнущая вереском. Вернулась из кафе Лена, и почти сразу за ней в студию решительно вошел Жан Ферье, блистательный и мрачный. Вероятно, он воспринял мои слова слишком буквально, поскольку явился при полном параде, в новенькой индиговой форме с пурпурными наградными цепями и орденскими планками.
Я представил Жана всей компании.
Мои актеры наконец увидели друг друга и некстати смутились. Чтобы сгладить неловкость, я живо перешел на деловой тон и раздал всем присутствующим сценарий.
Знакомство со сценарием далось им нелегко. Лена смущенно хихикала, а Вероника несколько раз опускала текст на колени и одаривала меня взглядом, полным немого укора. Я виновато багровел. Шульц читал быстро, морщился и оставлял метки на полях. Но первым выразил свое мнение Жан:
– Задорно написано, – осипшим голосом выдохнул он, – но три последних абзаца – это уже силовая акробатика, я просто не потяну. Боюсь уронить.
– Пожалуй, – волшебным голосом поддержала его наша звезда Вероника и светло улыбнулась, – это слишком опасно.
– Убираем три последних, – это уже Шульц. – А вступление я предлагаю сделать такое…
Вот что за народ! Не успеешь написать шедевр, как тут же находится куча специалистов, которые знают, как надо было сделать лучше. В мой сценарий эти порнокритики вцепились как шакалы и принялись рвать его по живому.
Но обсуждение текло живо и даже весело. Актеры расслабились. Ближе к вечеру наша шайка сблизилась ровно настолько, чтобы не терзаться попусту сомнительными метаниями душ. Жан растаял, сбросил китель и проявился во всей красе своего темперамента, приправленного длительным воздержанием. Он даже принялся чертить какие-то схематичные изображения.