- Ты кто?
- Калика перехожая, - ответил паломник. Голос его был сухой, безжизненный, но могучий.
- Калека? - переспросил Томас.
- Калика, - ответил странник.- Это...
Томас пытался удержать сознание, но голос странника истончился, как леденец во рту, исчез. Очнувшись много позже, нашел ту же серую пелену,
догадался стащить мокрую тряпку, но тут же водрузил обратно - лоб горел, словно уже колотился им о самый толстый котел у Вельзевула.
Калика сидел возле небольшого костра, сгорбленный, неподвижный, как валун. Его плащ был под Томасом, и рыцарь содрогнулся от жалости и
отвращения: калика был ужасен худобой. Скелет, обтянутый кожей, кое-как прикрытый лохмотьями. У костра калика разогрелся, оттуда шел гнусный
запах немытого тела.
- Как твое имя, - спросил Томас слабым голосом, - из какой ты страны?
Калика медленно, словно с усилием, повернул к нему голову. Глаза были темными, а в зрачках блестели красноватые искры.
- Я родом из Руси, - ответил он медленно.- Меня зовут Олег. Я был в Святой земле, как и ты, ради подвига...
Томас закашлялся, скривился от острой боли в боку. Он чувствовал ушибы, кровоподтеки: доспехи хоть и выдержали удары, кроме одного, но
прогнулись под тяжелым разбойничьим топором...
- Ничего, - утешил Томас, задыхаясь, - в этот раз не получилось, в чем-то другом повезет.
Калика ответил бесцветным голосом:
- Получилось... Все, как я желал.
Томас поперхнулся воздухом, от удивления даже приподнялся на локтях, терпя режущую боль:
- Святой калика, но у тебя такой вид, словно только что выпустили из сарацинского подземелья! А до этого каждый день о твою спину ломали все
прутья, что растут на землях от Нила до Евфрата!
- Подвиг, - повторил калика глухо.
Томас лег, возразил устало:
- Подвиг - сразить дракона! Ворваться на горячем коне в гущу сарацинского войска, повергнуть сильнейших, отнять прапор! Подвиг - спасти
принцессу, а похитителя вбить по ноздри в землю...
Он замолчал, перед глазами запрыгали черные мухи. Калика Олег молчал, с задумчивым видом помешивал прутиком багровые угли. Нагнулся, выхватил
что-то похожее на камень-голыш, перебросил с ладони на ладонь:
- Испек дюжину яиц. Тебе надо есть, ты иначе не умеешь.
Томас потянул ноздрями, ощутил будоражащий запах. Вспомнил, что ехал к этому лесу голодный как волк, мечтал поесть, отдохнуть, полежать вот
так в тени под деревом.
- Ты умеешь иначе, - ответил он, не утерпев.- По тебе видно.
Отшельник выгреб из огня остальные яйца, пальцы Томаса тряслись, когда сдирал скорлупу. Полдюжины яиц проглотил, почти не распробовал, лишь
когда в желудке приятно потяжелело, спохватился:
- Прости, святой калика!.. Голоден был.
- Просто калика, - поправил Олег кротко.- Бывают святые волхвы, святые отшельники, наставники, но калики - только калики.
Он переменил рыцарю повязку, осмотрел рану. От жара Томас терял сознание, в боку все еще жгло, но острая боль медленно уходила.
- Бог тебе зачтет, - сказал он неловко, но с чувством достоинства.- Из-за меня и ты запаздываешь в свои края.
- Я не спешу, - успокоил калика.- А ты поправляешься быстро. Не терзайся, ты ничего мне не должен. Ты защитил меня от своры злых псов, я лишь
возвращаю долг.
- Тогда квиты...
Несколько раз просыпался в жару, всякий раз сверху нависало крупное лицо с печальными глазами.
По щекам текли холодные капли, на лоб
опускалась тряпка настолько ледяная, что Томас пытался убрать, но сил не было. Наконец заснул так крепко, что когда просыпался, оказывался лишь
в другом сне, и так несколько раз, пока наконец не увидел себя под знакомым дубом.
Его одежда висела на дереве, под собой Томас нащупал толстый слой нарубленных веток, укрытых его плащом. Отшельник сидел в трех шагах перед
догорающим костром, равнодушно смотрел в покрывающиеся серым налетом угли. Томас ощутил, как в желудке забеспокоилось, задергалось, взвыло.
Олег поднял голову. В запавших глазах блеснули и погасли красные искорки:
- Очнулся?.. Рана заживает. Можешь потихоньку подниматься.
- Святой отец, - проговорил Томас дрожащим голосом, - у меня голодные миражи, словно я все еще иду через сарацинские пески. Чудится
жареное...
- Я подстрелил кабанчика, - ответил калика безучастно.- Тебе религия не запрещает есть свинину?
- Не запрещает! - воскликнул Томас горячо, даже закашлялся.- Еще как не запрещает!
Он приподнялся, удивился, что в самом деле поднялся, лишь в боку кольнуло. Олег заостренным прутиком раздвинул угли, воткнул острие в плоский
коричневый камень, поддел и подал Томасу. Тот схватил, сообразив , что это не камень, а прожаренный ломоть мяса. На пальцы капнуло горячим
соком, обожгло, он помянул Сатану недобрым словом, уронил мясо на землю, подхватил и, не стряхнув налипших травинок, жадно вонзил зубы. Поспешно
выплюнул - горячо, перебросил с ладони на ладонь, пожирая глазами ломоть, истекающий соком в прокушенном месте.
- Чем убил? - спросил он торопливо.- У меня лука не было. Лук вообще не рыцарское оружие!
- Сделал, - отмахнулся калика.- Палки растут везде, а вместо тетивы я взял шнур из твоей перевязи.
Томас грыз мясо, посматривал на калику с удивлением. Впрочем, кабанчик мог оказаться непуганым. Или одуревшим. Или уже раненым, умирающим.
- А тебе вера не мешает убивать?
- Почему бы? - удивился калика.- Нет, вера в богов никому убивать не мешает.
- В богов? - переспросил Томас в ужасе.- Язычник!
Снова уронил, подхватил с земли, не замечая хрустящих на зубах песчинок и сухих стеблей травы. Калика равнодушно двинул плечами:
- Моя вера добрее. Никого не гоним. Поставь и Христу столб или крест возле наших богов. Уже приняли Хорса, Симаргла, даже кельтского
Тарана...
- Язычник! - повторил Томас с отвращением.- Христос - бог богов!.. Он главнее всех.
- Поставь рядом, - повторил калика.- Понесут жертвы ему одному - оставим только его.
- Христос не принимает жертв.
- А хвалу, песнопения, курение благовонных смол?
Томас хотел заткнуть уши, но на углях жарились сочные ломти розового мяса, исходили паром и ароматами, калика накалывал прутиком, подавал
Томасу ломти, наконец отдал и сам прутик. Томас кое-как проглотил кус, просипел полузадушенно:
- Сам-то почему не ешь?.. Просвечиваешь на солнце...
Олег с сомнением глядел на последний ломоть мяса, распластавшийся, как раздавленная черепаха среди багровых углей, задумчиво двинул острыми
плечами:
- Не знаю... Долго жил медом и акридами... Траву ел, листья. А мясо будит в человеке зверя.
- Гм... Во мне, к примеру, будит только аппетит.
Калика растянул в подобии усмешки бескровные губы, зубы блеснули белые, хищные, острые, как у зверя. Он взял последний ломоть голыми руками
не морщась, задумчиво покрутил в ладони, помял.