— На конюшне, — сказал Метя, сразу ответив на повисший в воздухе вопрос. — Он поехал лошадей смотреть, не по обязанности, а по собственной, почти доброй воле. Молодняк смотрел. И при случае посмотрел одного частного.
Малиновский был профессионалом, стопроцентным и категорическим. Оценив значительность информации, мы молчали и ждали продолжения. Мария перестала даже раскладывать билетики со ставками. Метя сиял каким-то загадочным счастьем.
— От первого января. В самый первый день года родилась. Некая Флоренция, а принадлежит она той девушке, которая сюда приходит. Этой, как её, Гонсовской…
Имя «Флоренция» с места вызвало во мне бешеный интерес. Несколько лет назад моим кумиром была Флоренс в Копенгагене, а теперь у меня появился шанс иметь Флоренцию в Польше. Интересное дело… Я шикнула на Марию, которая успела вымолвить только полсловечка.
— Цыц ты! Пусть рассказывает дальше. И что же?
— Я вам все по порядку расскажу. Потому как мне кажется, что эта Флоренция заслуживает эпической поэмы.
— Только я тебя умоляю, стихами не говори! — успела вякнуть Мария.
— Прозой тоже неплохо. Так вот, вы слушайте, а я буду вроде как пророк или оратор, и перебивать меня не смейте, а не то я заикаться стану! Я с ним поехал просто так, для собственного удовольствия. Мы, конечно, роскошных жеребят видели, а при этом, ясное дело, был старый Гонсовский, хотя он не очень старый, скорее среднего возраста, и главная бухгалтерша по нему просто обмирает, но ему лошади милее, недаром он ветеринар. Это я вам на всякий случай напоминаю…
— Слушай, у него не бред? — недоверчиво спросила Мария. — Ты уверена, что он трезв?
— Сначала он показался мне трезвым, как свинья, — ответила я честно. — Он сидит тут все время и ничего не пил, кроме пива. По-моему, он просто увлёкся, пусть мелет все, что хочет, лишь бы только в конце концов до Флоренции добрался…
— Доберусь, не беспокойтесь, по кочкам, по ямкам, как в натуре, — пообещал Метя. — Ну вот, старый Гонсовский, который среднего возраста, пригласил нас к себе, а Малиновскому это понравилось, потому что у Гонсовского и наливочка сладкая, и доченька гладкая…
— Слушай, если он тут начнёт ещё и про весёлый пирок да со свадебкой!..
— А нельзя ей кляп в рот заткнуть? — с надеждой обратился ко мне Метя. — Она не понимает важности того, что я говорю.
— Не обращай внимания и говори быстрее, а то сейчас дадут старт.
— Быстрее не могу. Ну вот, в дурной час сказала…
Вой громкоговорителя заглушил все и вся. Я запретила Мете говорить хоть слово, потому что мне не хотелось упустить ничего из того, что он скажет. Условия же не благоприятствовали беседам. Я с большим трудом вспомнила, зачем я тут. Скачка меня заинтересовала, особую прелесть ей придавал Валентине, которого я высмотрела в паддоке буквально в последний момент и даже успела заинтересовать им Марию.
— Делай, что хочешь, но в первой скачке есть одна лошадь, — сказала я твёрдо. — Валентине, четвёрка, из частной конюшни, может быть, хозяин очень заинтересован в победе. Поставь все, что можно, начиная только с Валентине!
Сомневаться было нечего, от Валентине исходило сияние. Народ явно ослеп, потому что на него ставили мало, предпочитали Куявского на единичке и шестёрку Кальрепа. Меня интересовало, насколько я окажусь права, поэтому я бросила слушать таинственные сообщения Мети, попыталась было приложить к глазам стакан с пивом, но в последнюю секунду поняла, что это не бинокль.
Валентине стартовал третьим, на повороте повёл скачку, полетел к финишу и выиграл, хотя его придерживали изо всех сил.
— Ты была права, — похвалила меня с уважением Мария. — Я поставила с ним триплет и квинту.
— Я, правда, ничего не ставила, но у меня с ним последовательность, — вздохнула я с печальным удовлетворением. От всего сердца я пожалела, что поленилась сменить триплет и квинту после того, как увидела Валентине. Точнее говоря, мне не хотелось второй раз стоять в очереди. Нет, тоже глупость, ведь я ставила последовательности, значит, и в очереди стояла…
Я опомнилась. Ясное дело, атмосфера скачек уже стала на меня действовать, я окончательно поглупела. Ни в какой кассе я не стояла, все мне ставила Мария. Это меня лень так наказала…
— Ты форменная дура! — сердито сказала Мария. — Мне ты Валентине подсказала, а сама не поставила?! Ты мне на нервы действуешь.
— Я не могу бороться с судьбой, не морочь мне голову. Валяй дальше, Метя! Так что там с этой Флоренцией и Малиновским? Ты остановился на кочках и ямках…
— И наливке Гонсовского, — напомнила Мария.
Мстю его осведомлённость явно переполняла, и он немедленно вернулся к теме, хотя с другого места.
— Малиновский издалека её высмотрел! — гордо сказал он, словно талант Малиновского был его особой заслугой. — Я заслужил побольше пива!
— Дай ты ему пива, а то он до завтра не доскажет! Нет, тут уже не осталось… Дай открывалку!
— А на этом пиве ты сидела, — торжественно заявил Метя. — Я без колебаний соглашусь, что пиво из-под задницы может иметь дополнительные уникальные особенности…
— Пани Иоанна, — сказала у меня за спиной пани Зося. — Такие милые молоденькие девочки, они очень хотят ваш автограф.
— Боже, смилуйся, — вежливо и покорно согласилась я и исполнила свой общественный долг.
— Я с ума сойду, — предсказала Мария. — Пришёл этот великий пан и болбочет. Метя, заглуши его, потому что я за себя не отвечаю!
Престарелый, словно из прошлого века, шляхтич, опираясь на подоконник, повествовал всем окружающим о деятельности владельцев французских, американских и английских конюшен сто лет назад, сравнивая их с теперешними. Вальдемар ударился с ним в полемику, потому что когда-то сам был жокеем и лично многих знал. Пан Эдя горько жаловался на то, что у нас разный строй. Шляхтич не уступал, он знал все, притом лучше всех. Метя пожалел Марию и начал так пронзительно шипеть нам в уши, что вполне мог сойти за сифон с газировкой.
— Она гуляла у старого Гонсовского в леваде и к его дочке прямо в руки пришла. Малиневский на неё поближе посмотрел, пощупал как следует…
— Дочку-то? — подозрительно перебила его Мария.
— Да нет, кобылку. Молоденькая. Ей только-только в январе два года исполнилось, я же говорил. Она будет дебютировать, теоретически в отделении Вонгровской. Она от Флоры и Мармильона. Мармильон, может, и не божество, но Флора была от Сарагана…
— А масть? — снова перебила Мария.
— Вороная.
— Так что, она от Сарагана никаких черт не взяла?
. — Неизвестно. Может, они у неё скрытые. Малиновский вообще дивился, головой только качал и что-то там бормотал, что такую масть даёт Дьявол. Сказал, что Флора, может, загляделась… Ведь говорят, что можно на макаку заглядеться, а потом неизвестно, что с ребёнком делать…
Рупор завыл, возвещая вторую скачку.
— Невыносимо! Я что-нибудь с ними нехорошее сделаю, — сердито сказала я. — Метя, я уже парочку типов на отстрел предназначила, а тут ещё и с тобой возиться… Я не ленива, но все имеет свои границы. Как хорошо, что я поставила последовательности пораньше, так что в кассы не пойду. Рассказывай про Флоренцию!
— Я остановился на том, что он Флоренцию увидел и пощупал, — продолжал Метя. — Вы же Малиновского знаете, был он там парт-боссом, не был — плевать, а конник он замечательный. Он сразу сказал, что ей дерби выиграть — раз плюнуть. Комиссия ещё раньше её смотрела, допустила к участию в скачках, так что придёт лошадка — и сразу возьмёт первый приз. Малиновский — это я уж вам в полной тайне говорю! — сказал, что сам на неё будет ставить, хотя никогда раньше не ставил на таких. Говорит, лошадь, какой давно не было…
— И зовут её Флоренция, — растроганно вздохнула я.
— Флоренция. Если только не испортят её в работе…
— А кто её тренирует? — поинтересовалась Мария.
— Теоретически старый Гонсовский, у него есть лицензия. А мне что-то видится, и правильно видится, что это его дочка. Они просто как подружки, молодая Юнсовская и Флоренция. В конце концов, чего уж тут скрывать, я эту лошадь тоже видел, и показалась мне она благоуханной дивной розой…
— Розой не розой, но что-то не припомню, чтобы цветы быстро бегали, — вставил пан Рысь, который пытался нас подслушать. Подслушивал он нас вынужденно, потому что его кресло кто-то подтолкнул к нам и сидел он почти что у Мети на голове.
— Поставить я могу на кого угодно, только что-то мне не очень во все это верится, — решительно сказала Мария. — Метя совсем голову потерял, раз так поэтически начал выражаться. Мне так и чудится, что сперва они вплотную занялись наливочкой, а только потом — лошадью.
— — Она показывала совершенно невероятные штуки, — продолжал Метя с разгону, не обращая внимания ни на пана Рыся, ни на Марию. — Она очень прыгучая, к тому же прыгать любит. У неё совершенно непобедимые симпатии и антипатии, и если чей-нибудь запах ей не понравится, так она его к себе не подпустит. Слава Богу, Малиновский вроде ей по нраву пришёлся, она его с первого взгляда полюбила. Может, даже разрешила бы ему на себе прокатиться, но на такой риск никто не пошёл, потому что под Малиновским и танк бы подломился, а что тут говорить о молоденькой кобылке. Хотя кобыла — прямо дракон! Молодая Гонсовская говорит, что непременно запишет её на Большой Пардубицкий…
— А молодая Гонсовская тоже напилась? — кисло спросила Мария.
— Ты тут без инсинуаций, пожалуйста! Обе они трезвые были! Я собственными глазами видел, как лошадь добровольно, сама по себе, перепрыгнула с этой амазонкой на спине через куст два метра высотой. Ведь она прыгать принялась просто для собственного удовольствия! Это же внучка Сарагана! Она должна не только прыгать, а и на длинные дистанции скакать!
— Так она может и не выиграть в дебюте? — заметила я тревожно. — Начнёт разгоняться только под самый конец дистанции…
— Она стартует как из катапульты! Малиновский на похвалу скуп, но он сказал, что она может выиграть все, что угодно. Вспомните Демону! Саксонку! Оргию!
— Метя! Ты спятил: Саксонка и Оргия — арабы, при чем они тут? — сказала шокированная Мария.
Энтузиазм Мети хлестал через край. Флоренция явно заняла все его мысли, хотя никакого допинга, кроме двух стаканов пива, он не принимал.
— Я это говорю для сравнения! Вы что же, не понимаете, что такие, как Таормина, Синая, Констелляция ни разу не проиграли бы, кабы не махинации на ипподроме? Их придерживали, аж искры летели.., я не говорю, что не будут придерживать Флоренцию, но ведь не на дерби же! Да она вырвется — так сильна, скотина, что страх берет: ведь она, вместо того чтобы скакать, начнёт через спины всех лошадей прыгать!
— Господи Иисусе! — ахнула я.
— Во всяком случае Сарновский, наверное, на ней не поскачет, — утешила меня Мария.
— Нет, я говорю про её любовь к прыжкам. Раз она любит брать препятствия… Я лично знала такую лошадь, которой это очень нравилось, и жокеи с неё летели вниз по широкой дуге, в зависимости от того, с какой стороны росли кусты, справа или слева. Она без всякого предупреждения рвалась к этим кустам… Но эта была полукровка.
— Благородное происхождение Флоренции будет само за неё говорить. И даже скакать! — торжественно возвестил Метя.
* * *
— Зигмусь, ей же придётся проходить под аркой! — сказала в отчаянии Моника. — Попробуй её уговорить, ради Бога! Тебе же скакать, не мне! В стартовый бокс она уже входит без всяких проблем, я её приучила с помощью морковки с петрушкой, она обожает петрушку! А потом она сообразила, что скакать ей позволят только после того, как она войдёт в бокс, и сама стала туда рваться. Умнейшее существо, только вот слишком своенравное.