— Вы этого не говорили! — влез Ромка.
— Выгоню, — пообещала ему Маринка.
— Молчу, — в ответ пообещал Ромка и опустил глаза.
— Ну, в общем, мы ехали, ехали и, как сказал бы Чебурашка в этом случае, приехали. Я почувствовал, что машина въехала в какое-то помещение, как я потом разглядел, это был сарай. Мой похититель выволок меня из багажника, снял наручники, бросил в угол.
— Наручники? — уточнила я.
— Меня, меня, Ольга Юрьевна, — жалко улыбнулся Сергей Иванович, — радикулит, знаете ли, такая неприятная штука, особенно в условиях багажника… Раньше был популярен некий анекдот про пренеприятную штуку, но я вам его не расскажу, здесь несовершеннолетние.
— Я знаю подобные анекдоты, — проворчал Ромка.
— Вон! — скомандовала ему Маринка.
— Молчу, — отозвался Ромка и снова опустил голову.
— А затем этот парень вывел машину из сарая и запер меня там, — продолжил Сергей Иванович, — а сам уехал.
— А синяк у вас откуда? — деловито поинтересовался Ромка, не выдержавший и второго своего обещания.
— Ах это, — Сергей Иванович покраснел, как мальчишка, и дотронулся осторожно пальцем до синяка, — ну это не… ну, в общем, я не сразу понял, что от меня требуется.
— А что требовалось? — попросила уточнения Маринка.
Глава 5
— Сидеть тихо и не мешать этому парню выезжать.
— Ну все ясно, — сказала я, — потом он вернулся и освободил вас?
— Да, когда он вас освободил? — спросила Маринка.
— Я же уже говорил — он меня не освобождал. — Сергей Иванович гордо приосанился, и его близорукие глаза блеснули неожиданным огнем. — Я совершил побег из узилища! Я сидел в сарае до вечера, а потом услышал голоса. Мальчишки какие-то бегали вокруг, играли в казаков-разбойников или в Казанцева и Масхадова, не знаю, во что сейчас играют…
— В казаков-разбойников, — пробурчал Ромка.
— Ну не суть, — кивнул Сергей Иванович. — Я постучал и попросил позвать взрослых, чтобы они открыли сарай. Но ребята открыли сами. Сарай был не заперт, а дверь просто приперта лопатой. Вот и вся история.
— Нет, позвольте, не вся! — сказала Маринка, и на этот раз я была с нею совершенно согласна. — А где же расположен этот сарай и чей он?
— Сарай? Сарай стоит невдалеке отсюда, в Затоне. Как оказалось, хозяева уехали к родственникам на несколько дней, и в доме никого не было, а сарай не запирался, потому что в нем не было ничего. Да и вообще дом выставлен на продажу.
— А ведь похоже, что это точно был маньяк! — сказала Маринка. — Зачем ему понадобилось воровать Сергея Ивановича? Я бы поняла, если бы он спер меня или вот Ольгу…
— Не надо! — попросила я.
— Ну я к примеру, к примеру, — пояснила Маринка, — нестандартный какой-то маньяк. Неправильный.
— Вы так и не узнали, кто это был? — спросила я у Сергея Ивановича. — Я имею в виду, в лицо не разглядели?
— Нет. Понимаете, с меня в самом начале упали очки, он их сунул себе в карман… Потом, когда уезжал, он их бросил на пол, ну, то есть на землю, поэтому они в таком плачевном виде. И поэтому же я ничего толком и не мог разглядеть. Голос, правда, могу узнать, но мне показалось, что он был изменен. И акцент не настоящий.
— Вот как? — воскликнула Маринка. — Так он может быть таким же грузином, как я — таитянкой? Здорово! Но — непонятно.
— Непонятно, — согласилась я.
Сергей Иванович взглянул на часы.
— Уже почти десять, Ольга Юрьевна, — сказал он.
— Ну и что?
— Мы сегодня собирались к Федору Аполлинарьевичу, — смущенно напомнил Кряжимский, — если вы передумали…
— Не передумали! — заявила Маринка. — Ананасы нас ждут!
— Живопись! — поправила я ее.
— Это одно и то же, — с апломбом заявила Маринка, но почти сразу же уточнила: — Почти.
— Кстати, на эту тему есть анекдот! — выпалил Ромка. — Как раз и про грузина, и про ананасы!
— Потом, — махнула на него рукой Маринка.
Я встала и подошла к столу. Собираться и ехать к художнику не хотелось, но деваться было некуда.
— Ольга Юрьевна, — Кряжимский подошел ко мне сзади и кашлянул.
— Слушаю вас.
— Вы не забудьте, пожалуйста, взять вчерашнее письмо из банка. Помните, я вам приносил?
Я резко повернулась к Сергею Ивановичу.
— Помню, конечно, — ответила я, но совершенно не помнила, где оно может лежать.
Я растерянно посмотрела на свой стол, потом обошла его и поочередно выдвинула каждый из трех ящиков. Письма не было.
— Маньяк сжег, наверное, — пробормотала я. — У нас же здесь вчера тоже было неспокойно, вы знаете.
— Давайте еще раз посмотрим, — попросил Сергей Иванович, — восстановить его, конечно же, можно, но канительное такое дело!
Я молча согласилась и с первым, и со вторым.
Ромка, оставшийся за столом, в это время быстро договаривал Маринке анекдот:
— …и говорит: «Дайте мне мы-ее!» Продавщица: «Что?» Грузин поправляется: «Они-ее!» Продавщица — опять: «Что?» Тогда грузин говорит в третий раз: «Вспомнил! Она-нас!»
Маринка рассмеялась, потом состроила серьезную физиономию и сказала:
— Фу, какая пошлость! — Повернувшись ко мне, она крикнула: — Ну что вы там возитесь, мы едем за «Она-нас» или нет?
Письмо из «Финком-банка» мы не нашли и сошлись во мнении, что наш вчерашний гость его просто сжег, а рубоповцы остатки письма просто-напросто затоптали. Версия была реальной, но Сергея Ивановича это, разумеется, не утешило.
Мы собрались и решили ехать все, потому что Виктор нам будет нужен как фотограф — мы же едем к художнику, где придется наверняка делать фотографии. Какой же это репортаж о живописце, если не дать в номер хотя бы одной фотографии его картины?
Сергей Иванович, безусловно, должен был ехать как главный переговорщик с мэтром. Или с могиканином, потом узнаю, как правильно. По некоторым намекам Кряжимского я поняла, что у мэтра Траубе характерец тот еще, так что мне предстоит на месте выяснить, похож ли он вообще на мэтра.
Без Маринки ехать было немыслимо, а Ромку одного оставлять в редакции — просто неразумно. Вот исходя из таких соображений мы и погрузились полным составом в мою «ладушку», предварительно заперев редакцию и спрятав в сейф все нужные и не совсем нужные бумажки.
Федор Аполлинарьевич Траубе жил за городом, вниз по Волге на тридцать километров. Здесь была небольшая разбросанная деревня, и дом художника, вместительный и старый, располагался почти на самом берегу, вдали от всех соседей.
Показав нам зеленую металлическую крышу дома, Сергей Иванович пустился в философствования.
— Вот так всю жизнь он и прожил на отшибе, — сказал Сергей Иванович, — и наверняка не чувствует себя несчастным.
— А вы с ним и о счастье разговаривали? — зевнув, спросила Маринка.
Мы с Виктором сидели впереди, Виктор — как всегда, когда ездил с нами, — был за рулем, а Ромка, Маринка и Сергей Иванович — сзади.
— По телефону много не наговоришь, — заметил Сергей Иванович, — но надеюсь, что у нас еще будет и время, и возможности.
— Как это «по телефону»? — Я удивленно повернулась назад. — Вы что же, незнакомы с вашим корифеем?
— Нет, а разве я говорил, что знаком? — Сергей Иванович захотел поправить свои очки, но испугался, что они совсем развалятся, и опустил руку. — У нас очень много, просто очень много общих знакомых, но лично, вот так, лицом к лицу, не довелось. Федор Аполлинарьевич живет отшельником, почти никуда не выезжает… Когда я вместе с одним моим товарищем приезжал сюда, мы захотели познакомиться с Мастером, пожать ему руку, но… — Сергей Иванович вздохнул и покачал головой.
— И Мастер послал вас к чертовой матери и обещал выпустить собак? — снова зевнула Маринка. — Гениально!
— Ну зачем вы так, Мариночка! — Сергей Иванович укоризненно покосился на нее. — Мы же тогда не договаривались о визите, поэтому он был вправе нас не пустить. Он выслал к нам сына и передал, что очень занят.
— Послал, послал, только в закамуфлированной форме, — кивнула Маринка, — идиома называется, я понимаю такие вещи. Сама частенько пользуюсь.
Теперь я уже оглянулась на Маринку.
— Ты что? Ты что? — сразу же переполошилась она. — Я же фигурально говорю!
— Идиоматически? — спросила я.
— Ну, в общем! — Маринка подозрительно посмотрела на меня и с притворным вниманием высунула нос в окно. — Гуси, — тихо проговорила она, — живность. Природа…
— А это уже пошла поэзия, — заметила я и снова обратилась к Кряжимскому. — Так, значит, у него и сын есть, Сергей Иванович? — спросила я. — Вы что-то говорили про детей, но я забыла.
— Женатый сын? — тут же потребовала уточнений Маринка.
— Есть у него дети, да. Два сына и дочь, — ответил Кряжимский. — Разумеется, это уже взрослые люди. У Петра своих двое детей, Аркадий не женат, и дочь Варвара тоже не замужем.
— И сколько детишкам годочков? — спросила Маринка. — Если этому старому Гогену под семьдесят, то детки, наверное, совсем маленькие. По пятьдесят лет? Поменьше?
— Поменьше, — ответил Кряжимский. — Петру, наверное, за сорок, я его однажды видел. Он занимается каким-то бизнесом. А второй, Аркадий, медик, педиатр.
— Лучше бы было наоборот, — заметила Маринка. — Бизнесмен — неженатый, а педиатр — да хоть семеро по лавкам.
— Что есть, то есть, — сокрушенно вздохнул Кряжимский и поправил скривившиеся на лице очки. — Вид у меня непрезентабельный. Немножко.
Виктор подрулил к металлическим воротам, выкрашенным все в тот же зеленый цвет, и остановил «Ладу». Мы выгрузились.
Маринка осторожно подошла к воротам и прислушалась.
— Вроде собак не слышно, — сказала она, — это утешает.
— Они в засаде лежат, — сказала я и увидела кнопку звонка сбоку от воротной калитки. — Звоните, Сергей Иванович, вы же у нас гид.
— Путеводитель, — добавил Ромка и хихикнул.
Кряжимский кашлянул, надо думать, для смелости, пригладил ладонью волосы и нажал кнопку звонка.
Ничего не произошло.
Ничего не произошло в том смысле, что я вовсе не ожидала, что должен послышаться звонок, но собачий-то лай в сельском доме должен был прозвучать! А не прозвучал.
Мы постояли и уже начали негромко переговариваться на тему, стоит ли или не стоит еще раз звонить, но тут калитка приотворилась, и из нее выглянул высокий худой и взлохмаченный старикан.
С первого взгляда было ясно, что перед нами великий живописец. У него в руках не было мольберта, но на голову был натянут черный бархатный берет, уже старый, поистрепавшийся, как и его хозяин. На старикане была надета широкая черная блуза из вельвета. А на ногах — знаменитые и не выходящие из моды боты под красивым названием «прощай молодость!».
Для тех, кто не знает, поясню: у нас в Карасеве на большие праздники такую обувь обычно надевали заслуженные доярки. Это теплые ботинки из войлока с длинной «молнией» впереди. Поразительно уродливый фасон! Я-то, по наивности своей, думала, что никогда в жизни больше этой гадости не увижу, да привелось.
— Вы к кому, молодые люди? — Старикан прищурился сперва на меня, потом на Маринку, потом снова на меня. Немного подумав, старикан все же вернулся к Маринке, всех прочих проигнорировав напрочь.
— Здравствуйте, — сказала я, запнулась и, покопавшись в памяти, выдала то, что там от долгого повторения лежало на ее поверхности: — Я главный редактор газеты «Свидетель» Ольга Юрьевна Бойкова. У нас с вами была договоренность… — я снова запнулась, потому что подумала, что старикан запросто может оказаться не самим Траубе, а его соседом, коллегой, братом, сватом или даже внучатой племянницей.