В конце концов Иг отложил сурдину в сторону и снова обратился к футляру. Он вырвал из него пенопластовую подкладку, положил свежую смену одежды и начал искать свой паспорт. Не потому, что собирался уехать из страны, а потому что хотел взять с собой все важное, чтобы никогда не пришлось возвращаться.
Его паспорт был засунут в роскошную Библию, лежавшую в верхнем ящике комода, перевод короля Иакова, в белой коже со словами Иисуса, напечатанными золотом Терри называл эту книгу его Библией Нила Даймонда; [5]Иг выиграл ее ребенком в библейскую «викторину навыворот» в воскресной школе: когда давались ответы из Библии, Иг всегда угадывал правильные вопросы. Иг вынул из книги свой паспорт и ненадолго замер, глядя на колонку точек и черточек, накорябанную карандашом на форзаце. Это была азбука Морзе; Иг сам вписал ее в Библию Нила Даймонда десять с лишним лет тому назад. Он когда‑то решил, что Меррин послала ему сообщение азбукой Морзе, и потратил целых две недели, составляя аналогичный ответ. Получившийся у него ответ был все еще записан тут цепочкой точек и черточек, его любимая молитва в этой книге.
Он покачал Библию в руке и тоже забросил ее в футляр. Что‑то там все‑таки должно было быть, какие‑нибудь полезные подсказки для его положения, некое гомеопатическое средство, которое может пригодиться при прямом столкновении с дьяволом.
Нужно было сматываться, пока не попался кто‑нибудь еще, однако, спустившись по лестнице, Иг заметил, как сухо и липко у него во рту, как больно ему глотать. Он свернул на кухню и попил из‑под крана. Составил ладони лодочкой и плеснул воду себе на лицо, а затем окунул лицо в воду и отряхнулся по‑собачьи. Вытерся досуха посудным полотенцем, с наслаждением ощущая его грубое прикосновение к оглушенной холодной водой коже. В конце концов Иг откинул полотенце, повернулся и увидел своего брата.
Глава десятая
Терри привалился к стене, сразу же у входа. Вид у него был довольно аховый – возможно, последствия дальнего перелета. Ему пора было побриться, глаза воспалились, как это бывало при аллергии. Терри страдал аллергией ко всему цветочной пыльце, арахисовому маслу; однажды он чуть не умер от укуса пчелы. Прекрасная шелковая рубашка и твидовые штаны болтались на нем, как на вешалке, словно он неожиданно скинул вес.
Братья смотрели друг на друга. Иг и Терри не бывали в одной и той же комнате с того уик‑энда, когда убили Меррин, и тогда Терри выглядел не многим лучше: запинался и путался в словах из‑за жалости к ней, а заодно и к Игу. Вскоре после этого Терри улетел на Западное побережье – якобы для репетиций, хотя Иг подозревал, что его вызвали для поправки ситуации администраторы «Фокса», – и так с того времени не возвращался. Терри не слишком‑то любил Гидеон даже и до убийства.
– Я не знал, что ты здесь, – сказал Терри. – Я не слышал, как ты вошел. Ты что, отрастил рога? Пока я был в отъезде?
– Я решил, что самое время поменять имидж. Нравятся?
Терри помотал головой.
– Я хочу кое‑что тебе сказать, – сказал он, и его кадык несколько раз дернулся вверх‑вниз.
– Много вас таких.
– Я хочу кое‑что тебе сказать, но я не хочу тебе это говорить. Я боюсь.
– Давай сыпь все сразу. Возможно, все не так уж и плохо. Вряд ли что‑нибудь из того, что ты можешь мне сказать, слишком уж меня взволнует. Мама только что сказала, что не хотела бы никогда больше меня видеть. А папа хочет, чтобы меня посадили в тюрьму пожизненно.
– Не может быть.
– Очень даже может.
– О Иг! – сказал Терри, и глаза его наполнились слезами. – Я очень виноват. Во всем. В том, как для тебя обернулось дело. Я знаю, что ты очень ее любил. Знаешь, а я ведь тоже ее любил Меррин.
Я знаю, что ты очень ее любил. Знаешь, а я ведь тоже ее любил Меррин. Она была потрясающая девчонка.
Иг кивнул.
– Я хочу, чтобы ты знал… – сказал Терри и запнулся.
– Давай, давай, – подбодрил его Иг.
– Я ее не убивал.
Иг молча воззрился на брата, в груди у него закололо. Мысль, что Терри изнасиловал Меррин, а потом убил, никогда не приходила ему в голову, принадлежала к области невозможного.
– Конечно же нет, – сказал. Иг.
– Я любил вас двоих и желал вам счастья. Я никогда бы не сделал ей ничего плохого.
– Знаю, – сказал Иг.
– Если бы мне только в голову пришло, что Ли Турно ее убьет, я бы постарался ему помешать, – сказал Терри. – Я думал, что Ли ее друг. Мне очень хотелось тебе рассказать, но Ли принудил меня к молчанию. Принудил.
– ИИИИИИИИИИ! – закричал Иг.
– Он ужасен, Иг, – сказал Терри. – Ты его просто не знаешь. Ты думаешь, что знаешь, но не имеешь никакого представления.
– ИИИИИИИИИИ! – продолжал Иг.
– Ли подставил и тебя и меня. Я с того времени как в аду, – сказал Терри.
Иг выскочил в коридор, пробежал в полумраке к парадной двери, вылетел в ослепительное сияние дня с глазами, полными слез, не попал ногой на ступеньку и свалился во двор. Плача и задыхаясь, он кое‑как поднялся. При падении Иг выронил футляр от трубы – он даже и не осознавал, что тот еще при нем, – и теперь подобрал его с травы.
Он бросился через лужайку, почти не понимая, куда направляется. Уголки его глаз были мокрыми, и он подумал, что плачет, но когда тронул лицо пальцами, на пальцах оказалась кровь. Он поднял руки к рогам. Кончики рогов продырявили кожу, и по лицу его стекала кровь. Он ощущал в рогах размеренную пульсацию, и, хотя виски сильно саднило, от них исходило нервное ощущение, чем‑то сходное с оргазмом Он побежал, спотыкаясь, вперед, испуская поток проклятий и непристойностей. Он ненавидел, как трудно ему дышать, ненавидел липкую кровь на щеках и руках, ненавидел слишком уж яркое синее небо, ненавидел свой собственный запах, ненавидел, ненавидел, ненавидел.
Заблудившись в своих собственных мыслях, он не видел Вериной каталки, пока чуть в нее не врезался. Он остановился буквально в шаге от бабушки и уставился на нее. Она снова задремала и тихонько похрапывала. Она слегка улыбалась, словно какой‑то приятной мысли, и ее мирное счастливое лицо привело Ига в полнейшую ярость. Он ударил ногой по тормозу коляски и с силой ее толкнул.
– Сука, – сказал он вслед коляске, покатившейся по склону.
Вера приподняла голову с плеча, положила ее обратно, снова подняла и слабо пошевелилась. Каталка летела по зеленой ухоженной траве, ударилась одним колесом о булыжник, перескочила его и помчалась дальше, а Иг вспомнил себя пятнадцатилетнего и спуск на магазинной тележке по тропе Ивела Нивела, [6]ставший, если разобраться, поворотной точкой всей его жизни. Он что, летел так же быстро? Ничего себе – как каталка набирает скорость, как жизнь человека набирает скорость, как эта жизнь становится пулей, нацеленной в конечную мишень, пулей, которую не замедлить и не сбить с пути, и здесь, подобно той же пуле, не знаешь, обо что ударишься, да и вообще ничего не знаешь, кроме свиста воздуха и удара. Вера ударилась внизу о забор со скоростью миль сорок.
Когда Иг подошел к машине, он уже снова дышал легко, стесненное ощущение в груди прошло так же быстро, как и появилось. Воздух пах свежей травой, нагретой августовским солнцем, и зеленью листьев. Иг не знал, куда он дальше пойдет, знал только, что уходит. За его спиной проскользнул болотный уж, черно‑белый и влажный с виду. К нему присоединился второй, затем третий, он их не замечал.