– Меррин Уильямс, – сказала женщина, – и ее родители только в тот уик‑энд стали хозяевами своего нового дома. Я это знаю, потому что продала им этот дом, а заодно показала им эту церковь. Сейчас они вернулись на Род‑Айленд, собирают вещи. Она будет здесь в следующее воскресенье. Я точно знаю, что увижу их снова, и достаточно скоро. Если хотите, я могу передать Меррин то, что она здесь забыла.
– Нет, – помотал головой Иг. – Не надо.
– Мм… – сказала женщина. – Я так и думала, что вы охотнее отдадите ей сами. У вас такой вид.
– Какой… какой вид? – спросил Иг.
– Я бы сказала, – усмехнулась женщина, – но мы сейчас в церкви.
– «Счастье – это теплый пистолет»? – предположил Иг.
Ли уставил на него указательный палец, взвел большой палец и пристрелил его.
– А как насчет джаза? Он‑то тебе хоть немного нравится?
– Ну, вроде как. Не знаю. Я не могу толком слушать джазовые штуки.
– Что ты имеешь в виду?
– Я включаю джаз – и все время забываю, что он играет. Он словно музыка в супермаркете.
Иг зябко поежился.
– Так, значит, когда вырастешь, ты станешь наемным киллером?
– Почему?
– Потому что ты любишь только такую музыку, под которую можно убивать людей.
– Нет, она просто должна выстраивать сцену. Разве не в этом весь смысл любой музыки? Она вроде фона ко всему, что мы делаем.
Иг не собирался спорить с Ли, но слушать такие невежественные рассуждения было для него мучительно.
Оставалось только надеяться, что со временем, при терпеливой помощи Ига, Ли узнает правду про музыку, что она – третий рельс жизни. Ты хватаешься за нее, чтобы выбить себя из тусклого течения времени, чтобы что‑нибудь ощутить, чтобы обжечь себя всеми эмоциями, которых никогда не испытаешь в будничной жизни, где школа, телевизор и загрузка после еды посудомоечной машины. Если верна догадка Ига, то, вырастая в трейлерном поселке, Ли пропустил массу хороших вещей. Чтобы все наверстать, ему потребуются годы.
– Так что же ты будешь делать, когда вырастешь? – спросил Иг.
Ли затолкал в рот остатки сэндвича и глухо пробубнил;
– Я хочу быть конгрессменом.
– Правда? И что ты будешь там, в Конгрессе, делать?
– Я бы хотел написать закон, говорящий, что безответственных наркоманок нужно стерилизовать, чтобы эти суки не рожали детей, о которых не могут потом заботиться, – сказал Ли без всякого жара.
Иг снова задался вопросом, почему он никогда не говорит о своей матери.
Рука Ли машинально скользнула к крестику, висевшему у него на шее чуть повыше ключиц. Через мгновение он сказал;
– Я тут думал о ней. О нашей девочке из церкви.
– Да уж конечно, – сказал Иг, стараясь говорить шутливо, но даже ему показалось, что вышло как‑то резко и раздраженно.
Ли вроде бы ничего не заметил. Он смотрел куда‑то в пространство.
– Зуб даю, она нездешняя. Я никогда не видел ее прежде в церкви. Наверное, она кого‑нибудь здесь навещала. Можно поспорить, что мы никогда ее больше тут не увидим. – Он помолчал, а потом добавил: – Та, которая от нас ушла.
Это было сказано не мелодраматически, а с некоторым даже юмором.
Правда застряла у Ига в горле, как кусок сэндвича, который не удается проглотить. Правда была здесь, на кончике языка – к воскресенью она вернется,– но он не мог ее сказать. Но он не мог и соврать, не хватало для этого духу. Он был самый неумелый лгун из всех ему известных.
Вместо этого он сказал:
– Ты починил крестик.
Ли даже не опустил глаза, а лениво подхватил рукой крестик, продолжая смотреть на пятна света, пляшущие по поверхности бассейна.
– Да. И ношу его на себе на случай, если вдруг столкнусь с ней, продавая журналы. – Он сделал паузу, а затем продолжил: – Я же говорил тебе про похабные журналы, ну, которые есть у моего шефа в кладовке? Там есть такой «Вишенки», со всеми этими девицами, которые вроде как восемнадцатилетние целки. Это мой любимый тип. Девица из соседнего подъезда. С такой хоть можно представить, что ты у нее первый. Конечно, девицы в «Вишенках», они не настоящие целки. Достаточно посмотреть на них. У них татуировки на бедрах, слишком подкрашенные глаза и имена как в стриптизе. Они просто одеваются на этих снимках под полную невинность. На следующем снимке могут одеться как сексуальные полицейские или еще что, и это все тоже липа. Вот эта девушка в церкви, она взаправдашняя. – Ли приподнял крестик с груди и потер его между большим и указательным пальцами.