– «Аэропорт Дум-Дум», – вслух прочитал я.
– Да-да. Именно здесь делали эти пули, пока они не были запрещены после Первой мировой войны, – сказал Кришна. – Сюда, пожалуйста.
Внезапно мы оказались в окружении десятка носильщиков, домогающихся возможности отнести нашу немногочисленную поклажу. Эти люди были тощими, как стебли тростника, голоногими, завернутыми в коричневое тряпье. Один из них был одноруким. Другой имел такой вид, будто пережил страшный пожар: кожа у него на груди спеклась большими складками шрамов. Очевидно, он не мог говорить, хотя из его покалеченного горла и вырывались требовательные булькающие звуки.
– Отдайте им багаж, – бросил Кришна. Он сделал повелительный жест, а носильщики лезли друг на друга, чтобы добраться до сумок.
Нам пришлось пройти лишь около шестидесяти футов по закругляющейся дорожке. Насыщенный влагой воздух был темен и тяжел, как промокшее армейское одеяло. Потеряв на какую-то секунду ориентацию, я решил, что идет снег, так как воздух выглядел наполненным белыми хлопьями; лишь потом я сообразил, что это миллионы насекомых кружатся в лучах прожекторов аэропорта. Кришна махнул носильщикам и показал на машину. Я остановился в изумлении.
– Автобус? – спросил я, хотя бело-голубая машина больше напоминала микроавтобус. Вдоль борта шла надпись USEFI.
– Да-да-да. Удалось раздобыть только это. Теперь побыстрее.
Один из носильщиков, проворством напоминающий обезьяну, забрался сзади на крышу автобуса. Все наши четыре сумки были поданы наверх и закреплены на багажнике. Когда через багаж перебросили черную пластиковую ленту, у меня мелькнула невольная мысль, а почему нельзя было уложить все в салон. Пожав плечами, я вытащил две бумажки по пять рупий, чтобы дать носильщикам. Деньги у меня из руки забрал Кришна и вернул мне одну бумажку.
– Нет. Слишком много, – сказал он. Я снова пожал плечами и помог Амрите зайти в машину. Из-за криков возбужденных носильщиков Виктория все-таки проснулась и теперь присоединила свой визг к общей суматохе. Кивнув сонному водителю, мы уселись на место справа. Кришна стоял у двери и переругивался с тремя носильщиками, которые несли наши вещи. Амрита не понимала всего этого потока бенгальской речи, но все же смогла разобрать, что носильщики расстроены тем, что не могут поделить пять рупий на троих, и требуют еще одну. Кришна крикнул что-то и стал закрывать дверцу автобуса. Старейший из носильщиков, лицо которого представляло лабиринт глубоких морщин, поросших седой щетиной, вышел вперед и встал на пути закрывающейся двери. Остальные носильщики переместились со своего места рядом со входом в здание аэропорта. Крики перешли в вопли.
– Ради Бога, – сказал я Кришне, – вот, возьмите, дайте им еще несколько рупий. Поехали отсюда.
– Нет! – Взгляд Кришны метнулся в мою сторону, и на этот раз ярость в нем уже не сдерживалась. Такое выражение можно наблюдать на лицах тех, кто участвует в кровавых развлечениях. – Слишком много, – твердо сказал он.
Теперь у двери стояла целая ватага носильщиков. Вдруг они захлопали ладонями по борту автобуса. Водитель выпрямился и нервно поправил кепку. Старик в дверном проеме поднялся на нижнюю ступеньку, будто собирался войти в салон, но Кришна приставил три пальца к его обнаженной груди и резко толкнул. Старик упал спиной назад в море силуэтов в коричневых одеяниях.
В приоткрытое стекло рядом с Амритой вдруг вцепились шишковатые пальцы, и на нем, как на перекладине, подтянулся носильщик с обожженным лицом. Его губы отчаянно шевелились в нескольких дюймах от нас, и мы разглядели, что у него не было языка. На запыленное окно брызгала слюна.
– Черт возьми, Кришна! – Я приподнялся, чтобы дать носильщикам деньги.
Тут из тени вышли трое полицейских. Они носили белые шлемы, ремни под Сэма Брауна и шорты цвета хаки. Двое из них держали в руках латхи – индийский вариант полицейской дубинки – трехфутовые палки из тяжелого дерева с металлическим сердечником в рабочем конце.
Толпа носильщиков продолжала шуметь, но расступилась, чтобы пропустить полицейских. Лицо со шрамами исчезло из окна со стороны Амриты. Первый полицейский стукнул палкой по радиатору машины, и старый носильщик повернулся к нему, чтобы выкрикнуть свои жалобы. Полицейский поднял свое смертоносное орудие и что-то рявкнул в ответ. Кришна воспользовался предоставившейся возможностью и повернул ручку, запиравшую дверцу автобуса. Он бросил пару слов водителю, и мы двинулись все быстрее по темной дорожке. По задней стенке автобуса громыхнул брошенный камень.
Затем мы покинули территорию аэропорта и выехали на пустую четырехрядную трассу.
– Шоссе для ОВП, – крикнул Кришна, не отходя от двери. – Ездят только очень важные персоны.
Справа промелькнул выцветший щит. Незатейливая надпись на хинди, бенгали и английском гласила:
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В КАЛЬКУТТУ.
Мы ехали с выключенными фарами, но внутреннее освещение в автобусе продолжало гореть. Вокруг чудесных глаз Амриты легли темные тени усталости. Виктория – слишком измотанная, чтобы спать, утомленная от плача – потихоньку хныкала на руках у матери. Кришна сел боком впереди от нас, повернувшись к нам ястребиным профилем его сердитое лицо освещалось лампочками над головой и случайными уличными фонарями.
– Я учился в университете в Штатах почти три года, – сообщил он.
– Правда? – откликнулся я. – Как интересно. Мне хотелось врезать по физиономии этому тупому сукиному сыну за устроенную им бучу.
– Да-да. Я работал с черными, чиканос, краснокожими индейцами. Угнетенными людьми вашей страны.
Болотистые темные поля, окружавшие шоссе, внезапно уступили место беспорядочному скоплению лачуг, подступавших прямо к обочине дороги. Сквозь джутовые стены просвечивали фонари. В отдалении у костров, на фоне желтого пламени, судорожно двигались резко очерченные силуэты. Без заметного перехода мы выехали из сельской местности и теперь крутились по узким, залитым дождем улочкам, проходившим мимо кварталов заброшенных многоэтажек, протянувшихся на многие мили трущоб с крышами из жести и бесконечных рядов обветшалых, почерневших фасадов лавок.
– Мои профессора были глупцы. Консервативные глупцы. Они думали, что литература состоит из мертвых слов в книгах.
– Да, – произнес я, не имея представления, о чем толкует Кришна.
Улицы были затоплены. Местами вода поднималась на два-три фута. Под рваными навесами полулежали, спали, сидели на корточках закутанные фигуры и смотрели на нас глазами, в которых виднелись лишь белки, окруженные тенью. В каждом переулке взгляду представали открытые помещения, резко освещенные дворы, тени, передвигающиеся среди теней. Какому-то хилому человечку, толкавшему тяжело груженную тележку, пришлось отскочить в сторону от нашего автобуса, обдавшего его самого и его груз водяной завесой. Он потрясал кулаком, а из его рта вылетали неслышные нам проклятия.
Здания казались гораздо старше своего возраста, некими заброшенными осколками какого-то давно забытого тысячелетия – еще до появления человека, – поскольку все эти тени, углы, проемы и пустоты ничем не напоминали человеческую архитектуру. И все же на каждом втором или третьем этаже в открытых окнах этих друидских жертвенников мелькали свидетельства присутствия человека: покачивающиеся неприкрытые лампочки, дергающиеся головы, ободранные стены с отвалившейся от белых ребер зданий штукатуркой, аляповатые картинки с многорукими божествами, выдранные из журналов и криво налепленные на стены или окна, крики играющих, носящихся, пробегающих по темным переулочкам ребятишек, почти неслышное хныканье младенцев – и повсюду, куда ни кинешь взгляд, суматошное движение, шуршание автобусных покрышек по раскисшей глине и гудрону, закутавшиеся фигуры, будто трупы лежащие в тени тротуаров.