Эльви слабо улыбнулась:
— Ну, может, еще и оживет с Божьей помощью, Господь и не такие чудеса творил.
— Вот теперь я тебя узнаю! — ответила Хагар.
И они двинулись дальше.
The steak is cold, but it's wrapped in plastic...
Это точно. Добро пожаловать к нам домой. Подумаешь, мясо остыло или, того лучше, протухло — завернем его в красивую упаковку — вы и не почувствуете.
Главное — упаковка.
Флора представила себе весь Стокгольм завернутым в пластиковую упаковку — тротуары в полиэтилене, река, окутанная тонкой прозрачной пленкой, — протягиваешь руку, а чувствуешь пластик. Защитный целлофан на лицах, маленькая собачка внутри пластмассового шара.
Кто-то убавил звук, и Флора открыла глаза. Возле кровати стояла Маргарета, сложив руки на груди.
— Флора, — начала она, — пока ты живешь с нами под одной крышей...
— Да знаю, знаю.
— И что же ты знаешь?
Да все. Флора все это уже миллион раз слышала. Веди себя, как все нормальные подростки. Промой уши, включи iPod, поставь группу «Кент», и пусть Йокке Берг промывает тебе мозги, пока не станешь такой, как все. Дают — бери, прояви благодарность, отплати добром.
Выслушивать все это по сотому разу ей совсем не хотелось. Только не сегодня.
— Ты что, так ничего и не скажешь? — спросила Флора.
— Про что?
— Про деда.
Дыхание Маргареты участилось, руки, сложенные на груди, заходили ходуном.
— И что же я, по-твоему, должна сказать?
Флора заглянула в глаза матери и прочитала в них безотчетный страх. Она, наверное, и сама не знала, что с ним делать. Отвернувшись лицом к стене, Флора сдалась.
— Да ладно, ничего. Пусть тебе твой психолог расскажет.
— Что?
— Психолог, говорю, пусть расскажет, — повторила она.
Флора еще какое-то время чувствовала присутствие матери за спиной, затем та повернулась и вышла, хлопнув дверью.
Правильно. Главное — упаковка.
Гроза, зарядившая с полчаса тому назад, создавала помехи на линии, и Флора никак не могла подсоединиться к Интернету. Она набрала Эльви, но телефон не отвечал. Тогда Флора позвонила Петеру, и он тут же взял трубку.
— Петер слушает.
Он почти шептал.
— Привет, это я, Флора. Чего там у тебя такое?
— Полиция. Опять народ гоняют.
Несмотря на то, что его было еле слышно из-за помех, Флора различила ненависть в его голосе.
— Зачем?
Петер фыркнул, и в трубке затрещало.
— Зачем?Я-то откуда знаю. Нравится, наверное.
— Ты хоть мопед-то спрятал?
— Да. Но велики все смели.
— Да ты что?!
— Ну. Никогда еще стольконе было. Восемь нарядов и автобус. Всех вывозят. Подчистую.
— И тебя?
— Нет. Все, не могу сейчас говорить, а то засекут. Давай созвонимся.
— Ага, ты там...
В трубке раздались гудки.
—...держись.
Р-Н КУНГСХОЛЬМЕН, 20.15
Первая молния рассекла небо над районом Норрмальм. Давид стоял, уставившись на пакет малины в морозилке. Удар грома вывел его из забытья. Запихнув малину на нижнюю полку, он вытащил хлеб.
Замороженные тосты. Срок годности — до 16 августа. Когда он покупал этот хлеб неделю назад, все еще было нормально. Жизнь состояла из цепочки дней с обычными радостями и печалями. Давид захлопнул дверцу морозилки и снова застыл, уставившись теперь на упаковку с хлебом.
Сколько?
Сколько дней, недель или даже лет должно пройти, прежде чем он сможет вспомнить хоть что-нибудь хорошее после гибели Евы? И возможно ли это вообще?
— Пап, смотри!
Магнус сидел за столом и указывал пальцем куда-то за окно. Тонкая полоса, будто прочерченная мелом на черной доске неба, вспыхнула и погасла. В ночной тиши раздался запоздалый раскат грома. Посчитав про себя секунды между вспышкой и раскатом, Магнус сообщил, что гроза идет в трех километрах от дома. Дождь лил как из ведра, барабаня по стеклам.
Давид вытащил из пакета пару заледеневших кусков хлеба и засунул их в тостер — нужно было приготовить Магнусу что-нибудь поесть. Соус к спагетти, приготовленный на ужин, подгорел, так что они совершенно не наелись. После ужина они в четвертый раз пошли смотреть «Шрека», и Магнус съел полпакета чипсов, а Давид выпил три бокала вина.
Дом вздрагивал от оглушительных раскатов грома, гроза все приближалась. Давиду удалось уговорить Магнуса съесть бутерброд с сыром и мармеладом и запить его стаканом молока. Магнус казался ему то неодушевленным механизмом, требующим постоянного ухода, то единственной живой душой на этой земле. Выпив, он стал склоняться к последнему варианту и теперь еле-еле сдерживал слезы при виде сына.