Ужасно, когда муж и жена живут вот так…
— Какого дьявола, зачем Робби понадобилось это делать?
— Думаю, он хотел предотвратить ссору, — сказал Купер. — Я уже начинал злиться. Мне очень жаль.
— Не извиняйтесь, Джефф. Это все моя вина. Ну, — добавил Струан, — пусть мужество Робби не пропадет даром, а? Его тост?
Они молча выпили. Бражничающие торговцы и матросы разбрелись по всему берегу.
— Эй, Тай-Пэн! И ты, чертов колонист! Идите-ка сюда! Это был Квэнс, сидевший рядом с флагштоком. Он помахал им и прокричал вновь:
— Черт возьми, вы идете или нет!
Старик взял понюшку табаку, чихнул два раза и неторопливо обмахнул грудь платком с французскими кружевами. — Ради Бога, сэр, — обратился он к Струану, глядя на него поверх своих очков без оправы, — как, дьявол меня забери, может человек работать в таком бедламе? Это все вы и ваши проклятые бутылки!
— Вы попробовали коньяк, мистер Квэнс?
— Напиток безупречен, мой дорогой друг. Как грудки мисс Тиллман. — Он снял картину с мольберта и поднял ее над головой: — Ну, что скажете?
— О Шевон Тиллман?
— О картине! Клянусь всеми пузырями бурды из молока с пивом, как вы можете помышлять о заде записной красотки, когда перед вами шедевр? — Квэнс взял еще понюшку, поперхнулся, хлебнул из оловянной кружки с «наполеоном» и чихнул.
На картине акварелью была запечатлена сегодняшняя церемония. Тонко. Верно. И чуть-чуть сверх того. Без труда можно было разглядеть Брока и Маусса. Глессинг тоже был там с постановлением в руках.
— Что ж, картина хороша, мистер Квэнс, — сказал Струан.
— Пятьдесят гиней.
— Я купил у вас одну на прошлой неделе.
— Двадцать гиней.
— Не пойдет.
— Пятьдесят гиней, и я напишу вас зачитывающим постановление.
— Нет.
— Мистер Купер. Шедевр. За двадцать гиней.
— Не считая Тай-Пэна и Робба, у меня самая большая коллекция Квэнса на всем Дальнем Востоке.
— Черт возьми, джентльмены, я должен где-нибудь раздобыть хоть какие-то деньги.
— Продай ее Броку. Его тут прекрасно видно, — посоветовал ему Струан.
— Чума на вашего Брока! — Квэнс сделал очень большой глоток из кружки и пожаловался хриплым голосом: — Он отказался покупать, черт бы его побрал! — Он яростно потыкал в картину кистью, и Брок исчез. — Клянусь Создателем, с какой стати я должен дарить ему бессмертие! И на вас обоих мне тоже плевать. Я пошлю ее в Королевскую Академию. На вашем следующем корабле, Тай-Пэн.
— А кто оплатит фрахт? И страховку?
— Я оплачу, мой мальчик.
— Чем это, интересно?
Квэнс задумчиво разглядывал свое творение Он чувствовал, что даже в старости он по-прежнему сможет писать и достигать новых высот, его талант живописца не потускнеет.
— Так чем же, мистер Квэнс?
Квэнс надменно махнул рукой Струану:
— Деньгами. Серебром. Медью Долларами. Наличными!
— Вам кто-то открыл новый кредит, мистер Квэнс?
Но Квэнс ему не ответил. Он продолжал молча восхищаться картиной, зная, что подцепил рыбку на крючок и она уже не сорвется.
— Ну же, Аристотель, кто это? — настаивал Струан.
Квэнс сделал очередной глоток, взял еще табаку И чихнул. Потом прошептал с заговорщицким видом — Присядьте. — Он оглянулся, чтобы убедиться, что их никто не слышит. — Секрет — Поднял картину. — Двадцать гиней?
— Хорошо, — согласился Струан. — Но смотри, твой секрет должен стоить этих денег.
— А, Тай-Пэн, вы истинный князь среди нас. Хотите табаку?
— Не тяни, выкладывай!
— Похоже, что некая леди пребывает в полном от себя восхищении. Когда смотрится в зеркало. Без одежды. Я получил заказ написать ее в таком виде.
— Господи всеблагой и всемогущий! Кто?!
— Вы оба ее очень хорошо знаете. — Тут Квэнс добавил с притворной грустью: — Я поклялся не выдавать ее имени. Но ее попка силой моей кисти будет принадлежать грядущему. Она великолепна. — Очередной глоток из кружки.
— Я… э-э… видите ли, настоял на том, чтобы ознакомиться с натурой. Целиком. Прежде чем согласился принять заказ. — Он поцеловал сведенные в щепоть кончики пальцев. — Божественна, джентльмены, прост божественна! А какая грудь! Боже милостивый, у меня едва не сделался приступ ипохондрии. — Еще один глоток бренди.
— Нам-то ты можешь сказать. Ну, кто это?
— Первое правило при адюльтере и при работе с обнаженной натурой — никогда не разглашай имени женщины. — Квэнс с сожалением прикончил содержимое кружки. — Но среди вас не найдется ни одного, кто не заплатил бы тысячи гиней, чтобы стать обладателем этого портрета. — Он поднялся на ноги, благодушно рыгнул, обмахнул платком сюртук, закрыл коробку с красками и поднял мольберт, бесконечно довольный собой. — Что ж, на эту неделю с работой закончено. Я зайду к вашему компрадору за тридцатью гинеями.
— Двадцать гиней, — отрезал Струан.
— Оригинал Квэнса с самым знаменательным днем в истории Востока, — презрительно покачал головой художник, — за сумму, которой едва хватит на бочонок «наполеона». — Он вернулся на свой баркас и сплясал джигу среди хора приветственных голосов, встретивших его.
— Господь вседержитель, но кто же? — произнес Купер после минутной паузы.
— Должна быть Шевон, — сказал Струан с коротким смешком. — Как раз такая затея, которая пришлась бы по душе этой юной леди.
— Никогда. Признаю, она взбалмошное создание, но не настолько же. — Купер бросил тревожный взгляд в сторону плавучего склада компании «Купер и Тиллман», где жила Шевон Тиллман. Она была племянницей его компаньона и приехала в Азию год назад из Вашингтона. За это время она стала первой красавицей в этой части света. В свои девятнадцать лет она была обворожительна, смела и представляла собой блестящую партию, но ни одному мужчине пока не удалось залучить ее — ни в постель, ни под венец. Ей сделали предложение все холостые мужчины Азии, включая Купера. Ему, как и всем остальным, она отказала и в то же время не отказала… держала на привязи, как вообще всех своих поклонников. Однако Купер не расстраивался, он знал, что рано или поздно Шевон будет его женой. В Азию под опеку Уилфа Тиллмана ее отправил отец, сенатор штат а Алабама. Он надеялся, что его дочь понравится Куперу, а Купер — ей, и их союз еще более упрочит семейный бизнес. Купер влюбился в нее без памяти, едва лишь увидел.
— Вот и прекрасно, тогда мы немедленно объявим о помолвке, — в восторге предложил Тиллман, узнав об этом.
— Нет, Уилф. Давай не будем спешить. Пусть она попривыкнет к Азии, да и ко мне тоже.
Поворачиваясь к Струану, Купер улыбнулся про себя. Такая дикая кошечка стоит того, чтобы ее подождать.
— Наверное, это одна из «юных леди» миссис Фортерингилл.
— Что ж, ее крольчата на все способны.
— Ну, конечно. Вот только они не стали бы платить Аристотелю за это.
— Деньги могла бы дать сама Старая Кобыла. Дело от этого только выиграет.
— «Дело» и без того процветает. У нее сейчас лучшая клиентура во всей Азии. Ты можешь представить себе эту Каргу дающей деньги Аристотелю? — Купер нетерпеливо подергал себя за бакенбарды, — Максимум, на что она может пойти, это расплатиться с ним натурой. А может быть, он просто шутит с нами?
— Квэнс шутит над кем угодно и над чем угодно. Но над своим искусством — никогда.
— Кто-нибудь из португалок?
— Исключено. Если она замужем, муж разнесет ей голову из пистолета. Если она вдова… хм, что ж, тогда всей католической церкви лежать в руинах. — Резкие черты его лица сложились в усмешку. — Я использую все возможности «Благородного Дома», чтобы выяснить, о ком он тогда говорил. Ставлю двадцать гиней, что узнаю это первым!
— Идет. Если выиграю, я забираю вот эту картину.