Не удивлюсь, если Сонька сбежала, чтобы потом, когда вернется, папаша на радостях простил, что залетела. Отца она не то чтобы боится… Боится, что денег не даст, сама‑то она трудиться не планировала.
– Вы уверены, что она жива и где‑то прячется? Может, догадываетесь у кого?
– Нет. Не догадываюсь. И даже не уверен, что жива. Но очень бы хотел, чтобы так и было. Особенно если не врала и в самом деле беременная. И ребенок этот мой. Что, кстати, тоже вызывает сомнения. У нас были свободные отношения, клятвы верности друг другу мы не давали.
– А что вы думаете о своих компаньонах? – задала я вопрос, сообразив, что ничего нового о Софье он мне не сообщит.
– Компаньонах? – переспросил он и нахмурился.
– Компаньонах или приятелях, с которыми у вас общее дело?
– А‑а, вот вы о чем. Я думаю, что они неплохие ребята, правда, иногда торопливые.
– У вас возникли разногласия?
– Нет, с чего вы взяли?
– Слушайте, – не выдержала я. – Не надо в каждом моем слове видеть подвох. Я хочу вам помочь.
– Утопив в дерьме кого‑нибудь из них? Нет уж, спасибо.
– А если кто‑то из них действительно помог Софье исчезнуть, по ее доброй воле или ей вопреки?
– Оставьте их в покое, – взглянув исподлобья, буркнул он. – Я отлично знаю, кто из них на что способен. Лучше позаботьтесь о том, чтобы меня наконец‑то отсюда выпустили.
На этом, собственно, разговор был закончен. Покинув узилище, я вздохнула полной грудью. Вид решеток действовал на меня угнетающе. Потоптавшись немного на месте, я позвонила Агатке. Отчет мой был краток и ее вряд ли порадовал. Еще меньше порадовали намерения покопаться в архивах.
– Не могу понять, на фига тебе это надо? – ворчливо прокомментировала она, однако, дозволила побыть на воле, вместо того чтоб мозолить ей глаза в офисе.
День выдался холодным, разговаривая с сестрицей, я пританцовывала на месте, чтобы не замерзнуть. Пожалела о том, что не прихватила берет, и побрела к стоянке такси. Сюда я приехала на троллейбусе, потому что с вечера забыла машину заправить и сделать это утром уже не успевала. Подумала и позвонила Перфильеву. Раз уж он теперь дорогой друг, должна быть от него какая‑то польза. Перфильев не ответил, но я проявила настойчивость. После третьей попытки пришло СМС «перезвоню, как только смогу». И я отправилась дальше по улице, смутно припоминая, что где‑то неподалеку было кафе…
Память не подвела, вскоре я устроилась за столом, заказала кофе и стала ждать звонка Перфильева, вертя мобильный в руке, а потом, внезапно решившись, написала: «Как дела?» – и отправила СМС Стасу.
Он не ответил. То ли не захотел, то ли мое сообщение затерялось среди других, то ли Стас вовсе успел номер сменить. А если написать ему длинное‑длинное письмо, рассказав все, как есть? Это, наверное, проще, чем сказать при встрече. И что ж ты ему напишешь? Он и так все знает. Просто Стас научился жить без меня, а я так и не смогла.
Подперев щеку рукой, я привычно занималась самобичеванием, пока передо мной вдруг не возник Берсеньев.
– А ты здесь откуда? – ахнула я.
– А ты здесь откуда? – ахнула я.
– Проезжал мимо, увидел в окне твою несчастную физиономию. Третью мировую уже объявили? Цунами смыл целый континент? Или еще какая‑то трагедия вселенского масштаба? – Он устроился напротив, от кофе отказался и теперь насмешливо поглядывал на меня.
– Я не смотрю по утрам телик, не заглядываю в Интернет и радио не слушаю, – ответила я. – Если наш шарик лопнул, я еще не в курсе.
– Ага, – кивнул Берсеньев. – Тогда у меня только один вариант. Рыдаешь над разбитой любовью?
– Можно не лезть в мою личную жизнь? Хотела бы скромно напомнить, в твоей тоже все далеко не безоблачно.
– Вот уж глупость, – фыркнул Берсеньев. – Я привык наслаждаться жизнью независимо от того, что в ней происходит.
– Научишь?
– А я чем, по‑твоему, занимаюсь?
– Тогда скажи на милость, почему все так по‑дурацки? – тут мне стало стыдно, и я нервно хихикнула, а Берсеньев усмехнулся.
– Вопросы вроде этого ответа вообще‑то не требуют. Должен тебя огорчить, милая, наш мир – это просто ленивое недоразумение. Иначе говоря, высший разум в нем отсутствует, и полагаться, как это ни грустно, приходится только на себя. И никакого бессмертия для главных персонажей. Это я к тому, что чем больше ты тратишь время на ерунду, тем меньше его остается. И однажды не окажется вовсе.
– Выпендрежник, – хмыкнула я. – Кому вкручиваешь? Сомневаюсь, что ты хорошо спишь по ночам…
– Со сном у меня проблемы только в том случае, если рядом хорошенькая блондинка или брюнетка. Мне, собственно, без разницы.
Я накрыла его руки, лежащие на столе, своими ладонями и головой покачала:
– Все ты врешь…
– Это жест сочувствия? – кивнул он на наши руки. – Сзади Стас сидит, вдруг приревнует?
Я отдернула руки и обернулась. За моей спиной была компания молодых людей.
– Шутка, – засмеялся Берсеньев. – А с руками поосторожнее, мало ли что.
– Идиот, – вздохнула я.
– Ага. Трачу драгоценное время на дурочку. Правда, дурочка мне очень симпатична, что явное транжирство оправдывает.
Тут и объявился Перфильев.
– Что тебе? – спросил с некоторым недовольством, когда я ответила на звонок.
– Помощи и поддержки.
– А поконкретней?
– Давай встретимся, я тебя угощу, чем захочешь, и все как есть растолкую.
– У меня полчаса, не больше…
– А я совсем рядом с твоей конторой, – осчастливила я и назвала кафе, в котором находилась. Олег Викторович вздохнул и отключился.
– Что ж, оставляю тебя в надежных руках, – сказал Берсеньев, поднимаясь, и взял пальто с вешалки.
– Я с Туровым встречалась. Толку – ноль… Одно несомненно: Софья проводила свое расследование и с этой целью не раз приезжала на дачу. Местных расспрашивала.
– О чем?
– Туров считает, об отце. И о его дяде. Они ведь были друзьями.
Берсеньев задумался, глядя куда‑то поверх моей головы.